Третье лето. Третья осень. Третья озимь ждет весны. О своих нет-нет и спросим Или вспомним средь войны. Вспомним с нами отступавших, Воевавших год иль час, Павших, без вести пропавших, С кем видались мы хоть раз, Провожавших, вновь встречавших, Нам попить воды подавших, Помолившихся за нас. Вспомним вьюгу-за вируху Прифронтовой полосы, Хату с дедом и старухой, Где наш друг чинил часы. Им бы не было износу Впредь до будущей войны, Но, как водится, без спросу Снял их немец со стены: То ли вещью драгоценной Те куранты посчитал, То ль решил с нужды военной, Как-никак цветной металл. Шла зима, весна и лето. Немец жить велел живым. Шла война далеко где-то Чередом глухим своим. И в твоей родимой речке Мылся немец тыловой. На твоем сидел крылечке С непокрытой головой. И кругом его порядки, И немецкий, привозной На смоленской узкой грядке Зеленел салат весной. И ходил сторонкой, боком Ты по улочке своей, - Уберегся ненароком, Жить живи, дышать не смей. Так и жили дед да баба Без часов своих давно, И уже светилось слабо На пустой стене пятно... Но со страстью неизменной Дед судил, рядил, гадал О кампании военной, Как в отставке генерал. На дорожке возле хаты Костылем старик чертил Окруженья и охваты, Фланги, клинья, рейды в тыл... - Что ж, за чем там остановка? - Спросят люди. - Срок не мал... Дед-солдат моргал неловко, Кашлял: - Перегруппировка... - И таинственно вздыхал. У людей уже украдкой Наготове был упрек, Словно добрую догадку Дед по скупости берег. Словно думал подороже Запросить с души живой. - Дед, когда же? - Дед, ну что же? - Где ж он, дед, Буденный твой? И едва войны погудки Заводил вдали восток, Дед, не медля ни минутки, Объявлял, что грянул срок. Отличал тотчас по слуху Грохот наших батарей. Бегал, топал: - Дай им духу! Дай еще! Добавь! Прогрей! Но стихала канонада, Потухал зарниц пожар. - Дед, ну что же? - Думать надо, Здесь не главный был удар. И уже казалось деду, - Сам хотел того иль нет, - Перед всеми за победу Лично он держал ответ. И, тая свою кручину, Для всего на свете он И угадывал причину, И придумывал резон. Но когда пора настала, Долгожданный вышел срок, То впервые войн старый Ничего сказать не мог... Все тревоги, все заботы У людей слились в одну: Чтоб за час до той свободы Не постигла смерть в плену. В ночь, как все, старик с женой Поселились в яме. А война - не стороной, Нет, над головами. Довелось под старость лет: Ни в пути, ни дома, А у входа на тот свет Ждать в часы приема. Под накатом из жердей, На мешке картошки, С узелком, с горшком углей, С курицей в лукошке... Две войны прошел солдат Целый, невредимый. Пощади его, снаряд, В конопле родимой! Просвисти над головой, Но вблизи не падай, Даже если ты и свой, - Все равно не надо! Мелко крестится жена, Сам не скроешь дрожи: Ведь живая смерть страшна И солдату тоже. Стихнул грохот огневой С полночи впервые. Вдруг - шаги за коноплей. - Ну, идут... немые... По картофельным рядам К погребушке прямо. - Ну, старик, не выйти нам Из готовой ямы. Но старик встает, плюет По-мужицки в руку, За топор - и наперед: Заслонил старуху. Гибель верную свою, Как тот миг ни горек, Порешил встречать в бою, Держит свой топорик. Вот шаги у края - стоп! И на шубу глухо Осыпается окоп. Обмерла старуха. Все же вроде как жива, - Наше место свято, - Слышит русские слова: - Жители, ребята?.. - Детки! Родненькие,.. Детки!.. - Уронил топорик дед. - Мы, отец, еще в разведке, Тех встречай, что будут вслед. На подбор орлы-ребята, Молодец до молодца. И старшой у аппарата, - Хоть ты что, знаком с лица. - Закурить? Верти, папаша. - Дед садится, вытер лоб. - Ну, ребята, счастье ваше - Голос подали. А то б... И старшой ему кивает: - Ничего. На том стоим. На войне, отец, бывает - Попадает по своим. - Точно так. - И тут бы деду В самый раз, что покурить, В самый раз продлить беседу: Столько ждал! - Поговорить. Но они спешат не в шутку. И еще не снялся дым... - Погоди, отец, минутку, Дай сперва освободим... Молодец ему при этом Подмигнул для красоты, И его по всем приметам Дед узнал: - Так это ж ты! Друг-знакомец, мастер-ухарь, С кем сидели у стола. Погляди скорей, старуха! Узнаешь его, орла? Та как глянула: - Сыночек! Голубочек. Вот уж гость. Может, сала съешь кусочек, Воевал, устал небось? Смотрит он, шутник тот самый: - Закусить бы счел за честь, Но ведь нету, бабка, сала? - Да и нет, а все же есть... - Значит, цел. орел, покуда. - Ну, отец, не только цел; Отступал солдат отсюда, А теперь, гляди, кто буду, - Вроде даже офицер. - Офицер? Так-так. Понятно, - Дед кивает головой. - Ну, а если... на попятный, То опять как рядовой?. . - Нет, отец, забудь. Отныне Нерушим простой завет: Ни в большом, ни в малом чине На попятный ходу нет. Откажи мне в черствой корке, Прогони тогда за дверь. Это я, Василий Теркин, Говорю. И ты уж верь. - Да уж верю! Как получше, На какой теперь манер: Господин, сказать, поручик Иль товарищ офицер? - Стар годами, слаб глазами, И, однако, ты, старик, За два года с господами К обращению привык... Дед - плеваться, а старуха, Подпершись одной рукой, Чуть склонясь и эту руку Взявши под локоть другой, Все смотрела, как на сына Смотрит мать из уголка. - Закуси еще, - просила, - Закуси, поешь пока... И спешил, а все ж отведал, Угостился, как родной. Табаку отсыпал деду И простился. - Связь, за мной! - И уже пройдя немного, - Мастер памятлив и тут, - Теркин будто бы с порога Про часы спросил: - Идут? - Как не так! - и вновь причина Бабе кинуться в слезу. - Будет, бабка! Из Берлина Двое новых привезу.
