В следующих двух лекциях мы рассмотрим проблемы социальной и экономической стратификации. Когда мы утверждаем, что все люди одинаковы или, наоборот, что каждый человек отличается от других, фактически мы не говорим ничего, ибо отказываемся от фиксации устойчивых различий в поведении людей. Парадоксально, но “независимый индивид” более обезличен, чем человек, представляющий какую-то группу. В составе группы человек уже не может оставаться “средним, нормальным”, его позиции определяются более конкретно в отношении к представителям других групп (классов, слоев). Он не просто удовлетворяет потребности, но воспроизводит границы, по отношению к которым происходит его идентификация. И когда мы от абстрактного индивида переходим к исследованию типологических групповых характеристик экономического действия, выясняется, что эти группы разными способами преследуют разные цели, являя неодинаковую степень “рациональности” (как бы мы ее ни определяли). И в хозяйственном процессе между ними вследствие этой “неодинаковости” возникает социальная связь. Классы в экономической теории. Основатели экономической теории внесли свою лепту в развитие классового анализа. В построениях физиократов, А. Смита, Ж.-Б. Сэя и Дж.С. Милля он занимает весьма важное место. Классы рассматриваются ими как персонификация основных факторов производства (капитала, труда и земли). Однако с течением времени классы постепенно теряют свой социальный облик, растворяются в этих факторах, и экономическая жизнь все более привычно рисуется в виде безличных ресурсных потоков (особый случай представляет теория классов К. Маркса, на которой мы подробно остановимся в следующей лекции). Производится и прямая редукция представителей разных классов к некоему среднему индивиду. А. Маршалл осуществляет ее с помощью излюбленного им принципа непрерывности. Он утверждает, во-первых, что четкой границы между рациональным и нерациональным, нормальным и ненормальным поведением в действительности не существует, и наблюдается постепенный переход от действий “финансового дельца” к действиям “заурядных людей”. А во-вторых, по его мнению, большинство экономических явлений “почти в равных пропорциях оказывает воздействие на все различные классы общества”. И денежные средства на удовлетворение разных потребностей отводятся примерно в равных пропорциях. Каждый класс при этом не только испытывает равную потребность в хлебе насущном, но и проявляет равное стремление к престижу (заслужить одобрение и избежать презрения). В одинаковой пропорции распределяются и черты характера1 . Классовые и статусные различия, таким образом, успешно заменяются непрерывной шкалой чисто количественных различий. Современные экономические теоретики вновь возвращают понятию класса роль важной аналитической переменной. И вроде бы они демонстрируют понимание того, что экономические перспективы человека определяются не только уровнем материального благосостояния родителей, но и “семейным капиталом”, который складывается из общественной репутации и социальных связей, профессиональных навыков и культурных ценностей, впитанных в соответствующей социальной среде. Но коль скоро все это многообразное “наследство” трудноизмеримо, считается, что от него вполне можно абстрагироваться и свести классовое положение к различиям в уровне доходов (об этом уже шла речь в предыдущем разделе). Плюс к этому можно добавить фактор удачи, учитываемый как статистическая вероятность благоприятных событий2 . Здесь практически не остается места группе как продукту социальных взаимосвязей, равно как и отделяющим ее специфическим барьерам. Сегодня для обычного экономиста “класс” есть не более чем совокупность самостоятельных в экономическом отношении единиц. Какое-то значение еще может иметь размер группы, а тип социальной связи в расчет не принимается3 . Исходные стратификационные понятия. Итак, экономическое действие, взятое в чистом виде, несет в себе сильные усредняющие элементы и порождает видимость универсальности человеческих устремлений. Между тем для любого человеческого общества неравный доступ к ресурсам и вознаграждениям является фундаментальным фактом. Благодаря закреплению в законах, нормах и обычаях, он превращается в социальное неравенство между группами людей. В ходе исторического развития последнее отнюдь не устраняется, а, напротив, приобретает все более сложные и разнообразные формы. Совокупность относительно устойчивых отношений дифференцированных социальных групп образует социальную структуру общества. Там, где структурная дифференциация групп принимает иерархический