В себе и для себя конкретная мысль в актуально-экзистенциальном плане есть не что иное как акт самосотворения.
Внешне, в знаковой фиксации она может выглядеть абстрактной; но она выражает некоторое внутреннее отношение бытия, - и чем более кардинально это отношение, тем более абстрактной будет выглядеть мысль (т.к. ее значение будет более общо). Но вместе с тем возрастает и тот объём реальности, которую такая мысль способна пронизать, структурируя эту реальность тем более существенным образом, чем более она (мысль) обща.
Пронизываемая мыслью реальность имеет своим коррелятом субъективное переживание конструктора мысли, поэтому мысль, которая в объективной знаковой Фиксации (т.е. как некоторое сообщение, феномен коммуникации) является абстрактной, суть конкретна как феномен психический и экзистенциальный.
Поскольку постигаемая в актах мышления реальность, схваченная субъектом мысли, суть реальность умопостигаемая, постольку её упорядоченность есть упорядоченность субъективной воли; её информационная ёмкость есть негэнтропийная мощность воли.
Воля, строго говоря, не может быть мыслима вне акта воления, поэтому акт мышления есть акт воления и, значит, жизнетворящий акт. Переживание есть субъективно ощущаемый результат творения, субъективно данное творимое. Переживание есть вместе с тем и питающий активность субъекта энергетический источник, и именно в этом заключается объективная природа переживания. Таким образом, питаемый через порождаемое им самим переживание акт мышления становится актом самосотворения. Т.е. мы, совершив дедуктивный круг, вернулись к первоначальному тезису о мысли как об акте самосотворения. В результате проделанной нами работы этот тезис из абстрактного по форме сообщения, будучи усвоен нами, превратился в живую и конкретную мысль, подтвердив тем самым свою собственную истинность.
Осталось уточнить семантику такого фрагмента исходного определения как "в себе" и "для себя"...
Когда мы говорим, что мысль конкретна в с е б е, мы хотим сказать этим, что акт мышления, несмотря на лаконичность своего коммуникативного выражения, обладает содержательностью, равной по своей информационной ёмкости тому количеству информации, которое несет постигаемая в этом акте мышления реальность, или та умопостигаемая реальность, умосозерцание которой позволяет сформулировать соответствующее сообщение, которое мы рассматриваем как внешнее выражение мысли.
Когда же мы говорим, что мысль конкретна д л я с е б я, мы хотим сказать этим, во-первых, то, что мысль, взятая не как акт, а как предмет мышления (т.е. как умопостигаемая реальность), существует для субъекта мышления, который не может быть определён иначе как через активность мышления. Но активность мышления суть тоже мысль, поэтому мысль есть сама для себя. Слова "конкретна для себя" указывают на содержательность предмета мышления, предстающего умственному взору субъекта мышления.
Таким образом, беря гегелевское представление о "в себе и для себя конкретной мысли", мы раскрываем это представление через динамику жизнетворящего акта, что и выражено в общей форме в нашем исходном тезисе.
Мы произвели тем самым трансляцию определённого, не принадлежащего нам высказывания, тогда как высказывание идентичного содержания на языке наших моделей, очевидно, не нуждалось бы в предварительной трансляции, а сразу же могло бы служить в качестве определения нашей воли. Это позволяет нам говорить о неполной релевантности гегелевского языка предмету, и поставить вопрос о происхождении гегелевской формы высказывания.
Нетрудно убедиться, что подобные высказывания появляются в результате субстантивного описания динамических процессов. Достаточно субстантивировать какой-либо процесс, т.е. взять его в целом как предмет, приписать последнему имя (скажем, "мысль") а затем попытаться описать процесс как внутреннюю субстантивную структуру этого предмета, и мы тут же убедимся, что динамика процесса заставит нас постулировать наличие отображения нашего предмета к самому себе. Фактически, это - эквивалент описания в терминах множеств и отображений их на себя.
Исходным, общим понятием является у Гегеля, однако, не "мысль", а "идея", которая есть также и мысль. Различение "мысли" и "идеи" в данном случае служит освобождению от субъективного плана выражения, содержащегося в термине "мысль".
Предикат "мысль" у нас привычно связывается с чувственно воспринимаемым субъектом, тогда как "идея" может мыслиться и вне связи с конкретным субъектом, благодаря объективированному бытию идей в социальных институтах и движениях.
Гегель избирает термин "идея" потому, что, с одной стороны, хочет подчеркнуть, что главным предметом его философского рассмотрения служит бытие более высокого порядка, нежели чувственно-воспринимаемое. С другой стороны, говоря о том, что "идея есть также и мысль", Гегель хочет сказать, что человеческое мышление причастно высшему бытию, бытию идеи, и что именно это последнее является источником наиболее существенной качественной определённости мышления, которая несёт в себе нечто чуждое чувственному субъекту.
Поэтому Гегель разграничивает обыденное, рассудочное мышление и постижение в понятиях .
