Теоретическая мысль английской буржуазной революции XVII в.
Томас Гоббс
В то время когда шли битвы, гремели пушки, лилась кровь сражавшихся сторонников и противников феодализма и на полях боев решалась политическая судьба Англии, энергично и плодотворно работала мысль выдающихся ее умов.
Еще задолго до революции Френсис Бэкон, продолжая дело Ренессанса, положил опыт и практическую деятельность людей в основу всех научных изысканий, указав при этом на главную цель науки - познание природы и господство над ней. По пути, указанному Бэконом, пошла наука о природе, человеке и обществе. Крупнейший, трезвый и глубокий мыслитель Англии XVII столетия - Томас Гоббс, проживший 91 год и видевший все перипетии борьбы двух социальных систем, может почитаться главным истолкователем политического опыта английской революции.
Гоббс в своей философии выразил буржуазное понимание общества, буржуазное понимание человека, взаимоотношений личности и общества, личности и государства. В основе этого понимания лежит принцип индивидуализма: общество состоит из индивидов, каждый индивид - сам по себе, в себе и для себя, индивиды враждебны друг к другу, и, дабы избежать гибельных конфронтации, люди идут на добровольное подчинение государству, органу насилия над собой. Вот, в сущности, и вся концепция, которая и поныне владеет умами буржуазных идеологов и политиков. Внешне позиция Гоббса по отношению к враждовавшим тогда силам может представляться как позиция "над схваткой". (Во время гражданских войн в Англии и первого периода протектората Кромвеля Гоббс живет в эмиграции во Франции)
Субъективно Гоббс, видимо, не причислял себя ни к одной партии и думал только о благосостоянии Англии и ее народа. Объективно же служил своим учением о государстве новым силам. Идея равенства людей ("люди равны от природы"), какую высказал Гоббс, сразу же отделяет его от всего того, за что стоял король, все "кавалеры", англиканское духовенство, строившее свое мировоззрение на представлении о незыблемости социальных перегородок, на божественном происхождении привилегий. Гоббс отказался от идеализации действительного положения вещей в области социологии и взглянул на общество и человека глазами трезвого, практичного англичанина-буржуа. Его нисколько не убедили в искренности страстные проповеднические заявления как сторонников короля, так и его противников. Всюду он видел под высокопарными фразами частные, личные интересы лиц, входящих в каждую из враждующих партий. "Когда 'пресвитерианские и иные проповедники всерьез призывали к мятежу и подстрекали людей в этой последней войне к революции, кто из них не имел бенефиций, кто не боялся потерять ту или иную часть своего дохода из-за перемен в государстве, кто добровольно и без расчета на вознаграждение выступал против мятежа столь же рьяно, как другие выступали за него?"
Как трезвый мыслитель и материалист, Гоббс начал строить свою модель общества с рассмотрения природы человека ("Человеческая природа", "О человеке", первая часть книги "Левиафан").
Человек есть физическая организация, он - часть природы. Природа заложила в нем инстинкт самосохранения, чувства удовольствия и неудовольствия, какие вызывают в нем контакты с окружающим миром, влечение к удовольствию и стремление избежать неудовольствия. "Как будет действовать тот, кто испытывает влечение, зависит, пожалуй, от него, но само влечение не есть нечто свободно избираемое им", - писал Гоббс. Учение Гоббса о человеке достаточно мрачно. Герой романа Стендаля "Красное и черное" Жюльен Сорель, прочитав сочинения английского философа, заявил с горечью: "Эта философия, быть может и правильная, внушает желание умереть".
Люди, по Гоббсу, действуют "ради любви к себе, а не к другим", "если два человека желают одной и той же вещи, которой, однако, они не могут обладать вдвоем, они становятся врагами". Поэтому в "естественном состоянии" всякое сообщество людей обязательно должно вылиться во всеобщую вражду и борьбу, "войну всех против всех". Естественное право исходит из права каждого человека "делать все, что ему угодно и против кого угодно". Чтобы людям не уничтожить себя в этой "войне всех против всех", чтобы жить в условиях относительной безопасности от себя подобных, им приходится добровольно избирать себе узду, орган насилия - государство (чудище Левиафан), отказываться от естественного состояния и переходить к гражданскому обществу, действовать не по инстинкту, а по разуму, который позволяет им более точно и совершенно соблюдать их же интересы.