характер, возникает социальная стратификация, при которой расположение различных слоев (страт), в предельно упрощенном виде, подобно геологическим напластованиям в срезе горных пород. Социальная стратификация и будет далее основным объектом нашего рассмотрения4 . Положение человека или группы в той или иной иерархии является общим определением статуса. Статусы делятся на “приписанные” (ascriptive), или унаследованные, и “достигнутые” (achieved), или приобретенные. Важно оговорить, что приписанные статусы (пол, возраст, национальность) интересуют социологию только в том случае, если они становятся источником социальных привилегий (например, если представители коренной национальности занимают лучшие профессиональные позиции на рынке труда или если женщины получают более низкое вознаграждение за труд по сравнению с мужчинами), т.е. когда они преломляются в достигнутых статусах. Экономическая стратификация фиксируется с помощью следующих критериев: • размеры получаемых доходов; • достигнутый уровень жизни; • масштабы накопленной личной собственности; • масштабы контролируемого производственного капитала. Особенность экономического статуса заключается в том, что он, как правило, может получить количественную (в том числе денежную) оценку. Наряду с собственно экономическим расслоением важную роль в хозяйственной жизни играют: • социально-профессиональный статус (уровень образования и квалификации, должностное положение и позиции на рынке труда); • трудовой статус (условия и содержание труда, степень его автономии); • властный статус (влияние, господство, авторитет). Людям свойственно постоянно, хотя зачастую и не вполне осознанно, ранжировать окружающих на “своих” и “чужих”, “начальство” и “простых рабочих”, “избранных” и “массу”, “преуспевающих” и “неудачников”. Они наделяют позиции разным социальным престижем, выражающим степень уважения и почета, субъективную оценку привлекательности позиций. Выбирая профессиональные или социальные роли, проигрывая их, люди отождествляют себя с одними слоями общества и одновременно дистанцируются от других. Результаты такого ранжирования влияют на многие экономические решения, а экономические и социальные оценки переплетаются самым тесным образом. Каждый человек (группа) одновременно занимает “ступеньки” на множестве социальных лестниц и принадлежит, таким образом, сразу ко множеству страт5 . Относительная важность того или иного статуса (к примеру, видят в вас, в первую очередь, собственника имущества, выпускника университета или должностное лицо) зависит от множества факторов, начиная от характера общественного устройства и кончая спецификой конкретной ситуации. Несовпадение уровня разных статусов индивида или группы называют статусным рассогласованием (несоответствием, неконсистентностью или декомпозицией статусов). Люди часто стремятся не только к сохранению, но и к изменению своего положения в социальной структуре (разумеется, в лучшую, с их точки зрения, сторону). Это изменение выражается понятием социальной мобильности. Мобильность бывает индивидуальная, семейная, групповая. Она может быть горизонтальной, когда новое положение не меняет места в социальной иерархии (например, при переходе из токарей во фрезеровщики человек остается в одной и той же социальной страте), и вертикальной, когда происходит смена иерархических позиций. Вертикальная мобильность, в свою очередь, может быть восходящей и нисходящей. Скажем, получение университетского диплома — пример восходящей индивидуальной мобильности по критерию формальной квалификации, а “массовые увольнения” — нисходящей групповой мобильности по критерию занятости6 . Широко употребляемые понятия “закрытости” или “открытости” общества связаны именно с масштабами и характером социальной мобильности. Общество, где возможности последней достаточно широки, где группы могут свободно (на основе собственных достижений) передвигаться по ступеням общественной иерархии, считается открытым. Общество же, в котором эти передвижения существенно ограничены, а позиции монополизируются относительно замкнутыми группами и, тем более, передаются ими по наследству, — закрытым. Стратификационные подходы. В нашем распоряжении есть как минимум три способа стратификационного анализа. 1. По объективным позициям в обществе. Например, группы рабочих-шахтеров отличаются от инженерно-технического персонала более низким уровнем образования и квалификации, тяжелыми условиями физического труда, компенсируемыми отчасти повышенной оплатой и социальными льготами.
