Ш. Мерль
В момент нападения Германии в 1941 г. Советский Союз, несмотря на бесспорные успехи в индустриализации, все еще следует рассматривать как в значительной мере аграрное государство. Большинство населения жило в деревне, и большая часть трудоспособных людей (54%) работала в сельском хозяйстве. Вклад сельского хозяйства в валовой общественный продукт невозможно точно определить в связи с крайним искажением цен: цены на промышленные товары были завышенными, а цены на аграрную продукцию были значительно ниже производственных затрат; но, вероятно, до 1941 г. он составлял минимум 20-25% [1]. Поэтому вопрос о том, каков был итог подчинения деревни и крестьян спустя десять лет после принудительной коллективизации, имеет большое значение для интерпретации общей системы "сталинизма". Если иметь в виду значительную стагнацию аграрного производства, то появляется соблазн считать этот итог крайне отрицательным. Только учет специфических для системы политико-идеологических критериев может, по крайней мере, с государственной точки зрения, улучшить общую картину. В плане социально-экономического развития рубеж второй мировой войны представляется для СССР не столь существенным. Хотя вполне законно задать вопрос, насколько успешным было преодоление "вековой отсталости" за десятилетие, которое, по прогнозам Сталина 1931 года, имелось в распоряжении Советского Союза [2], тем не менее следует четко указать на то, что для сталинской системы 1941 год, год нападения немцев, не является переломным моментом; несмотря на частичную либерализацию, основополагающего изменения системы не произошло. После победоносного окончания Второй мировой войны на аннексированных территориях коллективизация, как и отчасти необходимая повторная коллективизация, проводилась по тому же образцу, что и принудительная коллективизация в начале 1930-х годов; никакого "извлечения уроков" при этом не видно. Как в отношении развития производства, так и в том, что касается человеческих страданий, возникли те же самые роковые последствия. Только смерть Сталина в 1953 г. явилась отчетливым поворотным моментом, который особенно явно виден как в области аграрной политики, так и в отношении изменения условий жизни [3].
Колхозная система, о которой прежде всего идет речь в дальнейшем, - это специфическое явление сталинизма. Она была ответом на голод 1932-33 гг. и окончилась проведенным по инициативе Хрущева принудительным укрупнением колхозов, отдельных населенных пунктов путем их объединения в начале 1950-х годов [4]. Колхозы, возникшие в начале 1930-х годов, только условно можно рассматривать как аграрные предприятия, они были еще относительно небольшими, так что члены колхоза были, как правило, знакомы друг с другом. Совхозы при Сталине играли только ограниченную роль и располагали всего 10 процентами посевной площади. В середине 1930-х гг. некоторые из них были распущены, а их земля была передана колхозам. Колхоз согласно советской пропаганде основывался на "коллективной собственности". Но эта якобы третья форма собственности между частной и государственной собственностью была чистой фикцией, которая служила прежде всего для того, чтобы замаскировать неполную оплату труда колхозников. Все важные решения о руководстве предприятием, организации производства и распоряжении продукцией принимались государственными учреждениями, собрание колхозников могло в лучшем случае выразить свое одобрение. Права собственности на землю также находились в руках государства, тем самым, коллективная собственность служила только предлогом, чтобы не платить колхозникам заработную плату, как рабочим и служащим, а разрешить им только в значительной мере фиктивное "участие в прибыли" на основе отработанных "трудодней". Можно лишь с оговоркой использовать оценки колхозной системы, высказанные в Советском Союзе непосредственно после смерти Сталина. В первую очередь Хрущев еще осенью 1953 г. открыто критиковал прежнюю аграрную политику и беспощадно показал ее губительные последствия. Очевидно, партийные руководители, находившиеся рядом со Сталиным, очень хорошо осознавали определенные слабости системы, строящейся на терроре и отказе от рационального потребления. Но даже в непосредственном окружении Сталина, очевидно, было невозможно высказывать возражения и критику. Со смертью Сталина условия в сельском хозяйстве коренным образом изменились. Образованные в то время крупные колхозы объединяли несколько населенных пунктов, и существовавшие прежде тесные связи колхозников друг с другом были утрачены. Поэтому все, что будет высказано в дальнейшем, относится только к периоду до 1953 г. Коренное повышение доходов и улучшение социальной защищенности колхозников, основывающееся на значительном субсидировании сельского хозяйства государством, было начато при Хрущеве и достигнуто при Брежневе. Но если и после этого аграрная политика не достигла успеха, то причины этого были существенно иными, чем при Сталине [5]. В дальнейшем я хотел бы, прежде всего, рассмотреть следующие вопросы: Удалось ли стабилизировать ситуацию в деревне после коллективизации и упрочить новую производственную структуру, колхоз? В чем заключается значение террора для сельского хозяйства, служил ли он подавлению крестьянских восстаний? Удалось ли достичь главной цели коллективизации: улучшить трансферт труда и капитала из сельского хозяйства в промышленность? Обеспечивала ли колхозная система снабжение продовольствием рабочих, а во время Второй мировой войны - всего населения, лучше, чем до этого мелкое крестьянское сельское хозяйство? Как изменились условия жизни крестьянского населения? Продолжало ли существовать что-то вроде социальной дифференциации? Способствовала ли коллективизация тому, чтобы уменьшить отсталость русского аграрного сектора и дать старт процессу модернизации? Могут ли недавно возникшие крупные аграрные предприятия рассматриваться как современные формы производства?
