Непроходимыми лесами покрыта Псковская земля. Между лесными дебрями — болота на сотни верст. Мало дорог в Псковской земле, а в весеннюю распутицу или в дождливую осень и они становятся непроезжими. Издавна путями жизни и торговли стали реки, к ним тянулись городки, села и деревни. Самая широкая и полноводная река, названная Великой, впадает с юга в Псковское озеро. На этой реке и стоит Псков.
Псковский каменный кремль-детинец возвели на высоком холме при впадении в Великую речки Псковы и назвали Кромом. С трех сторон защищали Кром обрывистые речные берега, а с четвертой — высокая каменная стена, которая тоже имела свое имя — Перша. Выше нее поднимался только белокаменный Троицкий собор, стоявший в центре детинца. Он был виден и из Завеличья, и из Запсковья, от Спасского монастыря, что при устье речки Мирожи.
...В один из летних дней 1266 года к Пскову медленно подползал обоз, сопровождаемый конными псковскими ратниками. Рядом с телегами шли воины в коротких литовских кафтанах, без оружия. Их было сотни три. Литовцы не походили на пленников, хотя и были безоружны. Литовское оружие — панцири, шлемы, боевые топоры, копья, тяжелые прямые мечи — было свалено на телеги. С предводителем литовского воинства, рослым молодым всадником в круглом литовском шлеме, с золотой цепью на груди, знаком высокого княжеского достоинства, ехали рядом псковские бояре, почтительно приотстав на полкорпуса коня.
Всадники выехали на холмистую гряду, спускавшуюся к речке Усохе. Отсюда был виден весь Псков: каменная громада Перши, деревянные стены Предгородья, а передними — дворы смердов и ремесленников, разбросанные по зеленой равнине, изрезанной ручьями и оврагами.
Деревянные ворота Предгородья были, по дневному времени, распахнуты настежь, и всадники въехали в длинную узкую улицу, которая вела через посад к детинцу. Тянулись по обеим сторонам улицы бревенчатые избы ремесленников, приземистые купеческие домины с подклетями для товаров, боярские хоромы с высокими кровлями и затейливо изукрашенными крылечками — Псков был богатым городом. А над всем этим, вознесясь под самые облака, тяжкой глыбой нависала стена Перши. Казалось, деревянные постройки посада склонились перед каменным величием детинца, навсегда признав его верховодство.
Псковичи, стоявшие вдоль бревенчатой мостовой, смотрели дружелюбно, но без любопытства. Трудно было удивить торговый Псков заморскими гостями! К тому же, как сразу отметили опытные купеческие глаза, на этот раз литовцы приехали без товаров. А если так, то торговым людям они без интереса.
Не догадывались псковичи, что в их город приехал человек, с именем которого будет связан немалый период бурной истории Пскова — литовский князь Довмонт.
Кровавые события привели литовского князя в пограничный русский город. Совсем недавно Довмонт, князь Нальшенайский, был при дворе великого князя Миндовга, гордился своим родством с ним: они были женаты на родных сестрах. И вдруг — смерть жены Миндовга и ее странное завещание ему: жениться на ее сестре, уже ставшей женой Довмонта. Смирился Нальшенайский князь, но затаил обиду. Жмудский князь Тренята, племянник Миндовга, составил заговор против своего дяди и вовлек в него Довмонта. Воспользовавшись тем, что Миндовг послал свое войско за Днепр, они схватили и убили великого князя. Тренята возложил на свою голову золотую корону литовского великого князя, но удержать власть не сумел. Бывшие дружинники Миндовга ушли в Пинск, где княжил его младший сын Воишелк, и начали войну. Тренята был Убит, а конное войско Воишелка обрушилось на Нальшенайскую землю, наследственное владение Довмонта. Довмонт лишился всего: городов, войска, княжеского венца. Только триста воинов привел он в Псков, спасаясь от неминуемой гибели.
Почему Довмонт приехал в Псков — понятно. Но зачем понадобился литовский выходец всемогущим псковским боярам, которые заправляли городскими делами?
Псков переживал тревожные времена. Умер великий князь Александр Невский, твердой рукой оберегавший северо-западные рубежи Руси. Новый великий князь Ярослав Ярославович не имел ни силы, ни полководческих талантов, отличавших его старшего брата. Да и не до Пскова было новому правителю. Власть его еще не утвердилась, много хлопот доставляли непокорные новгородские вечники, никак не желавшие признать его господином. В Пскове великий князь посадил наместником своего сына, княжича Святослава, который больше думал не об обороне рубежей, а о том, как упрочить власть великого князя над городом — такой была воля отца. А Пскову нужен был князь-ратоборец, способный защитить город и от Литвы, и от Ордена, к тому же не связанный никакими обязательствами по отношению к великому князю, а потому — послушный воле настоящих хозяев города: посадника, тысяцкого, бояр, духовенства. Выбор «господы» пал на князя Довмонта. Он был известным военачальником, ничто не связывало его больше с Литвой. Князь-изгой! И в Псковской земле Довмонт не был чужаком. Многие литовские князья происходили из славян, их родным языком был русский, да и само Великое княжество Литовское историки не без оснований называли «Литовско-Русским государством».