2. По типам мировоззрения и интересов. Например, шахтеры могут осознавать себя как “рабочие” в противовес “начальству” или разделять антиправительственные настроения (вчера по отношению к коммунистам, сегодня — к их преемникам). 3. По типам действия. Например, образование рабочего комитета и объявление забастовки обозначает совместное действие, отличающее шахтеров от прочих, менее солидарных или иначе ориентированных групп. Серьезная проблема заключается в том, что сходное положение в обществе не гарантирует наличия у людей одних и тех же взглядов и интересов. А совпадение интересов не означает, что люди действуют сходным образом (случай с шахтерами скорее исключение, нежели правило). В первом случае мы получаем “структуру позиций”, во втором — “структуру интересов”, а в третьем — “структуру социальных сил”. И, соответственно, имеем три совершенно разные картины. Теперь выделим основные виды групп. При простом сходстве признаков или позиций мы имеем дело с тем, что называют номинальными или статистическими группами, а в случаях сходства интересов и совместного действия — с реальными группами. Несмотря на то, что преобладающая часть стратификационных исследований посвящалась и посвящается номинальным группам, только реальные группы можно считать действительными субъектами социального и экономического действия, которое порождается имеющейся структурой позиций и в то же время активно ее формирует. С реальными группами не следует смешивать так называемые социальные агрегаты, которые являются продуктом механической концентрации людей, находящихся в случайном взаимодействии друг с другом просто благодаря единству времени и места (примером такого “агрегата” может послужить любая толпа). Мы вправе использовать разные стратификационные подходы к одному и тому же объекту. Так, если, например, стоит задача определить масштабы бедности в данном обществе, то можно пойти по крайней мере тремя путями. Первый — попробовать отыскать объективные экономические критерии бедности. Скажем, рассчитать социальный прожиточный минимум и определить, чьи совокупные доходы этот минимум не обеспечивают. Но не исключен и другой путь — субъективных оценок. Здесь в нашем распоряжении так называемый репутационный метод. Следуя ему, мы опрашиваем определенные слои населения или группы экспертов, чтобы выяснить, кого они квалифицируют в качестве бедных, — в надежде на то, что получим зону перекрещивающихся мнений. Можно попробовать также метод самооценок. Здесь мы должны посмотреть, какие социальные группы сами себя относят к бедным слоям. И опять получим три значительно различающиеся картины — каждая с характерными смещениями. Продемонстрируем разнообразие стратификационных инструментов на примере выделения хозяйственной элиты. Если, следуя за Р. Миллсом, мы используем институциональный подход, то должны отнести к элите людей, возглавляющих крупные хозяйственные корпорации7 . Но если более продуктивным кажется “событийный” подход, отстаиваемый Р. Далем, то нам придется изучать конкретные механизмы принятия важнейших экономических решений. И окажется, что формальные руководители не всегда попадают в число ключевых фигур8 . Можно придерживаться меритократического принципа, в стиле В. Парето, и считать, что элита включает в себя наиболее сильных, энергичных и способных управленцев9 . А если мы убеждены, следуя культурологическому подходу И. Бибо, что элиту образуют группы, предлагающие образцы делового поведения и творящие экономическую культуру, то круг “элитарных хозяйственников” вновь окажется иным10 . Теперь возьмем еще одно популярное понятие — “средний класс”. Очень часто утверждают, что именно средние классы в России должны стать опорой рыночных реформ, гарантом политической стабильности и нового демократического устройства11 , сетуют на то, что эти классы у нас никак не сформируются. При этом что такое “средний класс”, часто не поясняется. А между тем возможны разные его определения, от выбора которых зависят само наличие и конфигурация этого класса. Специальная литература позволяет выделить по крайней мере семь таких определений. 1. Средний класс объединяет людей, обладающих средним для данного конкретного общества уровнем текущих доходов, — таков самый простой экономический критерий. Доля среднего класса в данном случае зависит от того, как (по какой кривой) эти доходы распределяются. В развитых западных обществах считается, что основная масса населения (60–70%) имеет доход, близкий к среднему уровню, а число бедных и богатых относительно невелико. Для менее развитых стран вырисовываются иные схемы: основная масса населения находится на грани или за гранью бедности, а разрыв с небольшой преуспевающей верхушкой намного значительнее. Деление по доходу встречается еще у Аристотеля, писавшего, что есть богатые, есть бедные, а между ними находятся средние слои, которые наиболее умеренны и наиболее добропорядочны в политическом отношении12 . 