Фактически, пользуясь субстантивным языком отношения идеи к самой себе, Гегель выделяет в человеческом существовании некоего ментального субъекта, который отличен от чувственного и является умопостижимым, т.е. доступным только умственному взору. Этот ментальный субъект есть высшая ступень поступательного развития Идеи. Последняя на этой ступени утрачивает Форму собственно идеи (т.е. объективированную форму) и обретает субъектность. На языке Гегеля обретение субъектности (или, правильнее, становление субъектности) раскрывается как прямое, не опосредованное отношение Идеи к самой себе, как достижение равенства Идеи с собой, как пребывание Идеи у себя, возвращение к себе, и т.п.
На нашем языке мы о том же самом говорим как о переходе от презумптивной субъектности к актуальной. Об Идее на предконечном этапе её развития мы можем говорить как о модусе сообщества людей, т.е. как о презумптивном субъекте. На этой ступени Идея наличествует, но не выступает как субъект, т.к. действующие субъекты лишь движимы Идеей, но не есть сама ожившая Идея. Поэтому Идея не возвращается через действующих субъектов к самой себе, т.е. не образует аутоотношение самодвижения.
Фактически, бытие Идеи в объективной форме есть мёртвое. Идея не может сохраняться как форма низшего бытия, которое, естественно стремится принять адекватные себе формы. Результатом является деградация Идеи и ее уничтожение. Оперируя понятиями Гегеля, совершенно невозможно понять становление субъектной формы бытия Идеи из объектной. Поэтому Гегель говорит о том, что Идея стремится к достижению равенства с собой, к исключению своей противоположности (или своего инобытия). Фактически, это апелляция к общему стремлению Жизни к совершенству. Но Идея на предконечной стадии не субъектна и "стремиться" не может. Остаётся обратиться к неравновесности, порождаемой сосуществованием противоположностей, что Гегель и делает. Но то, что "противоречие" будет "снято" именно на высшей, а не на низшей ступени, по отношению к данной, приходится просто постулировать.
Понимание же Идеи как презумптивного субъекта даёт нам механизм становления субъекта. Онтически, состояние существования не может называться презумптивным, если в нём не заключена возможность бытия нового субъекта, которая неизбежно спонтанно реализуется в силу самого своего наличия (это положение опирается на принципиальный индетерминизм Жизни).
То есть на предконечной ступени спонтанно появляется ментальный субъект, - но он неустойчив. В моменты его спонтанной реализации Идея оживает; именно в эти исчезающие в общем потоке бытия моменты Идея развивается (изменяется). Сама идея есть, собственно, порождение ментального субъекта - след его кратковременного существования.
В своём объективном бытии Идея есть плод осознания того изменения, которое внесла неустойчивая реализация ментального субъекта в существование какого-либо человеческого (= социального, переходного) субъекта; плод формулирования полученного сознания в общезначимой (т.е. коммуникативной) форме и внедрения этой формы в социум в качестве высшего знания и источника высшего закона сообщества.
Если принять определения Гегеля, который отождествляет субъектную ступень бытия Идеи с Абсолютным Духом, или Богом, то, - в плане изменения социоформирующей идеи, - о спонтанных реализациях ментального субъекта можно говорить как о тех самых "внедрениях Бога в Историю" о которых свидетельствовал Бердяев.
Воспользовавшись тем, что главный "клубок", заключённый в Гегелевском понятии Идеи нами теперь распутан, и нить изложения выскользнула из рук, я хочу вернуться к началу и рассмотреть внимательнее известное Гегелевское положение о том, что чем конкретнее высказывание, - т.е. коммуникативная форма мысли, - тем беднее и абстрактнее сама мысль, и наоборот.
Ясно, что под конкретностью Гегель разумел чувственную конкретность. Он говорил о ней как о привязанности к "здесь" и "теперь", т.е. к пространству-времени; последнее же есть модус существования чувственного субъекта (специфическая форма отображения вакуума в реализацию).
Высказывание, наполненное "здесь" и "теперь", представляет собой лишь вербализацию чувственного восприятия (т.е. формирование речевого сообщения о-). Но у любой вербальной формулы, у любого сообщения есть и другая сторона. Сообщение может быть представлено и как замещающая чувственную реальность знаковая конструкция, модель этой реальности. На сообщение чувственный субъект реагирует так же, как на саму реальность, описываемую в сообщении. Но в отличие от последней, сообщение субъект может воспроизвести сам для себя или произвольно сконструировать из знаков-заместителей. Таким способом чувственный субъект получает возможность самовоздействия. Это, безусловно, новое качество, и оно уже причастно самосотворению. Но сотворяет субъект при этом лишь чувственное бытие. Таким образом является лишь голая способность самотворения, совершенно чуждая себе в своём осуществлении. Здесь нет пока ничего, кроме простой "можимости". Поэтому конкретная мысль заключает в себе лишь самое бедное, самое абстрактное бытие нового, ментального субъекта.
И напротив, мысль абстрактная, не привязанная к конкретным "здесь" и "теперь", несущая сообщение о невидимой чувственным оком, умопостигаемой структуре бытия, более конкретна в плане становления нового субъекта.
И в самом деле, абстрактная мысль несущая информацию об общем, типологическом, уже не просто замещает чувственную реальность, но создаёт новую реальность, т.е. новое отображение вакуума. Это означает уже не только можимость, но и некоторое осуществление, - образует переходную ступень последнего.