Псковский летописец сообщил об этом событии очень кратко: «Заратилась Литва между собою, и взял Воишелк землю Литовскую. Тогда же князь Довмонт с дружиною своею прибежал в Псков. И крещен был в церкви Троицы, и наречен Тимофеем, и посадили его на княжении в граде Пскове».
Не стало литовского князя Довмонта. Отныне и до самой смерти князь Довмонт-Тимофей Псковский — защита городу и людям его. И прославился праведный меч его, обнаженный за землю Русскую. Этим мечом позже благословлялись на подвиги псковские князья. Спустя двести лет «Довмонтов меч» торжественно вручили сыну великого князя Василия II Темного — Юрию, и это было посвящением во властители Пскова: «дали ему меч в руки князя Довмонта». Но это будет позже, когда имя Довмонта прогремит на Руси, а пока ему еще только предстояло заслужить воинскую славу.
...Небольшая конная рать тайком покинула Псков.
Князь Довмонт повел на своего злейшего врага князя Герденю Полоцкого дружину и «три девяноста» псковских «ратных мужей». С псковичами был воевода Давид Якунович, с литовцами — воевода Лука Литвин. Через дремучие леса, тянувшиеся от реки Великой до самой Двины, рать пробралась незаметно. Для внезапного нападения — единственной возможности взять такой сильный и многолюдный город, как Полоцк,— у Довмонта не хватало сил. Но он сумел совершить казалось бы невозможное: ворвался в Полоцк, взял в плен «княгиню Герденеву» и его детей, захватил богатую добычу и благополучно ушел. Обозы с добычей и толпы пленных успели перебраться через Двину, пока князь Герденя собирал войско для погони, созывал своих союзников-князей.
В пяти верстах за Двиной князь Довмонт остановился. Он отпустил в Псков обозы и пленных под охраной псковичей («два девяноста мужей отпустил с полоном, а в едином девяносте сам остался, ожидая погони»). На берегу Двины расположилась стража во главе с воеводами Давидом Якуновичем и Лукой Литвином. Вскоре у брода через Двину показались литовцы. Их было много — семь сотен. Кроме дружинников князя Герденя, привели своих всадников его союзники князья Гогорт, Лотбей, Лючайло. Литовцы начали переправляться через реку.
Стража своевременно известила Довмонта о появлении врага. Конная дружина его выехала из леса и неожиданно ударила по литовцам, столпившимся на берегу. Те не успели даже принять боевой порядок. Первым пал в бою князь Гогорт. Герденя кинулся со своими дружинниками обратно через брод. Остальные литовцы были опрокинуты в реку. Но только семьдесят воинов сумели доплыть до близлежащего острова Гоидова. Победа была полной, причем достигнута малой кровью. По словам псковского летописца, «тогда же убиен был един псковитянин Антоний, сын Лочков, брат Смолигов, а иные все без вреда сохранены были и возвратились с радостью к городу Пскову и с многою корыстью».
Торжественно встретил Псков князя-победителя. Большое впечатление произвела эта победа и в Новгороде. Когда великий князь Ярослав позвал новгородцев в поход на псковичей, осмелившихся изгнать его сына-наместника и принять на княжеский «стол» Довмонта, вече отказалось его поддержать. Князь Довмонт закрепился в Пскове.
А вскоре — новый поход, и снова успешный. «На зиму ходили псковичи на Литву с князем Довмонтом». В 1267 году вместе с псковичами пошли на Литву и новгородцы, разорили пограничные области. Литовские князья не только не сумели защитить свои владения, но даже не решились организовать погоню. По словам летописца, «ходили новгородцы с Елиферием Сбыславичем и псковичи с Довмонтом на Литву и много повоевали и приехали все здоровы». Таких успешных и бескровных походов давно не помнили на порубежье. Присмирели устрашенные литовские князья, на многие годы прекратились литовские набеги на псковские земли. Но оставался другой, еще более опасный враг — рыцари-крестоносцы. Вскоре князю Довмонту довелось скрестить меч и с ними...