2. Деление на богатых и бедных связано не только с уровнем дохода, но и с распределением накопленного богатства (имущества, финансовых активов) и уровнем общей материальной обеспеченности. Принадлежность к среднему классу в западных странах в настоящее время означает тем самым обладание “стандартным” имущественным набором в виде приличного дома или большой благоустроенной квартиры, машины, комплекса предметов длительного пользования, наличия ряда страховых полисов. Как утверждается, там этот слой охватывает около двух третей всех граждан. В России, очевидно, соответствующие средние слои составляют пока около 10–15% населения (все это, впрочем, не более чем приблизительные экспертные оценки). 3. Средние классы — это обладатели мелкой собственности на средства производства, руководители мелких фирм, большинство которых основано на личном труде или предполагает такой труд наряду с привлекаемым наемным. Это малые предприниматели, к которым иногда добавляют самостоятельных работников и называют “старым средним классом”13 . Примером служат знаменитые лавочники Великобритании и фермеры США, доля которых на раннекапиталистических стадиях приближалась к половине всего самодеятельного населения или даже превышала ее. Со временем, с ростом крупных корпораций размеры старых средних слоев сокращаются, а их представители оттесняются в менее привилегированные рыночные ниши. И количественно сегодня они составляют 10–15%, с небольшими вариациями по отдельным странам. 4. Еще один критерий — уровень образования и наличие профессиональной квалификации. Согласно этому критерию к “среднему классу” причисляют специалистов с высшим образованием (professionals). В противоположность традиционной мелкой буржуазии их считают “новым средним классом”. В первую очередь речь идет о тех, кто создает и обслуживает новые технологии, связанные со становлением постиндустриального, информационного общества. Иногда эти группы объединяют с менеджерами и административными работниками и называют “обслуживающим классом” (service class), используя термин К. Реннера, или “классом менеджеров и специалистов” (professional-managerial class). На рубеже XIX–XX вв. этот класс был довольно немногочислен и насчитывал около 5–10% занятого населения; сейчас в развитых странах он достигает уже 20–25% и более14 . 5. Если в качестве основного критерия выбираются условия и характер труда (в первую очередь его разделение на умственный и физический), то к средним классам начинают относить и так называемых “белых воротничков”, служащих без высшего образования (их часто обозначают как “нижний средний класс”). Вместе со “старым” и “новым” мы получаем в итоге одновременно три разных средних класса15 , которые в совокупности охватывают явно более половины занятых. 6. Можно вычленять средние слои по сложной совокупности рыночных, трудовых и статусных позиций. В этом случае в их составе окажутся те, кто противостоит элитарным и нижним слоям общества по стилю жизни и социальным связям, оценке собственных карьерных перспектив и отношению к будущему своих детей, степени индивидуализма и автономии в своих действиях (помимо перечисленных выше экономических и профессиональных параметров). 7. Наконец, состав средних слоев может определяться по уровню престижа — в них окажутся группы, относимые к средним слоям самим населением. Так, в ходе классических американских исследований У. Уорнера в 40-х годах XX в. были выделены два таких средних класса: “верхний средний” (“upper middle”), в который вошли солидные буржуа-собственники и преуспевающие специалисты (около 10% городской общины), и “низший средний” (“lower middle”), к которому люди относили мелких торговцев, клерков и квалифицированных рабочих (вместе они составили чуть менее 30% населения)16 . Другим вариантом получения статусных оценок является саморанжирование. По результатам исследований ВЦИОМ, оценивая свое место на общественной лестнице в начале 90-х годов, отнесли себя к “среднему классу” 43% наших сограждан (к высшему — 5%; к низшему 49%)17 . Таким образом, ответы на вопросы о том, сформировались уже средние слои в России или нет, и каковы их возможные масштабы, — чуть ли не целиком зависят от выбора критерия оценки. Стратификационные системы. С каждым из стратификационных критериев связаны особые