Итак, люди в "естественном состоянии", т.е. в докультурный период, равны от природы, у каждого человека равное право на все. Но равенства в цивилизованном обществе быть не должно. Не потому, что это дурно, но потому, что этого невозможно достичь. "Право всех на все невозможно сохранить", поэтому кому-то приходится уступать свои права другому, "отказаться от своего права", "устраниться с пути другого" и не препятствовать тому, другому, "использовать свое первоначальное право". Идеи Гоббса не являлись плодом кабинетных размышлений философа. Они носились тогда в воздухе. Они содержали в себе страсти эпохи. За них или против них лилась кровь, гибли люди под пулями или в застенках Тауэра.
До нас дошли протоколы политических дебатов, которые состоялись в армии Кромвеля 28 октября 1647 г. в предместье Лондона Пэтни на заседании общеармейского совета. "Народное соглашение", "естественный закон", "свобода собственности" - вот слова, которые больше всего звучали в речах ораторов.
"Вы хотите держаться одного естественного права, - говорил один из них, - но на основании его вы не имеете большего права на этот кусок земли или какой-нибудь другой, чем я; я в такой же мере, как и вы, волен захватить все необходимое для моего пропитания или для моего личного довольства... Я прихожу в ужас от тех последствий, какие может иметь подобное предложение..." (Айртон, полковник, зять Кромвеля).
Итак, по Гоббсу, в обществе одни люди должны отказаться от права делать все, что им угодно и против кого угодно, и предоставить его другим людям. Гоббс, конечно, взывает к человеку: "Не делай другому того, чего бы не желал бы, чтобы было сделано по отношению к тебе". Но этот евангельский призыв нисколько не скрашивает его мрачную философию, ибо такой призыв должен остаться неуслышанным, поскольку человек, по его же, Гоббса, учению, "более хищный и жестокий зверь, чем волки, медведи и змеи".
Из всех этих представлений о человеке исходило учение Гоббса о государстве. Оно очень близко к теории Макиавелли об абсолютной власти монарха. Такой абсолютной, по сути, бесконтрольной властью наделял свою модель государства и Гоббс: "Граждане по собственному решению подчиняют себя господству одного человека или собранию людей, наделяемых верховной властью". Она, эта верховная власть, не несет ответственности перед гражданами за свои действия, она "безнаказанно может делать все, что ей угодно". Она осуществляет контроль за умами. Ей все позволено, ибо она предохраняет общество от "войны всех против всех", она - гарант мира и спокойствия в обществе. Как бы ни была дурна и тиранична верховная власть, она "не столь пагубна, как отсутствие ее..." И только тогда необходимо и законно выступление народа против власти, когда она перестает быть абсолютной, неограниченной, когда она становится "недостаточной". Тогда она перестает выполнять свои обязанности защиты мира в обществе людей, и подданные освобождаются от необходимости подчиняться ей.
Философ отрицает абсолютность понятий добра и зла ("Добро и зло зависит от совокупности условий, создавшихся в данный момент", "всякий человек называет добром то, что ему нравится или доставляет удовольствие, и злом то, что ему не нравится"). Следовательно, источники общественной нравственности следует искать в личных интересах людей или их отдельных социальных групп.
Теория Гоббса о неограниченной государственной власти была но душе и Кромвелю, ставшему в конце концов неограниченным диктатором, и Стюартам. Кромвель принял философа с почетом в Лондоне, когда он вернулся в Англию в 1652 г., а Карл II, возвращаясь в 1660 г. из эмиграции, при торжественном въезде в столицу, увидев в толпе встречавших Гоббса, снял перед ним шляпу.
Теория Гоббса о неограниченной государственности была вызвана смутой, анархией, которая обычно сопутствует революции и которая имела место в Англии в XVII столетии. Разгул страстей, жестокости, которые позволяли себе обе враждующие партии, убеждали Гоббса в правильности его представлений о человеке, и то смятенное состояние "войны всех против всех" в Англии, над которой "нависали кровавые тучи междоусобной распри", по образному выражению одного парламентского декрета, убеждали его противопоставить своеволию народа суверенность государственной власти.
Однако идея бесконтрольности государства противоречила главным политическим принципам буржуазии - свободе предпринимательства и неприкосновенности собственности. Бесконтрольная власть государства не обеспечивала гарантии ни того, ни другого. Уже в ходе самой английской буржуазной революции возникла идея разделения властей, которую сто лет спустя во Франции провозгласил Монтескье ("Дух законов").