1. Основные черты колхозной системы, созданной в 1932-33 гг.
Принудительная коллективизация вызвала дестабилизацию положения на селе и привела к уничтожению примерно половины поголовья продуктивных животных. Из-за чрезмерного изъятия в сельском хозяйстве осталось слишком мало зерна, чтобы обеспечить собственное воспроизводство, и даже питание самих крестьян было поставлено под угрозу. Голод 1932-33 гг. с массовой гибелью крестьян именно в традиционных "житницах" русской империи был вершиной кризиса [6]. В это время на рубеже 1932-33 гг. была учреждена колхозная система. Она имела мало общего с планами и представлениями партии в момент начала принудительной коллективизации, так что ее следует рассматривать прежде всего как ответ на тяжелый кризис, в который ввергла сельское хозяйство волюнтаристская политика. Она должна была служить тому, чтобы окончить принявший драматический характер спад производства, который самое позднее после урожая 1933 г. должен был подорвать и снабжение городов. Целью колхозной системы при этом был компромисс между стремлением крестьян по крайней мере просто к выживанию и стремлением государства поставить под свой контроль возможно большую долю колхозного производства.
Решающий момент компромисса состоял в переходе от вынужденного допущения в 1930 г. к содействию аграрному производству на приусадебных участках колхозников [7]. Тем самым первоначально планировавшаяся полная ликвидация частного побочного производства и частной собственности на средства производства была временно отсрочена. Наряду с колхозным производством, к которому государство сохраняло непосредственный доступ, была закреплена другая сфера производства, в которой колхозникам разрешалось частым образом производить определенную аграрную продукцию, предназначенную первично для их собственного выживания, но вторично -также и для расширения государственных ресурсов продовольствия и для продажи. Естественно было те области растениеводства, в которых государство было заинтересовано в первую очередь, а это было прежде всего производство технических культур и зерна, полностью сконцентрировать в колхозах, в то время как производство на приусадебных участках охватывало более трудоемкие отрасли животноводства, а также выращивание картофеля, овощей и фруктов. Проистекавшее из этого разделение труда, при котором колхозы концентрировались на растениеводстве, наверняка было не намеренным, но оно закрепилось вследствие проводимой государством ценовой политики. В связи с этим оказалось, что колхоз из-за незначительного - если не считать лошадей - количества продуктивных животных давал возможность только сезонной занятости, в то время как на приусадебных участках работа имелась весь год.
