В.А.Авдеев
Ещё не так давно в любом учебнике по истории можно было прочитать о так называемом «Заговоре послов», широком международном заговоре с целью свержения правительства большевиков и убийства руководителей государства. Времена изменились. И теперь мы стали свидетелями прямого военного вмешательства с целью сместить неугодное правительство. Вряд ли стоит ожидать, что авторов этого плана когда-нибудь привлекут к ответственности.
А 80 лет назад заговорщики предстали перед судом, проходившем при большом стечении публики с 28 ноября по 3 декабря 1918 году. В приговоре суда указывалось, что действия западных послов были связаны с «циничным нарушением элементарных требований международного права и использованием в преступных целях права экстерриториальности». Непосредственные участники заговора британские дипломаты Б.Локкарт и С.Рейли, французский генконсул в Москве Гренар и французский разведчик полковник Вертамон были заочно приговорены к смертной казни за совершённые преступления. Три других дипломата-заговорщика были ещё до суда высланы из страны.
Когда, в связи с высадкой десанта в Мурманске в мае 1918 года, иностранные дипломатические миссии из Вологды переехали в Архангельск, в помещении французского представительства чекистами были обнаружены документы, свидетельствовавшие о причастности западных дипломатов к мятежу Савинкова в Ярославле. Из документов также следовало, что Запад планирует свергнуть руками контрреволюции советскую власть и арестовать советское правительство во главе с Лениным. В случае успеха перевороты предполагалось поставить у власти в России правительство, которое возобновило бы военные действия против Германии и её союзников.
В поле зрения чекистов попали попытки британского разведчика Брюса Локкарта установить контакты с латышскими стрелками, несущими охрану Кремля и других важных объектов в Москве. Глава ВЧК Ф.Дзержинский поручил противодействовие этим замыслам своему заместителю Я.Петерсу. Чекистами был подставлен Б.Локкарту командир дивизиона латышских стрелков Я.Берзинь, через которого удалось выяснить, что в заговоре активно участвуют также британский военно-морской атташе в Петрограде Ф.Кроми, британский разведчик Дж.Хилл, на которого возлагалось проведение террористических акций, а также французский генконсул в Москве Гренар, руководитель французской военной миссии генерал Лавернь и его заместитель полковник Вертамон, американский генконсул Пул и агент американской разведки Каламантиано.
Чекисты постепенно выяснили масштабы заговора и выявили его участников. Но 30 августа 1918 года был убит председатель Петроградской ЧК М.Урицкий. В тот же день было совершено покушение на Ленина.
На следующий день чекистами был произведён обыск в здании бывшего британского посольства в Петрограде, а также в дипломатических представительствах других стран Запада. При обыске были найдены изготовленные британской разведкой фальшивки о «германском золоте» для большевиков и сфабрикованная «тайная переписка» советсокго правительства с Германией.
Сам факт наличия террористического заговора против России долго отрицался Западом. Ставшие недавно известными подлинные документы французской военной разведки и МИД Франции проливают дополнительный свет на их реальную роль в событиях 80-летней давности.
Ниже мы публикуем несколько никогда ранее не публиковавшихся документов того периода. Здесь вы найдёте рассказ участников событий в их рапортах во французскую разведку — знаменитое 2-е бюро Генштаба.
Публикация подготовил кандидат исторических наук В.А.АВДЕЕВ.
***
Перевод с французского
ФРАНЦУЗСКИЙ ОТРЯД в Москве 28 февраля 1919 г.
ДОНЕСЕНИЕ ВОЕННОЙ МИССИИ (2 октября 1918 — 23 февраля 1919 г.)
Период со 2 октября по 23 октября 1918 г.
Вследствие переговоров об обмене между Англией и Францией с советскими властями, Военному атташе в России генералу Лаверню и подполковнику Корбелю было разрешено 2 октября 1918 г. покинуть Россию вместе с Генеральным консулом Гренаром и г-ном Локкартом.
В то время бывшая Французская военная миссия вошла в состав Бюро военного атташе и, увеличившись на несколько офицеров и рядовых, прибывших с Юга России, в полном составе находилась в Москве, поскольку её Петроградскому эшелону удалось пересечь границу примерно около 17 сентября; несколько офицеров и солдат с июля находились в тюрьме (мл. лейтенант Шарпантье, капрал Маргулис), с 3 сентября — капитан Фо-Па и капитан Вакье, с 8 сентября сс майор Кастель, заключённый в Кремле.
Она состояла из 13 офицеров и примерно 40 рядовых, среди которых — бежавшие из германских тюрем.