Вождь партии левеллеров (плебейской части населения) Джон Лильберн заявлял в феврале 1649 г.: "Неразумно, несправедливо и губительно для народа, чтобы законодатели были одновременно и исполнителями законов". Английское буржуазное общество утвердилось на принципе разделения властей.
Мильтон (1608-1674)
Английская революция нашла своего поэтического истолкователя, своего поэта-трибуна в лице Джона Мильтона. Он воспел ее, прославил. Он ввел ее в храм искусства, возвел в идеал эстетически прекрасных форм. Он отбросил все неприглядные черты ее реального облика и оставил для веков только то, что было в ней действительно прекрасно - восстание, бунт возмущенного человеческого достоинства против всех тиранов и всяческой тирании и идею свободы, возвышенную и притягательную во всей ее туманной неопределенности.
Пожалуй, он только один в XVII столетии понял и оценил всемирно-историческое значение событий, происшедших на его родине. Поэт был, конечно, далек от понимания буржуазной природы революции и видел в ней только одно: она возвещала миру идею свободы, о которой мечтали все народы. От имени революции он обращался к этим народам мира и звал их последовать примеру Англии и уже слышал, казалось ему, ответный и согласный с ним звук их сердец.
"Как с огромной высоты, я озираю обширное пространство моря и земли. Здесь я вижу упорную и мужественную доблесть немцев, презирающих рабство, там - благородную и живую пылкость французов; по эту сторону - спокойную и величественную храбрость испанцев; по ту - сдержанное и осторожное великодушие итальянцев. Из всех людей, любящих свободу и добродетель, великодушных и мудрых, где бы они ни находились, одни втайне сочувствуют мне, другие открыто меня одобряют... Мне кажется, что, окруженный толпами, я вижу, как от геркулесовых столпов до Индийского океана все нации земли вновь получают ту свободу, которой они так давно лишились" ("Вторая защита английского народа англичанином Джоном Мильтоном в ответ на бесчестную книгу", 1654).
Мильтон родился в семье нотариуса. В те дни нотариусы часто сочетали оформление всяких документов (завещаний, долговых обязательств, купчих и пр.) с операциями финансового характера - давали сами денежные ссуды и получали их под известный процент, т.е. фактически были и банкирами. Они были людьми состоятельными. Состоятельным человеком был и отец Мильтона.
Будущий поэт жил в атмосфере глубокой религиозности, ненависти к папизму и приверженности к крайним формам протестантизма. Школьный товарищ Мильтона Чарльз Диодати, итальянец по происхождению, тоже был из семьи протестантов, подвергавшихся гонениям, бежавших от преследований католической церкви сначала во Францию, потом, после варфоломеевской ночи, в Женеву. В школе, где учился Мильтон, состоявшей при церкви св. Павла в Лондоне, царил дух пуританства. Наконец, Кембриджский университет, куда поступил Мильтон, стал к тому времени заметно пополняться выходцами из семей пуритан. Все это питало воинствующий протестантизм Мильтона. Университет, занимавший своими готическими зданиями центр маленького городка Кембриджа в 70 км от Лондона, видевший позднее в своих стенах и Ньютона, и Резерфорда, и Дарвина, в те дни, когда в его аудиториях занимался Джон Мильтон, был еще цитаделью старых схоластических наук средневековья.
Френсис Бэкон писал об университетских профессорах той поры: "Их кругозор ограничен рамками нескольких авторов (главный диктатор их - Аристотель), как и сами они заключены в кельи монастырей и колледжей; и так как они не знают ни истории, ни природы, ни времени, то из небольшого количества материала и беспредельного возбуждения ума они соткали для нас ту тщательно сплетенную паутину учености, которая имеется в их книгах" ("О преуспеянии наук").
Если Томас Гоббс был истолкователем политического опыта английской революции, истолкователем, смотрящим на нее со стороны, то Джон Мильтон по праву может считаться ее действующим мозгом. Формирование его ума заслуживает внимание историка.
Мильтон выделялся из среды сверстников-студентов. Сохранилось несколько., записей его университетских выступлений. Они обнаруживают широту его духовных интересов и явное влияние идей Ренессанса. В одном выступлении он развивал тезис, "что наука приносит людям больше счастья, чем невежество", в другом, что цель познан