| Кандидат исторических наук И. Андреев. Недавно в серии "Жизнь замечательных людей" вышла книга кандидата исторических наук И. Л. Андреева "Алексей Михайлович", посвященная жизни и деяниям второго русского царя из рода Романовых. Книга признана одной из лучших в ряду последних, опубликованных в "ЖЗЛ". Середина XVII века. Отошли в прошлое недавние годы Смуты. Второй Романов, получивший в истории прозвище "Тишайший", твердо и долго сидит на престоле - с 1645 по 1676 год. Однако время его правления никак не назовешь тихим. Оно вобрало в себя многие события, подчас весьма бурные: мятежи и войны с Польшей и со Швецией, вхождение Украины в состав России и присоединение Сибири, восстание Стеньки Разина и церковный раскол, к которому привели реформы патриарха Никона. "Примечательно, что именно при царе Алексее Михайловиче, - пишет в предисловии к книге ее автор, - человеке по-своему совестливом и снисходительном, произошло новое возвышение самодержавной власти. Парадоксы исторического пути: еще большей несвободой пытались догнать ушедшие вперед страны. Эту модель развития и оттачивал Тишайший. Он же завещал ее своим наследникам. Но еще больший парадокс заключается в том, что эта модель оказалась работоспособной и казалась даже единственно верной для тех, кто мыслил исключительно государственными, державными понятиями - империя, военная мощь, неограниченное самодержавие... При всей косности и отсталости Московское государство эпохи Алексея Михайловича уже обращено к Европе. Страна вслушивается, всматривается в Запад и в странном противоречии с традицией неприятия готовится принять и перенять многое. Она и перенимает. В результате во всех областях жизни происходит резкое раздвоение. Вырабатывается новый стиль существования - стиль кануна реформ". Статья о противостоянии царя Алексея Михайловича и патриарха Никона написана автором для журнала по материалам его книги. "Отец мой имел дело с одним бородачом, а я с тысячами", - говаривал Петр I, имея в виду свою борьбу с противниками его реформ и противоборство отца с патриархом Никоном. Петр не совсем точен: одних раскольников при Тишайшем насчитывались тысячи. Но даже если согласиться с Петром, то надо добавить: да, Алексей Михайлович имел дело с одним "бородачом", но зато каким! Энергии у этого патриарха хватало, казалось, на все. Он проводит церковную реформу, столь же решительную, сколь и неловкую. Он вмешивается в государственные дела и в отсутствие царя самовластно распоряжается в Боярской думе. Он подавляет всякое инакомыслие, каждое встречное слово. Не особенно теоретизируя, Никон реализует свой жизненный образец: возвышает "священство", в "священстве" - патриаршество, в патриаршестве - себя. Очень скоро против властолюбивого патриарха возникает пестрая и "разночиновная" оппозиция. Будущие раскольники, например, видели в Никоне главного виновника утраты право славной церковью древнего благочестия. А для рядового духовника всякая перемена - это всегда ново, неудобно и тревожно. Ссора Сложно складывались у Никона отношения с боярством. Получив от царя Алексея Михайловича титул "великого государя", Никон воспринял его как возможность соправительства, аристократия же усмотрела в нем нарушение всех традиций. Соправительство еще терпели в условиях чрезвычайных, послесмутных - тогда первым соправителем, "великим государем" стал патриарх Филарет. Его властный норов приходилось сносить не только боярам, но и родному сыну, царю Михаилу Федоровичу - первому Романову на троне. Когда Филарет умер, соправительство тут же упразднили, патриархов перестали величать титулом "великий государь", да и подбирали их таким образом, чтобы были "ко царю не дерзновенны". Никон сумел вернуть все ко временам патриарха Филарета. В 1652 году, давая согласие в стенах Успенского собора занять освободившийся патриарший престол, он потребовал от царя и бояр полного послушания и невмешательства в церковные дела. Алексей Михайлович дал на то свое согласие. Время, однако, показало: стороны по-разному понимали границы этого послушания. Царь полагал, что предоставляет патриарху свободу в делах веры. А Никон имел в виду право поучать и наставлять самого Тишайшего, то есть соучаствовать в делах государственных. Недаром о Никоне и его властолюбии сложили присказку: "Он любит сидеть высоко, ездить далеко". Но одно дело - недовольство и недовольные, другое - действительная оппозиция и борьба. Как бы ни были крикливы будущие раскольники, не они стали главной опасностью для Никона. Аристократия, боярство - вот кто принялся валить его. Сила Никона заключалась в царской приязни. Психологически это объяснимо. Человек сомнений и рефлексий, Алексей Михайлович