| Хатунцев С. В. Ни один сколько-нибудь заметный русский публицист и мыслитель второй половины XIX столетия не обошел своим вниманием национальный вопрос. Не был исключением и К.Н. Леонтьев. Представления о национализме и национальной политике являлись важной частью его общественно-политических воззрений. Взгляды Константина Леонтьева на национальный вопрос претерпели заметную эволюцию. Еще в 60-е — начале 70-х годов XIX столетия они мало отличались от славянофильских и полулиберальных воззрений его тогдашнего учителя — Хомякова и единомышленника — Данилевского. В то время К. Леонтьев, по его собственному признанию, любил «национальную политику» современной ему эпохи и верил в безусловную почти благотворность «племенных», то есть национально-освободительных и национально-объединительных движений (1). Только события греко-болгарской церковной распри 1870-го — 1872 годов заставили Леонтьева изменить свое отношение к ним и переосмыслить свои позиции по национальному вопросу. Этот конфликт возник из-за стремления болгар к церковной независимости от Константинопольской Патриархии и созданию собственной, чисто национальной Церкви. В 1870-м году по султанскому фирману был учрежден отдельный Болгарский экзархат с несколькими епархиями. Ещё через два года болгары восстановили автокефалию своей Церкви (она уже пользовалась самоуправлением в IX–X-м и XII–XIV-м вв. н.э.), однако Константинопольский Поместный собор, представлявший греческих иерархов, провозгласил эту Церковь схизматической, а самих болгар — схизматиками (2). Сочувствуя грекам — охранителям Православия, Леонтьев всё-таки склонялся к поддержке болгар, выразителей принципа филетического, племенного. Ещё в своей дебютной для жанра политической публицистики статье «Панславизм и греки», написанной в январе 1873-го года в Царьграде, он утверждал, что болгары «несравненно правее» греков (3). Однако вскоре его проболгарские симпатии были побеждены прогреческими, точнее — пропатриаршескими. Следует заметить, что Константин Леонтьев, в отличие от большинства русского образованного общества, болгарами никогда не очаровывался. На Востоке ему приходилось встречать множество представителей этого народа, вести с ними разнообразные дела, поэтому болгар он изучил хорошо. Ему претил поверхностный либерализм и конституционно-демократические восторги болгарской интеллигенции, за которыми, по его мнению, проглядывала «пиджачная», «общеевропейская» её сущность. Однако так же невысоко ценил он и светских греков, особенно тех, кто жил в «свободной Элладе», то есть на землях независимого Греческого королевства. Изменению взглядов К.Н. Леонтьева на греко-болгарский церковный конфликт и на национальный вопрос вообще способствовало тесное общение его с частью фанариотов — некоторыми кругами греческого духовенства, жившего в Константинополе. В 1873–1874 годах его резиденцией был дом на острове Халки, расположенном вблизи турецкой столицы, на котором находилась богословская Академия константинопольской Патриархии. Дружеские контакты с людьми, работавшими под её сенью, главным образом — профессорами — монахами, бывшими не националистами — эллинофилами, а носителями православной ортодоксии, не могли не повлиять на характер воззрений Константина Леонтьева, всё сильнее и сильнее утверждавшегося в глубинном, мистико-монашеском Православии. Необходимо сказать, что феномен идейной эволюции К. Леонтьева в 70-е годы XIX столетия нельзя свести к феномену внешних влияний, испытанных им. Важнейшую роль в ней играли не эти влияния, а внутренние процессы, происходившие в его мышлении и сознании. Из внешних воздействий Леонтьев вбирал в себя только то, что отвечало его интеллектуальным потребностям, совпадало с вектором его духовного становления. К началу последнего десятилетия позапрошлого века Константин Леонтьев выработал круг оригинальных представлений о национальных движениях и национальной политике, создал для данной сферы персональный, хотя и небольшой по объему понятийно-терминологический аппарат, написал, а также опубликовал несколько специальных работ, посвященных национальному вопросу, и стал теоретиком особой разновидности национализма — национализма «культурного». Период его литературно-публицистической деятельности в этом качестве автор данной статьи, основываясь на различных соображениях, в том числе — биографического характера, делит на два этапа. Первый этап — назовем его этапом «вызревания» Леонтьева как идеолога национального вопроса, датируется 1872-м — 1887-м годами. Необходимо заметить, что термин этот весьма условен и применяется лишь за неимением лучшего: речь идёт о процессе, сходном с процессом проявления фотоплёнки. Изображение уже имеется в ней, необходимо только, чтобы оно показалось на свет Божий. 