А.Г. Чернышев
I. Региональное и глобальное
В последнее время в трудах российских исследователей самых разных направлений и научных школ наблюдается повышенный интерес к «региональной составляющей», к анализу понятия «регион» в его историческом и современном звучании. Чем можно объяснить такое положение вещей? Почему столь пристальное отношение к данной проблематике сложилось в социальных и гуманитарных дисциплинах? Тому, безусловно, есть свой Причины и предпосылки.
«Советский период» российской истории в силу унификации всей общественной жизни, выстраивания жесткой системы политического управления «сверху донизу» с одновременно единоличным преобладанием и доминированием центра способствовал нивелированию «региональной составляющей». И вторая половина 1990-х годов, в том числе в силу разбалансированности прежней модели политического развития, позволила подойти к необходимости изучения региональных проблем.
Однако и сейчас многие авторы обосновывают важность изучения региональных проблем исключительно «новыми» политическими реалиями: суверенизацией территорий, расширением полномочий региональной власти, поиском новой модели государственного устройства. Все это, безусловно, важно. И все-таки, речь прежде всего идет о комплексном фундаментальном подходе к данному явлению, освещению его многомерности и многофакторности. В противном случае вырывание из общего контекста регионализма как такового ведет к апологетике, описанию и обоснованию процессов дифференциации, не более того.
Остановимся на ряде принципиальных моментов.
Первое
Понятие «регион» нуждается в анализе в различных смысловых и содержательных контекстах. В общефилософском как соотношение части и целого; в социологическом как взаимодействие провинциального социума с обществом; в правовом как отношения субъекта Федерации с центральной властью и федеральными органами управления, построения определенной модели административно-территориального устройства; в политическом как обоснования особенности протекания социально-политических процессов на региональном и местном уровнях. А экономические, культурные, национальные, религиозные проблемы в региональном разрезе? Что представляют собой их проявления в рамках взаимодействия целого и единичного, а также в условиях определенной автономии, в рамках неких территориальных границ?
Второе
Длительное время региональные проблемы вписывались исключительно в географические, в меньшей степени — в экономикогеографические категории. И это фактически при отсутствии явно выраженного позитивного опыта функционирования региональной экономики, отсутствия зримых результатов исследования «региональной идентичности», за исключением разве что принципа культурно-национальной автономии, доставшегося нам в наследство от В. И. Ленина. Все значимее становится проблема использования в современных условиях исторического знания, в том числе в рамках изучения региональной истории как таковой. Опыт Российской империи, Советов, Российского государства конца XX века (что тоже уже стало историей) необходимо использовать для анализа современного этапа развития.
Третье
Развитие современного российского общества характеризуется в основном двумя взаимонаправленными процессами: интеграцией политических, экономических и иных субъектов и дифференциацией общественной жизни при становлении ее новой субъектности. Нередко дифференциация в условиях системного кризиса перерастает в дезинтеграцию общественной жизни и препятствует структуризации регионального пространства. Явления интеграции и дифференциации далеки от однозначной оценки и нуждаются как в углублении методологической основы исследования, так и в расширении эмпирической базы анализа. Этот поиск связан, в первую очередь, с научным рассмотрением взаимоотношений федеральной и региональной власти, системы властных отношений и местного самоуправления. Тем самым интерес закономерно перемещается на уровень российских регионов, которые во многом определяют наиболее принципиальные тенденции современного политического процесса. Таким образом, возникает насущная потребность изучения региона «внутри себя».
Четвертое
Предыдущие десятилетия развития российской государственности сформировали одну незыблемую модель существования и формулу взаимодействия: Москва — столица, регион — периферия. Понятие «провинция» в современном значении содержит преимущественно негативный смысл и фиксирует внимание на явлениях отсталости, местечковости, патриархальности. Сегодня такой подход не просто ущербен сам по себе, не отражает реального состояния, более того, подобные матрицы, перенесенные на язык политических решений, культивируют далеко не позитивные тенденции.