Последние указания, отданные генералом Лавернем, предписывали мне следовать директивам Генерального консула Дании г-на Хаксхаузена и особенно следить за тем, чтобы ни в коем случае капитан Садуль не был назначен принять на себя командование.
Отношения с большевистскими властями были в то время такими, что в любой момент мог последовать арест членов миссии, поскольку Карахан продемонстрировал намерениетем самым на массовые аресты большевиков во Франции, и, с другой стороны, капитан Садуль уже сообщил подполковнику Корбелю (командир отряда с 8 сентября по 20 октября), что Председатель Чрезвычайной комиссии Петерс намеревается приступить к арестам офицеров на основании документов, захваченных в Петрограде и Петрозаводске.
С момента моего вступление в командование я предложил тогда Генконсулу Дании последовать примеру Петроградского отряда, несмотря на трудности, вызываемые отдалённостью границы, и дать каждому офицеру и солдату полную свободу бежать либо индивидуально, либо в составе группы, в зависимости от мало-мальских знаний русского языка. Датский посланник в Петрограде г-н Скавениус заверял в осуществимости этого плана. Несколько недель до этого я и полковник Корбель столкнулись с категорическим отказом Хаксхаузена, который, как он говорил нам, склонил на свою сторону самого посланника г-на Скавениуса во время поездки последнего в Москву. Выдвигаемые доводы были следующими: русские власти узнали об отъезде Петроградского отряда и взяли под особое наблюдение офицеров и рядовых Московской миссии с тем, чтобы «разменная монета» не ускользнула от них; поэтому любая попытка к бегству является напрасной, все заключённые местными советами будут расстреляны, французские офицеры, уже находящиеся в тюрьме, подвергнутся ещё более строгим мерам. С другой стороны, было бы неправильным оставаться под защитой датского флага до того близкого времени, когда арестованные кандидаты на обмен будут погружены и отправлены в Финляндию так же, как и консулы, отправленные 8 сентября.
В этот день я объявил о разжаловании унтер-офицера переводчика Гийона (в телеграфном донесении в Париж), виновного в том, что по освобождении из тюрьмы подписал обязательство, в котором объявил о неподчинении впредь приказам либо консула, либо Начальника военной миссии. Капитан Садуль, к которому обратился бывший унтер-офицер Гийон после освобождения из тюрьмы, сказал мне, что он не согласен с моим решением; я дал ему понять, что он не должен высказывать своего мнения на этот счёт.
12 октября, примерно в 12.30, выходы из здания Екатерининского института, где находилась военная миссия, были заняты агентами ЧК, которые начали первые аресты офицеров и солдат, выходящих из здания. Так, были арестованы капитан Садуль (отпущенный сразу после предъявления специальной карточки), мл. лейтенант Жийанс-Лавернь и примерно десяток рядовых.
Красногвардейцы не входили в здание, над которым был поднят датский флаг; я отдал приказ оставаться внутри института и сразу же поставил в известность датского консула. Последний одобрил мои распоряжения, подчеркнув, что уже начаты переговоры об обмене, поэтому эти аресты являются лишь результатом какого-то недоразумения между МИД и ЧК и что через малое время оно прояснится. Я немедленно отправился в гостиницу «Метрополь» к Чичерину и на Лубянку к Петерсу.
На следующий день, 13 октября, капитан Садуль пришёл в миссию и попросил у меня продукты для офицеров и солдат, арестованных и освобождённых несколько часов спустя, как он сказал. Он добавил, что петерс хочет арестовать за шпионаж четверых офицеров миссии — майора Гибера, лейтенантов Барра, Больё и меня. В частных беседах с моими офицерами и разговорах с солдатами он затем ясно высказался против приказов, отданных мной, и призвал их сразу уйти, чтобы не связывать свою судьбу с судьбой офицеров-«контрреволюционеров». В таком случае он сможет добиться их немедленного освобождения, а если, наоборот, они будут упорно группироваться вокруг своих офицеров, то тогда разделят их судьбу1.
Предвидя возможный арест в более или менее близкое время офицеров, намеченных Петерсом, в тот же день я отдал каждому унтер-офицеру приказ представить мне к вечеру донесение об этих разговорах и его поведении на тот случай, если он будет призван, как старший, взять на себя командование отрядом (см. документ № 1).
Один из моих офицеров, которому я полностью доверял, младший лейтенант Пюиссан (офицер казначейства и снабжения), арестованный во дворе института, был освобождён на следующий день как не игравший никакой контрреволюционной роли, и его обязали не возвращаться в миссию. Я тотчас воспользовался этим обстоятельством, чтобы письменно поручить ему командование над военнослужащими, находящимися за пределами миссии, которых поручил ему собрать во Французском госпитале, лечебном учреждении, защищённом датским флагом (см. прилагаемое письмо и документы № 2 и 3).