способы детерминации и воспроизводства социального неравенства. Характер социального расслоения и способ его утверждения в единстве образуют то, что мы называем стратификационной системой. Когда заходит речь об основных типах стратификационных систем, обычно дается описание кастовой, рабовладельческой, сословной и классовой дифференциации18 . При этом принято отождествлять их с историческими типами общественного устройства, наблюдаемыми в современном мире или уже безвозвратно ушедшими в прошлое. Думаем, более обоснован несколько иной подход, согласно которому любое конкретное общество состоит из комбинаций различных стратификационных систем и множества их переходных форм. По этой причине мы предпочитаем говорить об “идеальных типах”, даже когда используем элементы традиционной терминологии. Хотя, впрочем, мы стараемся выделять типы, имеющие широкие основания в истории разных обществ. Далее приводятся девять основных типов стратификационных систем, которые, по нашему мнению, могут быть использованы для описания любого социального организма19 . В основе первого типа — физико-генетической стратификационной системы — лежит дифференциация социальных групп по “естественным” социально-демографическим признакам. Здесь отношение к человеку или группе определяется полом, возрастом и наличием определенных физических качеств — силы, красоты, ловкости. Соответственно, более слабые, обладающие физическими недостатками, считаются ущербными и занимают приниженное общественное положение. В данном случае неравенство утверждается существованием угрозы физического насилия или его фактическим применением, а затем закрепляется в обычаях и ритуалах. Второй тип — кастовая система. В ее основе лежат этнические различия, которые, в свою очередь, закрепляются религиозным порядком и религиозными ритуалами. Каждая каста представляет собой замкнутую, насколько это возможно, эндогамную группу, которой отводится строго определенное место в общественной иерархии. Оно является результатом обособления функций каждой касты в системе разделения труда. Существует четкий перечень занятий, которыми ее члены могут заниматься: жреческие, воинские, земледельческие. В связи с тем, что положение в кастовой системе передается по наследству, возможности социальной мобильности здесь крайне ограничены. И чем сильнее выражена кастовость, тем более закрытым оказывается данное общество. Третий тип представлен сословно-корпоративной стратификационной системой. В ней группы различаются формальными (юридическими) правами, которые, в свою очередь, жестко связаны с их обязанностями и находятся от них в прямой зависимости. Последние подразумевают обязательства перед государством или корпорацией, закрепленные формальным (законодательным) порядком. Одни сословия обязаны нести ратную или чиновничью службу, другие — “тягло” в виде податей или трудовых повинностей. Важно и то, что принадлежность к сословию часто передается по наследству, способствуя относительной закрытости данной системы. Некоторое сходство с сословной системой наблюдается в четвертом типе — этакратической системе (франц. êtat — государство и греч. kratos — власть). Дифференциация между группами здесь строится в первую очередь по их положению во властно-государственных иерархиях (политических, военных, хозяйственных), по возможностям мобилизации и распределения ресурсов, а также по тем привилегиям, которые эти группы способны извлекать из своих властных позиций. Степень материального благополучия, стиль жизни социальных групп, как и ощущаемый ими престиж, связаны с формальными рангами, которые эти группы занимают в соответствующих властных иерархиях. Пятый тип — социально-профессиональная система, в которой группы делятся по содержанию и условиям труда. Особую роль выполняют квалификационные требования, предъявляемые к той или иной профессиональной роли — обладание соответствующим опытом, умениями и навыками. Утверждение и поддержание иерархических порядков в данной системе осуществляется при помощи сертификатов (дипломов, разрядов, лицензий, патентов), фиксирующих уровень квалификации и способность осуществлять определенные виды деятельности. Действенность квалификационных сертификатов поддерживается силой государства или какой-то другой достаточно мощной корпорации (профессионального цеха). Сами сертификаты по наследству не передаются, хотя история и дает примеры отступлений от этой нормы. Шестой тип — классовая система. В наиболее традиционной социально-экономической трактовке классы представляют собой социальные группы однородных в политическом и правовом отношениях граждан. Различия между группами наблюдаются прежде всего в характере и размерах собственности на средства производства и производимый продукт, а также в уровне получаемых доходов и личного материального благосостояния. В отличие от многих предыдущих типов, принадлежность к классам — буржуа, пролетариев, самостоятельных фермеров и т.