Односложность анализа, при котором оказывается, что центр воплощает наиболее долговременные тенденции и перспективы, а периферия подвергнута процессам маргинализации и в ее субстанции культивируется исключительно «консервативное» начало, не отвечает реальному положению и требует принципиально иного подхода к соотношению таких понятий, как «ядро» и «периферия».
Пятое
Разрыв между столицей и «окраинными» территориями проходит ныне не только по водоразделу «центр — периферия». Сегодня, вероятно, нужно вести речь не просто о взаимоотношениях федерального и регионального уровней. «Пирог» продолжает расслаиваться дальше, и на самом «нижнем» этаже (район, село, деревня) появляется, а точнее сказать — все более рельефно проявляется еще один уровень. Иными словами, мы получаем федеральный (центр — столица) уровень, региональный (центральный город региона) и провинциальный (все то, что остается в регионе за рамками сказанного).
Шестое
Потребность разобраться с положением центрального города региона и других городов, входящих в общее «региональное поле», приводит к вопросу о единстве (или его отсутствии) регионального социума.
Возникает триединая задача: необходимо разобраться, как строятся взаимоотношения внутри региона, как они переносятся на построение связей со столичным центром, и что, собственно говоря, представляет собой межрегиональное взаимодействие и отдельные «суперрегиональные построения»?
Если «убегает» регион-город, то как некая целостность (регионгород + провинция), она должна с синхронной скоростью двигаться от центра. Но этого не происходит, прежде всего, за счет определенного влияния столицы, пытающейся при любом раскладе держать регион в лице регионального центра в зоне притяжения. При этом он все более отстранение и индифферентно относится к процессам, происходящим в «провинциальном» слое, оставляя их на откуп региональной власти. С точки зрения разделения полномочий между федеральным и региональным уровнем такой подход выглядит вполне естественным и логичным. Однако помимо сугубо правовых отношений важно учитывать изменения традиционных представлений, культурно-психологические факторы и т. д.
Если существует естественное проникновение импульсов столичного центра в самый далекий «провинциальный слой», то в этой вертикали региональный город-центр представляет собой не некий транзитный пункт, не мимолетного посредника, но аккумулирует в себе разные, порой взаимоисключающие потоки и уровни влияния. Можно говорить о том, что именно регион становится главным балансиром в период социально-политических перемен. Но сегодня наблюдается и другая тенденция, свидетельствующая о том, что регион не представляет собой единого целого, и провинция «убегает» от своего главного регионального города еще быстрее, чем регион от столицы. Что же тогда говорить о том водоразделе, который образуется между столичным и провинциальным уровнями?
Для того чтобы понять специфику суперрегионального самосознания, который как бы выходит за рамки юридически закрепленных границ и ищет новые точки опоры, необходимо определиться с тем, какое место занимает целостность в характеристике региона. Задача отнюдь не проста. Основные элементы региональной структуры, а может быть, и всего регионального миропорядка, складываются отнюдь не из социальнополитических организаций областей и автономий как субъектов Федерации (или, по крайней мере, не только из этого), а из непохожести друг на друга, из различий их политического статуса и экономических возможностей и даже из различного рейтинга руководителей (президентов и глав администраций). Парадокс состоит в том, что регионы, единые в смысле субъектов государства, оказываются различными по многим своим характеристикам. Продвинутые регионы с большими возможностями и большим достатком значительно ближе к столичной жизни, к столичности, чем слабые регионы, где вся близость к центру определяется частотой посещения Москвы руководителем данного административно-территориального образования.
В экономически неразвитом обществе социальная дистанция между его элементами, их положение в социальной структуре определяется не по линии качественного своеобразия, множественности форм социальной жизни, а преимущественно в плане отставания одних элементов от других. Социальное развитие таких общественных систем напоминает игру в «догонялки», когда аутсайдеры стремятся приблизиться к лидерам. Качество систем не является преимущественно формой проявления каких-то общезначимых социальных свойств (уровня занятости населения, степени его социальной защиты). Оно обусловлено степенью отставания одних регионов от других, причем эта степень нередко определяется чисто субъективными причинами (политическим статусом и рейтингом лидера, характером его знакомств с центральным финансовым ведомством и т.п.).