1872-й год принят за начальную точку потому, что именно в этом году, ещё на Афоне, им была начата статья «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения», в которой в специфически леонтьевском духе обобщались некоторые результаты национальной политики тогдашней эпохи. Однако данный труд был отложен, и Константин Леонтьев вернулся к нему только через 12 лет. Но и в 1884 г. он не был завершен окончательно, а первая его публикация состоялась лишь после смерти автора (4). Чуть позже он приступил к созданию работы «Византизм и славянство», увидевшей свет в 1875 г. В ней, а также в последовавших за этим фундаментальным трудом статьях «Враги ли мы с греками?» (1878. Здесь и далее указано время первой и порой единственной публикации. — Авт.), «Письма отшельника» (1879), «Панславизм» (1880), «Письма о восточных делах» (1882–1883), намечены основные линии критики национализма политического и обозначены идейные контуры вынашивавшегося Леонтьевым национализма культурного. Национальный вопрос затрагивался и в других работах его, написанных в это время — «Панславизм на Афоне», «Ещё о греко-болгарской распре», «Территориальные отношения», «Наши окраины», в уже упоминавшейся статье «Панславизм и греки» и т.п., но в них рассматривались сугубо частные аспекты данной проблемы, они не содержат значимых в концептуальном плане теоретических обобщений. С февраля 1887 г. у Леонтьева появилось больше возможностей заниматься литературным творчеством. Он завершил свою служебную карьеру, выйдя в отставку с должности московского цензора, а его друзья в правительственных сферах выхлопотали ему повышенную пенсию (5). После этого Константин Леонтьев уехал из первопрестольной в Оптину Пустынь, где жизнь была намного дешевле, и смог почти целиком посвятить себя публицистике и Православию, сравнительно мало заботясь об обеспечении материальной стороны своей жизни. Поэтому 1887-й год стал началом второго этапа деятельности Леонтьева как теоретика национализма. На этом этапе идейное «вызревание» Константина Леонтьева завершилось, его концепции проявились и оформились окончательно; он создал несколько специальных трудов, в которых рассматривались проблемы национализма и национальной политики. В 1888 году, публикуются, одна за другой, две фундаментальных статьи Леонтьева, в которых критикуется «племенной» национализм — «Национальная политика как орудие всемирной революции» и «Плоды национальных движений на православном Востоке». На следующий год его «Национальная политика...» выходит отдельным изданием, а в 1890-м развертывается полемика по национальному вопросу между ним и П.Е. Астафьевым. Она началась с того, что последний, сочтя леонтьевскую брошюру о национальной политике нападением на национальные идеалы, подверг её критике в статье «Национальное самосознание и общечеловеческие задачи» (6). К. Леонтьев решил разъяснить Астафьеву свои взгляды и принялся работать над серией писем к нему, озаглавленной «Культурный идеал и племенная политика». Кроме того, на страницах газеты «Гражданин» он опубликовал статью «Ошибка г. Астафьева» (7). Прочтя астафьевский ответ на неё, напечатанный в «Московских ведомостях» (8), Леонтьев осознал невозможность и бессмысленность продолжения спора непосредственно с его автором (9) и отложил незавершенную рукопись «Культурного идеала». Он обратился к В. С. Соловьеву с просьбой рассудить их с Астафьевым, и Соловьев дал на это предварительное согласие. В конце 1890 — начале 1891 гг. К. Леонтьев создал цикл эпистолярно-публицистических посланий к нему, названный «Кто правее?». Однако Соловьев отказался от исполнения вышеупомянутой договоренности, и Леонтьев решил переадресовать свои письма князю Д. Н. Цертелеву, издателю журнала «Русское обозрение». Но до своей смерти он успел переделать только первую главу (первое «письмо»), поэтому последней его специальной работой, посвященной национальному вопросу, осталась статья «Кто правее? Письма к В.С. Соловьеву». Национальный вопрос затрагивался и в других произведениях К.Н. Леонтьева этого периода: статьях «Записки отшельника»(1887), «В.С. Соловьев против Данилевского»(1888), некоторых письмах. Рассмотрение взглядов К. Леонтьева на национальный вопрос — в том виде, в каком они оформились к концу его жизни — целесообразно совместить с анализом ключевых понятий и терминов, использованных им в данной сфере. Эти ключевые термины и понятия таковы: 1) Нация; 2) Национальность; 3) Национальный идеал; 4) Национализм, национальное начало; 5) Политика национальностей, национальных объединений, или племенная политика; 6) Культурный национализм и культурно-обособляющая политика. Понятие «нация» Леонтьев не разбирал подробно, систематически, полагая его «слишком наглядным», почти физическим представлением на уровне этногеографической данности (10). Простое, общеупотребительное определение нации как известной ветви известного племени (например, русская нация как ветвь славянского племени), ветви, имеющей свои отличительные признаки в племенном языке, в истории, религии, обычаях и т.