Другим письменным распоряжением (см. документ № 4) я сообщил капитану Садулю о его отстранении от командования, увольнении в отпуск до установления истины, напомнил емй о его офицерском долге и приказал ожидать в Москве отъезда миссии, к которой он должен присоединиться без дальнейших напоминаний, и подчиняться любому командиру, независимо от его звания2.
Поскольку ночью несколько унтер-офицеров и рядовых покинули миссию по совету Садуля, я наложил на них дисциплинарные взыскания и приказал объявить это всем находящимся во Французском госпитале (документ № 5). Одновременно я напомнил всем офицерам и унтер-офицерам этого подразделения их воинский долг (документ № 6).
Я хотел, чтобы несмотря ни на что, и даже лишившись офицеров, Московский отряд оставался французским подразделением, не идущим ни на какой компромисс с большевистским режимом до того, я думаю, близкого времени, когда, по словам консула Хаксхаузена, состоится наш обмен на русские войска во Франции.
Последние сведения о Красной Армии, полученные от агентов и из газет, направлялись в Париж телеграммами, с 6 августа шифровавшимися по памяти лейтенантом Бурре и передаваемыми консулу Дании для отправки.
15 числа наш радиоприёмник, работавший постоянно на приём приказов и инструкций из Парижа, которые я просил телеграфно направлять мне по радио, был захвачен агентами ЧК, а также солдатами и матросами Красной Армии. Мы не могли больше ничего принимать. Однако бдительность матросов была обманута моими сапёрами, и мы все в течение ещё трёх дней принимали сообщения. Приёмник работал так время от времени и был выключен только немного позже, в самый день нашего ареста.
21 октября я получил письмо от Садуля, в котором он запрашивал разъяснение мер, принятых в отношение него. Я ответил ему (см. документы № 7 и 8). Лейтенант Паскаль также направил мне письмо, на которое я ответил его арестом сроком на неделю (см. документы № 9 и 10).
Все письма были зачитаны всем офицерам, чтобы они были в курсе и могли в случае необходимости командовать с полным знанием дела.
23 октября, во второй половине дня, охрана на выходах была удвоена; агенты ЧК обыскивали все соседние с миссией дома. Вечером Генконсул Дании присоединился к нам и противился попыткам войти одного француза-ренегата по фамилии Делафар, комиссара ЧК, который арестовал лейтенанта Иллиакле (в помещении радиостанции) без письменного приказа Петерса.
После вмешательства консула Делафар ушёл. Красногвардейцы также удалились. Генконсул Дании оставил нас, заверив, что спор урегулирован.
Через несколько минут началось занятие всех выходов солдатами и агентами ЧК и грубые аресты всех офицеров и солдат Делафаром и его сообщниками.
Примечания
Сказано на случай ареста вышестоящих офицеров в качестве легального предлога для них отказаться подчиниться отзыву во Францию. Телеграфное донесение в Париж (см. документ № 6).
Только благодаря преданности женского персонала Екатерининского интитута (в то время институт св. Иосифа был секуляризирован) я смог в течение всего этого времени поддерживать отношения с этим крупным отрядом.
***
ЗАКЛЮЧЕНИЕ В БУТЫРСКУЮ ТЮРЬМУ (23 октября 1918 17 января 1919 г.)
В 11 часов вечера офицеры бывшей Военной миссии1 и солдаты2 были доставлены в ЧК за контрреволюционную деятельность.
Первые после обыска и установления личности были помещены в камеру (майор Шапуйи, лейтенант Барр) или собраны в общей комнате с сотней других заключённых (майор Гибер, лейтенант Больё, мл. лейтенант Иллиакье, старшина Жанно)3.
Было запрещено всякое сообщение с волей. Режим, которому мы были подвергнуты, похож на содержание приговорённых к смерти для тех, кто находился в отдельной камере, и на содержание уголовников для тех, кто был заключён в общую камеру.
С этого времени каждый офицер, в принципе, был изолирован от других офицеров миссии до тех пор, пока не завершилось расследование в ЧК, после чего мы были помещены в Бутырскую тюрьму либо в одиночные камеры, приговорённые к «режиму строгой изоляции» (майор Шапуйи), или в камеры на 2 — 3 человека (другие офицеры и унтер-офицеры). Офицеры, арестованные в Петрограде (капитаны Фо-Па Биде и Вакье), находились в «общей комнате» вместе с г-дами Дарси и Мазоном.
Каждый офицер составил отдельное донесение о его допросах и нахождении в тюрьме (см. приложения).
Л