Новый субъект целиком лежит в сфере оперирования понятиями; новая субъектность связана лишь с активностью построения знаковых отображений вакуума. Такая активность не присутствует явно в пространстве-времени чувственного (видового) субъекта, т.е. она опирается на функционирование высших отделов нервной системы видового субъекта, не собственных ему, но сопряженных с презумпцией нового субъекта. Поэтому мы и называем нового субъекта "ментальным субъектом": сначала потому, что он лишь умопостигаем, и затем потому, что он базируется на умственной активности.
Реальность ментального субъекта, - которая, как и всякая другая реальность, суть прогностическое поле, сопряжённое с несобственным репером, - это существование других ментальных субъектов, т.е. бытие ментального субъекта как универсальной ступени Жизни; а также реальность своего становления, и также всё прочее (т.е. всё, что не есть ментальный субъект) видимое в ключе происхождения ментального субъекта.
Реальность испытывает становление вместе со становлением ментального субъекта. Постижение в понятиях, в результате которого появляется мир
трансцендентных, или интенциональных объектов, есть не что иное как попытка создания собственной реальности. Стремление человека найти что-то универсальное и существенное за (beyond) чувственной и социальной реальностью есть не что иное, как стремление ментального субъекта обнаружить себя, прячущегося за занавесом вещности; это его отрицание того, что не есть он сам.
Всякие стремления нахождения общих истин, законов и т.п. сходятся, в конечном итоге, к одному устремлению: выделить в чувственной реальности некую квинтэссенцию бытия, нечто самое главное, что всё оправдывает и всему служит основанием, и соединиться с этим главным в своём волении. Поэтому мы и говорим что всякое общее, типологическое уже принадлежит "переходу", а умопостигаемая реальность, отвечающая этому общему, типологическому есть становящаяся реальность ментального субъекта.
Это, что касается плана реальности. Относительно же плана активности можно так же отметить, что мышление в отвлечённых, абстрактных понятиях принадлежит переходу и с точки зрения характера активности. Не зря мышление зовётся "отвлечённым" - оно отвлечено от предметов, могущих представлять непосредственный интерес для чувственного субъекта. Это трудовая (т.е. с элементом свободной воли) активность социального, т.е. переходного субъекта. (Говоря о "свободной воле", - мы подразумеваем здесь свободу от чувственного бытия).
Теперь, думаю, нам достаточно ясно, почему абстрактное мышление более содержательно, чем мышление конкретное - в нём больше присутствует от бытия Нового субъекта. Таким образом, оно абстрактно, или отвлечено только с точки зрения чувственного субъекта, т.к. происходит отвлечение от последнего. И, напротив, с точки зрения Нового субъекта наиболее удалённым от него является бытие чувственного субъекта, поэтому мышление строящее слепок с чувственной реальности есть для него наиболее абстрактное мышление.
Гегель сосредотачивает наше внимание в основном на ментальности нового субъекта, а тот факт, что это есть живое актуальное бытие, остаётся в тени. По форме, Гегель говорит нам о внеположном относительно него самого лично; он раскрывает перед нами якобы универсальную сущностную структуру мира, жизни, вообще бытия. Но фактически, когда мы знакомимся с его философией, мы знакомимся со становлением ментального субъекта в самом Гегеле. Мы застаём последнего за работой по закреплению видения постигнутой им новой реальности посредством формулирования вербального сообщения, которое должно впоследствии помогать организовывать интенцию воли, создающую интенциональные объекты новой реальности.
Его философия, охватывающая все сферы Жизни и есть, собственно, такое вербальное сообщение, коммуникативная форма которого служит приведению в действие интериоризованных социальных механизмов организации личной воли.
Воля социального субъекта, создающая ментальную реальность, трансформируется в волю ментального субъекта тогда, когда эта реальность будет такова, что сможет питать (поддерживать) своё собственное существование, т.е. когда ментальный субъект из презумптивного станет актуальным и замкнётся на себя через собственное порождение, через собственную реальность. Пока же, в лице Гегеля, мы имеем дело с переходным субъектом и с переходной реальностью, которая ещё отягощена чувственным миром, "навязывающим" ей свою структуру.
Гегель много внимания уделяет правильному, новому мышлению, ибо это означает видение новой реальности, а значит и новое бытие на основе нового изменённого отображения вакуума. Новое отображение вакуума означает изменение структуры и самого вакуума в сторону повышения вероятностей спонтанной реализации ментального субъекта. Последнее (т.е. учащение внедрения ментального субъекта в историю, говоря словами Бердяева) не может остаться без последствий для социального субъекта - носителя повышенной ментальной потенции, а значит и для общества. А через общество (т.е. через социальную жизнь) новая ступень презумптивной субъектности окажет влияние и на видовое бытие, и т.д. Т.е. новая умопостигаемая реальность, новое мышление означает новую жизнь на всех уровнях наличного бытия. И мы будем верно понимать Гегеля только тогда, когда перенесём акцент со слова "мышление" на слово "жизнь", хотя сам он, в силу каких-то личных обстоятельств и акцентировался на мышлении.