д., его в принципе устраивало (11). Определить содержание этого термина точнее представлялось К. Леонтьеву нелегкой задачей, однако он всё-таки пытался её разрешить. Леонтьев справедливо полагал, что признаки каждой особой нации складываются из признаков племенных, к которым он относил язык и «кровь», т.е. происхождение, врожденные психофизические особенности того или иного народа, его характер, темперамент и т.д., и культурных (религия, род государственных учреждений, бытовые особенности, обычаи, нравы, вкусы, специфика экономической жизни). Нация, считал К. Леонтьев, выходит из совокупности обеих этих совокупностей — «физиологических» и «идеальных» (12). Таким образом, понятие «нации» у Леонтьева соседствует с понятиями «культура» и «племя», является звеном, соединяющим их в единую цепь. Графическим коррелятом понятия «нация» была для Константина Леонтьева геометрическая фигура, представляющая собой площадь пересечения круга культурных и круга племенных признаков (13). Та же русская нация являлась, по его мнению, сегментом, общим для славянского племенного круга и для православного культурно-религиозного круга; с этим трудно не согласиться. В определении нации признаки культурные, «идеальные» были для Леонтьева гораздо важнее признаков племенных (14). Он писал, что нация без особой, т.е. самобытной, своеобразной разновидности культуры «не стоит и названия настоящей нации» (15). Эта леонтьевская идея автору данной статьи кажется вполне правильной. Практически невозможно отличить друг от друга народы с однотипной унифицированной культурой. Такие народы воспринимаются как части единой нации. Именно путем культурной нивелировки, унификации различных, хотя и родственных, как правило, между собой этнических групп и образовалось большинство крупных наций. В то же время общности, из которых они возникли, лишившись культурной специфики как этнические единицы погибли. Подводя итог вышесказанному, можно сделать вывод, что Леонтьев, не претендуя на строгость, академичность своих построений, предложил весьма оригинальную интерпретацию базисного для всего национального вопроса понятия нации, разработав его на весьма высоком литературно-публицистическом уровне. Помимо термина «нация», К. Леонтьев широко использовал термин «национальность». По его мнению, «национальность» — понятие более отвлеченное, чем «нация». Если «нация» — это своего рода «тело», физически ощутимая реальность, то «национальность» — это эйдос (16), идея, «скрытая за тем реальным и конкретным физическим явлением, которое мы зовем нацией», это отражение той или иной нации в нашем уме и воображении (17). Чем резче признаки той или иной нации, писал К. Леонтьев, тем больше в ней «национальности», т.е. особенности, своеобразности и оригинальности (18). Таким образом, национальность — это оригинальность, самобытность и своеобразие той или иной нации, а также степень проявления этих качеств, которую для каждой из них можно оценивать в определенного рода количественных (но не в численно выраженных) критериях. Как видим, «национальность» является для К. Леонтьева понятием не столько этнографическим, сколько культурологическим. Если национальность той или иной нации — это то, что у неё уже есть, т.е. совокупность различных признаков, приобретенных ею в ходе исторического развития, то национальный идеал, по мнению Константина Леонтьева, представляет собой совокупность признаков, данной нацией ещё не приобретенных; национальный идеал — это субъективные представления разных граждан о той же нации, об её эйдосе в будущем — ближайшем или отдаленном. Поэтому люди, вполне согласные друг с другом относительно того, какие наличные признаки характерны для той или иной нации, в отношении национального идеала сильно расходятся (19). Анализируя вышеприведенные детерминации К. Леонтьева, следует признать, что понятия «национальность» и «национальный идеал» трактуются им весьма своеобразно и вольно. Для определения «национального идеала» важен не отмеченный Леонтьевым элемент модальности: национальный идеал — не просто субъективно-человеческие представления о будущем того или иного народа, а то, каким оно должно быть в силу каких-то объективных условий, например его исторических, экономических, культурных задач, его божественной миссии, так или иначе (т.е. |