Снова обострилась обстановка на северо-западной границе. Датские рыцари, засевшие в приморских городах Колывани и Раковоре, препятствовали новгородской торговле. Зашевелились и немцы. Новгородское посольство отправилось к великому князю Ярославу — звать на помощь «низовские полки». Возглавить войско должен был Дмитрий Переяславский, старший сын Александра Невского, молодой, но уже прославившийся в битвах с немцами князь. Зимой 1268 года в Новгороде собрались «низовские полки». Пришли переяславцы с князем Дмитрием, владимирцы князя Святослава, старшего сына великого князя, тверичи князя Михаила, суздальцы князя Юрия, полки из Смоленска и Полоцка. Спешно собиралось новгородское городское ополчение, которым командовали посадник Михаил Федорович и тысяцкий Кондрат. Подходили отряды ладожан и ижорцев. Подоспел со своими псковскими дружинами и князь Довмонт. Никогда еще не собиралось в Новгороде такое большое войско, по данным немецких летописей, его численность превышала тридцать тысяч человек!
Немцы прислали пышное посольство, в котором были доверенные люди и от ливонского магистра, и от рижан, и от юрьевцев, и от мариенбургцев, и от других городов немецкой земли. Послы предложили заключить мир, обязались не помогать колыванцам и раковорцам, «людям датского короля». Новгородцев это вполне устраивало: главная цель похода — датские рыцари, отколоть от них немцев было очень важно. Мир подписали. К ливонскому магистру отправился новгородец Лазарь Моисеевич привести «к кресту» рыцарей, «божьих дворян», в Ригу с той же целью послали «доброго мужа» Семена. Как только послы возвратились, было объявлено о походе на Раковор. 23 января 1268 года войско выступило из Новгорода. Вместе с обозами двигались осадные орудия, которые изготовил «порочный мастер» Тогал.
Сначала полки шли медленно, с остановками, до порубежной реки Наровы добирались три недели — воеводы давали отдых людям, пока еще была своя земля. Границу перешли без боев, здесь не оказалось ни укреплений, ни датских сторожевых застав. Рыцари не решились выйти в поле, спрятались за городскими стенами. 17 февраля вдали показались зубчатые стены и башни Раковора. Войско остановилось на берегу реки Кеголи, верстах в трех от города, и заночевало. До цели похода оставалось совсем немного.
Но утром 18 февраля к реке Кеголе неожиданно подошла немецкая рыцарская рать. Громоздкая немецкая «свинья», зловеще поблескивая оружием и доспехами, преградила дорогу. Вероломный магистр нарушил им же самим предложенный мир.
Русские полки принимали привычный боевой порядок - пешее «чело», где становилось новгородское ополчение, справа и слева от него — крылья конных княжеских дружин. Так выстраивал полки перед Ледовым побоищем Александр Невский, такой боевой порядок был хорошо известен его преемникам, князьям и воеводам. Но знали о нем и немцы и, конечно, что-то приготовили в противовес. Тогда князь Дмитрий Переяславский, предводитель русского войска, применил новинку. На левом крыле он поставил сравнительно немногочисленную дружину тверского князя Михаила, а остальные конные полки сосредоточил на правом крыле, чтобы удар отсюда был неожиданно сильным. Здесь встал он сам с отборной переяславской конницей, здесь же был и князь Довмонт с псковичами.
Начало боя повторило, на первый взгляд, знаменитое Ледовое побоище. С оглушительным лязгом оружия и воинственными криками врезалась в новгородский пеший строй немецкая железная «свинья». Пятились новгородцы под страшным напором, но продолжали сражаться. Потери были тяжелы, но клин рыцарского войска так и не сумел пробить «чело». Стройные ряды рыцарей рассыпались, теперь каждый сражался поодиночке. Рослые всадники в рыцарских доспехах, мерно поднимая и опуская длинные мечи, плыли над головами пеших новгородских воинов, как черные варяжские ладьи над бурными волнами. И, как ладьи, тонули в волнах новгородского ополчения. Новгородцы вырывали рыцарей из седла железными крючьями на длинных древках... Чтобы помочь новгородской пехоте, с левого крыла ударила тверская дружина князя Михаила. Это не было неожиданностью для немцев, резервные отряды рыцарей выехали навстречу и задержали ее. В схватку на фланге втягивались, все новые и новые отряды рыцарей. И тогда с другого фланга ударила отборная русская конница: переяславцы, псковичи, владимирцы. Удар был неожиданно сильным, рыцари начали отступать. Часть из них поскакала к недалекому лесу, но большинство устремилось к Раковору, чтобы спрятаться за крепостными стенами. Их неотступно преследовала дружинная конница. Дорога отступления вдоль реки Кеголи превратилась в дорогу смерти. «Негде коням ступить в трупах немецких»,— вспоминает: летописец.
От полного разгрома рыцарей спасло приближение еще одной немецкой рати. Преследование пришлось остановить и строиться для нового боя. Но немцы не решились напасть. Поле битвы, залитое кровью, покрытое множеством трупов в рыцарских доспехах и плащах кнехтов, казалось таким страшным, что они остановились на другом краю поля и простояли до темноты. Ночью рыцари тихо ушли