В основе региональной политической структуры лежат самые различные признаки, многие из которых связаны с несовершенством федеративных отношений, с почти тотальным влиянием в органах власти групп давления отраслевого и регионального характера, с непропорциональным финансированием регионов из федерального бюджета, с различным социальным статусом местной номенклатуры.
Тем не менее при всей непохожести регионов есть определенная общность интересов, которая заставляет их объединяться по горизонтальным линиям. Вместе с тем осознание своей общности именно на этом региональном уровне идет очень тяжело.
Седьмое
Оценивая множество различных компонентов в плане взаимодействия центр-регионы, не является ли сегодняшний акцент на региональной проблематике данью моде и определенной конъюнктуре. Ответ вполне однозначен: для того чтобы выработать общенациональные ориентиры, невозможно обойтись без осмысления и анализа того, что представляет собой региональное самосознание.
Интеграционные процессы искусственным путем тормозятся не только на уровне межрегиональных отношений (политических, экономических и иных связей), но и на обыденном, межличностном. В подсознании формируется установка на то, что только изолировавшись ото всех, выставив часовых и обложив транзитников и товар из других областей данью, можно надеяться на улучшение ситуации. Но оказывается, что в жизни (вне рамок принятия подобных, политических решений) все гораздо сложнее. Сосед по территории отвечает на эти меры адекватным образом и становится очевидно, что «политика огораживания» не имеет никаких перспектив.
Этот политический и экономический казус можно объяснить тем, что в бывшем СССР связи между регионами носили исключительно формальный характер и «бездирективных» интеграционных связей не существовало.
Да, в прошлой и нынешней России очень слабы горизонтальные связи. Именно из-за этого «территориальная ткань» страны, сшитая лишь из вертикальных связей, оказывается весьма неплотной и непрочной. Но речь должна идти и о другом. О том, что политическая трансформация как регионов, так и страны в целом, выбранный вариант политического реформирования практически привел к потере интереса одного региона к судьбе другого, к дезинтеграционным процессам развития ситуации в целом в прилегающих и близких территориях.
А ведь когда-то было и иначе. Например, волжское речное пароходство принадлежало не конкретной области, как сейчас (с постоянной дележкой плавсредств и спорами, кто должен платить в том случае, когда корабль пересекает границу одной области и попадает в «чужие» воды), а находилось в руках купца-предпринимателя. Ему не нужно было согласовывать свои действия со столоначальниками, попадающимися на пути, в его действиях не было политики. По Волге с севера на юг и обратно его гнал купеческий интерес, и никакая конъюнктура, кроме экономической, не могла заставить его остановиться и свернуть с курса.
Следствием узости методологической и фундаментальной базы исследований «региональной составляющей» является отсутствие у действующей российской власти реальной картины происходящих в стране процессов, мешающее выполнению краткосрочных и долгосрочных задач преобразования общества.
Восьмое
Рассматривая проблемы регионального пространства, в настоящее время уже нельзя ни учитывать взаимосвязи рассматриваемых понятий с вопросами глобализации.
Большая целостность, интегрированность и взаимозависимость мира ведет к усложнению международной жизни. Раз нации начинают жить в новом пространстве, теряя старую форму и границы, то формируется новое постили наднациональное пространство. И в этой связи роль регионов, как частей целого, возрастает. Становится особо актуальной и проблема анализа роли и места регионального пространства в условиях набирающего оборота процесса глобализации.
Однако этот процесс имеет многостороннюю основу и далек от однозначного толкования. И если проблемы глобализации отражают процесс взаимозависимости стран и регионов мира, то регионализм может быть как региональной формой проявления и развития глобализации, так и процессом, противостоящим данному процессу.1 И даже как объективная тенденция глобализация прежде всего должна учитывать процессы, происходящие в региональном пространстве. И только поняв специфику противоречия и сходные моменты регионального развития, в том числе и исходя из его исторического анализа, возможно будет наиболее полно и точно спрогнозировать и понять развитие ситуации в цел