испытывал постоянную потребность в поддержке. Никон уловил это стремление царя к устойчивости, уловив же, сумел убедить, что он и только он - единственный "собинный друг", то есть "особый", который разделит с ним все тяготы и обережет от неудач. Долгое время Никон был для Алексея Михайловича именно таким человеком - опорой в царствовании и жизни. Да и не так слеп и благодушен был Тишайший, как иногда его представляют: многое в делах патриарха было его делами. Царь сам горячо стоял за церковное "устроение" и "оцерковление" жизни. Ратуя за торжество православия и православной церкви, патриарх одновременно возвышал Московское православное царство и сулил Алексею Михайловичу поприще воистину вселенское. Потому-то властные поползновения первосвятителя царь не сразу осознал как "утеснение" его самодержавной власти. Однако противники Никона избрали единственно верный путь разрушить "сердечное согласие" царя с патриархом, опираясь на самую болезненную для Алексея Михайловича тему - его самодержавство. Очень кстати тут оказались противники церковных реформ. Люди шумные и ярые, они как нельзя лучше подходили для открытых нападок на Никона за проведенные им реформы церковных обрядов, за правку книг. И не только за это. Сторонники древнего благочестия громко обвинили патриарха в умалении государевой чести. Недруг Никона, бывший протопоп Казанского собора Иоанн Неронов (после пострига - старец Григорий), в начале 1658 года прямо обращается к царю: "Доколе терпишь такова Божию врагу? Смутил всею рускою землю и твою царскую честь попрал и уже твоей власти не слышать на Москве, а от Никона всем страх, и его посланники пуще царских всем страшны". Боярство тоже не упускало случая бросить тень на патриарха. А для Тишайшего не было более жалящих упреков, чем намек на то, что он, царь, не гроза. Внешне конфликт патриарха с царем выглядел как столкновение характеров и темпераментов. Это действительно так. Однако еще историки конца XIX - начала XX века отмечали, что происходившее далеко выходило за рамки личных отношений. Правильнее даже сказать: противостояние было неизбежно, к нему вело развитие страны и власти. Напряжение Взаимоотношения властей светских и духовных официально выстраивались согласно византийской "симфонии", предполагавшей гармоническое сосуществование двух самобытных властей. Однако на деле "симфонию" давно переиначили на русский лад. Церковная независимость сводилась к известной автономии, которая также не оставалась неизменной. Все дело было в мере. А мера на практике выражалась в том, кто и как ее толковал. Поэтому, когда Никон, исходя из суверенности своей святительской власти, стал ставить и низводить епископов помимо государя, все восприняли это как нарушение прав царя. Иными словами, патриарх, поступая в соответствии со своим представлением о мере патриаршей власти, вошел в противоречие с традиционным ее пониманием. Однако Никон не всегда и не везде сторона наступающая. Образ сурового владыки, стеснившего до удушья богобоязненного и почтительного Алексея Михайловича, в значительной мере создан усилиями врагов (это оказалось нетрудно из-за невоздержанности Никона). На деле же патриарху часто приходилось обороняться. Россия в ту пору упрочала себя как централизованное абсолютистское государство, и многие права и привилегии церкви вступали с таким государством в противоречие. Новые светские мотивы и ценности начинают теснить церковь. Недаром в обвинениях опального Никона и в его оправданиях столь ощутимо предчувствие будущего петровского посягательства на церковь и патриаршество. Итак, напряженность между царем и патриархом нарастает. Противники не упускают случая подчеркнуть властолюбие и гордость патриарха. Конфликт приобретает зримые очертания, его сопровождают неожиданные вспышки царского гнева. Когда в канун Богоявления Никон, вопреки наставлению антиохийского патриарха, святил воду один раз, а не дважды, Тишайший вдруг обрушился на него: "Мужик, невежда, б... сын!" Не стоило бы придавать большое значение этой выходке, случись она единожды. Однако за первой последовали другие. Во всем усматривается перемена: совсем еще недавно царь не позволял себе такое. К 1658 году от прежней сердечности отношений не остается и следа. Никона отстраняют от государственных дел. С ним перестают советоваться. 