Другой элемент колхозной системы состоял в том, чтобы заменить произвольное обязательство сдачи "всех излишков" зерна, картофеля и продукции животноводства твердыми нормами поставки в зависимости от площади или поголовья скота. Что касается технических культур, то вся продукция и в дальнейшем должна была сдаваться государству. С целью не допустить, чтобы колхозники за работу в колхозе вообще не получали никакого вознаграждения, поскольку государство изымало всю продукцию (что до 1932 г. происходило отнюдь не в единичных случаях), предписывалось от 10 до 20% намолоченного зерна немедленно распределять между колхозниками в качестве "предварительной оплаты" в зависимости от числа отработанных "трудодней" - используемой в колхозах меры проделанной работы. Это зерно служило семье колхозников основой для выпечки хлеба и вместе с получаемой от колхоза соломой - кормом для личного продуктивного скота. В частном подсобном хозяйстве колхозники должны были производить все остальные необходимые им продукты, но при этом они не были свободны в своем решении об использовании приусадебного участка. Так, они должны были в соответствии с государственным планом выращивать картофель и сдавать определенное количество государству. Кроме того, каждая семья колхозников - независимо от того, держала ли она скот или нет -должна была сдавать государству мясо и тем самым принуждалась к разведению скота. Кроме этого, тот, кто держал корову, должен был сдавать государству определенное количество молока [8]. Теперь колхозная система гарантировала колхозникам выживание, если они принимали участие в работе в колхозе. Но их заинтересованность в колхозном производстве и в частном подсобном производстве сильно отличалась, и в этом заключалась существенная причина низкой экономической производительности колхозной системы. Работу в колхозе крестьянин по праву рассматривал как своего рода барщину, а колхоз тем самым - как новое издание старой системы крепостного права. За свой труд он - если не считать немного зерна - практически не получал оплаты, а только право иметь в распоряжении приусадебный участок. Поэтому его заинтересованность в колхозном производстве оставалась слабой, в то время как стимул увеличивать производство на приусадебном участке в рамках устанавливаемых государством верхних границ был очень высок. Таким образом, без изменения порядка распределения доходов колхозная система блокировала развитие колхозного производства, в то время как колхозник, руководствуясь собственным интересом выжить, должен был пытаться расширить подсобное производство, которое, собственно говоря, предполагалось устранить. В то время как в середине 1930-х годов этот эффект, возможно, был даже желаемым - ведь необходимо было компенсировать большую утрату продуктивных животных и тем самым устранить перебои в снабжении рабочих мясом и молоком - на длительный срок этот результат казался идеологически неприемлемым, поскольку "социалистическое" аграрное предприятие контролировало только некоторые отрасли производства, а обобществление продуктивных животных остановилось.
2.Стабильность колхозной системы
Пока государство не давало колхознику материального стимула для работы в колхозе, его существование зависело от постоянного осуществления государственного принуждения. При Сталине это принуждение существовало постоянно и имело своей целью прежде всего уничтожение всех альтернативных форм существования, кроме колхоза (например, совхозов). При этом по отношению к крестьянам-единоличникам, число которых сначала еще было велико, проводились кампании по "ликвидации кулачества как класса" и постоянно - политика налогов и сборов [9]. Того, кто вступил в колхоз не из страха быть объявленным кулаком и подвергнуться экспроприации и депортации, принуждали к продаже имущества путем дискриминации: слишком высоких налогов и сборов для крестьян-единоличников. Каждый год жертвами налоговой кампании становилась значительная часть крестьян-единоличников, имущество которых продавалось на принудительных аукционах. До 1936 г. этот процесс ликвидации зашел так далеко, что семьи, оставшиеся вне колхозов, едва ли имели больше земли и скота, чем колхозники с их приусадебными участками. Поэтому в 1937 г. советская власть постановила в будущем оставить в покое этих бывших крестьян, практически превратившихся в стариков, живущих на выделе, если они уже не были полностью работоспособны [10]. Затем в конце 1930-х годов террор для поддержания колхозов был направлен даже против части колхозного населения, которая в западных районах страны жила децентрализованно на хуторах и тем самым не поддавалась прямому контролю. Между 1939 и 1941 г. последовало переселение этих людей в соответствующий центральный населенный пункт колхоза с жестоким принуждением, включавшим в себя сжигание жилых домов непокорных [11].
Насколько колхозники рассматривали свое вынужденное объединение в колхозы как временное, становится видно из событий после хорошего урожая 1937 г. С дореволюционных времен крестьяне привыкли в периоды нужды, как, например, после плохого урожая, объединяться и временно хозяйствовать вместе. Затем, как только положение улучшалось, они возвращались к индивидуальному способу хозяйствования. Очевидно, многие колхозники видели в колхозе такую же временную форму для преодоления бедственной ситуации. После урожая 1937 г. - единственного у