п. — не регламентируется властями, не устанавливается законодательно и не передается по наследству (передаются имущество и капитал, но не сам статус). В чистом виде классовая система вообще не содержит никаких внутренних формальных перегородок (экономическое преуспевание, накопление собственности автоматически переводит вас в более высокую группу). Седьмую стратификационную систему мы назвали культурно-символической. В ней дифференциация возникает из различий доступа к социально значимой информации, неравных возможностей ее фильтровать и интерпретировать, способностей быть носителем сакрального знания (мистического или научного). В древности эта роль отводилась жрецам, магам и шаманам, в средневековье — служителям Церкви, составлявшим основную массу грамотного населения, толкователям священных текстов, в Новое время — ученым, технократам и партийным идеологам. Более высокое положение в данной системе занимают те, кто имеет лучшие возможности для манипулирования сознанием и действиями прочих членов общества, кто лучше других может доказать свои права на истинное понимание, владеет лучшим символическим капиталом. Восьмой тип правомерно назвать культурно-нормативной системой. В ней дифференциация построена на различиях уважения и престижа, возникающих из сравнения образов жизни и норм поведения, которым следует данный человек или группа. Отношение к физическому и умственному труду, потребительские вкусы и привычки, манеры общения и этикет, особый язык (профессиональная терминология, местный диалект, уголовный жаргон) — все это ложится в основу социального деления.
Наконец, девятый тип — социально-территориальная система, формирующаяся в силу неравного распределения ресурсов между регионами. Различия в доступе к рабочим местам и жилью, качественным продуктам и услугам, пользованию образовательными и культурными учреждениями закрепляются административными барьерами в виде паспортного режима и прописки, государственных границ, лимитирующих мобильность людей и потоки товаров. Сглаживанию неравенства препятствуют и такие экономические причины, как неразвитость рынка жилья, высокая цена транспортных услуг и т.п. Еще раз подчеркнем, что перечисленные стратификационные системы — это “идеальные типы” и не более того. Любое реальное общество является их сложным смешением, комбинацией. И бессмысленно сводить дело к какой-либо одной системе. Заключение. В завершение поставим вопрос: в какой мере многочисленные стратификационные схемы отражают реальность или являются плодом искусственного авторского конструирования? Как, например, относиться к, увы, нередким сообщениям о том, что 30 или 50% российского населения в последние год-два оказались по уровню жизни за чертою бедности? Ведь справедливость подобных утверждений в немалой степени зависит и от способа расчетов. Даже физиологический минимум средств существования, не говоря уже о социально-необходимом минимуме, можно считать по-разному. Во всяком разделении, понятно, есть элемент относительности. И если само существование социального неравенства можно принять за аксиому, то конкретные разграничительные линии, количество и характер выделяемых групп действительно во многом зависят от понятий и критериев, которые используются исследователем. И является ли, скажем, группа с душевым доходом от двух до четырех прожиточных минимумов элементом реальности или в большей степени чистым плодом статистической работы, — зависит от смысла, вложенного в структурирующее действие. Признание активной роли исследователя означает, что теория не просто отражает структуру позиций, но в какой-то мере ее и порождает, сама оказываясь формой стратифицирующей деятельности. Так, популярность марксистской теории классов, начиная со второй половины XIX в., свидетельствует не только о том, что эта теория зафиксировала важные моменты капиталистического общественного расслоения, но и о том, что она на десятилетия определила для многих интеллектуалов способы видения ими социальной структуры и социальной идентификации в обществе.
В каком-то смысле можно сказать, что классовая теория не только отразила, но и создала классовое общество. О судьбах и трансформациях стратификационных теорий мы продолжим разговор в следующей лекции.