6 июля 1658 года, во время торжественной встречи грузинского царевича Теймураза, окольничий Богдан Хитрово ударил палкой патриаршего стряпчего, князя Мещерского, "уязви его горко зело". Никон потребовал немедленно наказать Хитрово. Алексей Михайлович обещал разобраться, но медлил, не желая наказывать своего любимца. Спустя два дня последовало новое оскорбление сана. На празднике Казанской Божией Матери царь присутствовал на всех службах - за ним традиционно посылал патриарх. На этот раз Алексей Михайлович на зов не явился. Чем не демонстрация недовольства? А 10 июля, на празднике Ризы Господней, князь Юрий Ромодановский, придя в Успенский собор, объявил Никону о царском гневе: мол, патриарх сам "пренебрегает" государем, называя себя "великим государем, а у нас един великий государь - царь". (В этих словах была излита, скорее, не царская, а боярская обида.) Никон возразил, что сей титул получил от самого Алексея Михайловича. В ответ последовало внушение: мол, царь "почте тебя, яко отца и пастыря, но ты не уразумел, и ныне царское величество повеле...отныне не пишешься и не называешься великим государем, а почитать тебя впредь не будет". Тяжба То, что произошло следом, убедительно доказывает правоту слов историка русской церкви, протоиерея Георгия Флоровского: "Тайна Никона в его темпераменте". Уязвленный, оскорбленный, негодующий Никон не захотел откладывать развязку и сделал ход первым! В конце одной из церковных служб он отставил в сторону свой святительский посох и объявил: "От сего времени не буду вам патриарх!" Переодевшись в монашеское одеяние и взяв заранее припасенную клюку, Никон двинулся к выходу из собора. Началось смятение. Крутицкий митрополит побежал докладывать о происшедшем царю. Но даже известие об уходе владыки не заставило Алексея Михайловича вмешаться - так он распалился. Вместо государя пришел боярин А. Н. Трубецкой. Князь поинтересовался, почему Никон оставляет патриаршество, не посоветовавшись с царем, "и от чьево гоненья, и кто его гонит?" Никон объявил, что уходит по своей воле, "ни от какаго гонения, государева гнева на меня никакаго не бывало". В ответе легко угадывается голос попранной гордыни: Никон специально не задевает государя - пусть того изгрызет совесть. Патриарх превращался в несправедливо гонимую жертву - ход превосходный, основанный на тонком знании натуры царя. Диалог с Трубецким Никон закончил просьбой передать грамоту царю и испросить для него, смиренного богомольца, келью. Алексей Михайлович письма не взял, патриаршество просил не оставлять, а при словах о келье (если передавший царские речи Трубецкой ничего от себя не прибавил) просто посмеялся над Никоном: келий на патриаршем дворе и без того много, "в которой он похочет, в той живи". Не на такой ответ рассчитывал владыка. В памяти представал мягкий и податливый царь, внимающий его советам. Он и сейчас таков. Надо только вновь завладеть его волей, освободив от недругов. А что сильнее может испугать такого государя, чем уход гонимого им архипастыря? Никон пугал, царь не пугался. Никон не учел, что Алексей Михайлович уже не тот, что прежде. Оглушительные победы России 1654-1656 годов в войне с Польшей за обладание Украиной, лесть придворных и медоречивые слова хитрых греков вскружили ему голову… Оставалось стоять на своем: "Уже я слова своего не переменю. Да и давно у меня о том обещание, что патриархом мне не быть", - объявил Никон и мимо Патриаршего двора двинулся к Спасским воротам. Их не сразу отворили, и, должно быть, присевши в ожидании на ступеньку, он еще таил в душе надежду: одумаются, вернут, раскаются? Не одумались и не вернули. Ворота распахнулись, и новоявленный странник вышел из Кремля. Тяжба между Алексеем Михайловичем и Никоном, удалившимся в Ново-Иерусалимский монастырь, начавшись (по крайней мере, внешне) как реакция Никона на нанесенную ему обиду, по мере развития превратилась в принципиальное противостояние. В устах Никона царь дал место "неправедному гневу", "церкви обид много стало", "преступив Божественные правила", государь "суд церковный отнял". И тогда патриарх не стерпел, восстал и ушел… А Алексей Михайлович двигался в обратном направлении. Он защищал принцип "царство", но в своей защите претерпел от Никона такие оскорбления, что стал испытывать раздражение и неприязнь. Вначале казалось: конфликт разрешится быстро. Никон уйдет сам, ибо громогласно объявил, что "сошел с патриаршества собою" и "только де я похочу быть патриархом, проклят буду и анафема". Однако очень скоро выяснилось, что Никон оказался во власти своего переменчивого настроения: объявил, что оставил престол, но не архиерейство. Накануне суда Дело запутывалось. В 1660 году собравшийся Собор осудил и низложил Никона. Однако тот отказался признать законность (каноничность) подобного решения и потребовал суда равных - вселенских патриархов. Но собрать несколько восточных патриархов в Москве, пускай и падких на царские щедроты, было трудно. Однако иного выхода для царя не было. Никон тоже вступил в переписку с патриархами, но сдела |