Потерял боец кисет, Заискался,— нет и нет. Говорит боец: — Досадно. Столько вдруг свалилось бед: Потерял семью. Ну, ладно. Нет, так на тебе — кисет! Запропастился куда-то, Хвать-похвать, пропал и след. Потерял и двор и хату. Хорошо. И вот — кисет. Кабы годы молодые, А не целых сорок лет... Потерял края родные, Все на свете и кисет. Посмотрел с тоской вокруг: — Без кисета, как без рук. В неприютном школьном доме Мужики, не детвора. Не за партой — на соломе, Перетертой, как костра. Спят бойцы, кому досуг. Бородач горюет вслух: — Без кисета у махорки Вкус не тот уже. Слаба! Вот судьба, товарищ Теркин.— Теркин: — Что там за судьба! Так случиться может с каждым, Возразил бородачу,— Не такой со мной однажды Случай был. И то молчу, И молчит, сопит сурово. Кое-где привстал народ. Из мешка из вещевого Теркин шапку достает. Просто шапку меховую, Той подругу боевую, Что сидит на голове. Есть одна. Откуда две? — Привезли меня на танке,— Начал Теркин,— сдали с рук. Только нет моей ушанки, Непорядок чую вдруг. И не то чтоб очень зябкий,— Просто гордость у меня. Потому, боец без шапки — Не боец. Как без ремня. А девчонка перевязку Нежно делает, с опаской, И, видать, сама она В этом деле зелена. — Шапку, шапку мне, иначе Не поеду!— Вот дела. Так кричу, почти что плачу, Рана трудная была. А она, девчонка эта, Словно «баюшки-баю»: — Шапки вашей,— молвит,— нету, Я вам шапку дам свою. Наклонилась и надела. — Не волнуйтесь,— говорит И своей ручонкой белой Обкололась: был небрит. Сколько в жизни всяких шапок Я носил уже — не счесть, Но у этой даже запах Не такой какой-то есть... — Ишь ты, выдумал примету. — Слышал звон издалека. — А зачем ты шапку эту Сохраняешь? — Дорога. Дорога бойцу, как память. А еще сказать могу По секрету, между нами,— Шапку с целью берегу. И в один прекрасный вечер Вдруг случится разговор: «Разрешите вам при встрече Головной вручить убор...» Сам привстал Василий с места И под смех бойцов густой, Как на сцене, с важным жестом Обратился будто к той, Что пять слов ему сказала, Что таких ребят, как он, За войну перевязала, Может, целый батальон. — Ишь, какие знает речи, Из каких политбесед: «Разрешите вам при встрече...» Вон тут что. А ты — кисет. — Что ж, понятно, холостому Много лучше на войне: Нет тоски такой по дому, По детишкам, по жене. — Холостому? Это точно. Это ты как угадал. Но поверь, что я нарочно Не женился. Я, брат, знал! — Что ты знал! Кому другому Знать бы лучше наперед, Что уйдет солдат из дому, А война домой придет. Что пройдет она потопом По лицу земли живой И заставит рыть окопы Перед самою Москвой. Что ты знал!.. — А ты постой-ка, Не гляди, что с виду мал, Я не столько, Не полстолько,— Четверть столько!— Только знал. — Ничего, что я в колхозе, Не в столице курс прошел. Жаль, гармонь моя в обозе, Я бы лекцию прочел. Разреши одно отметить, Мой товарищ и сосед: Сколько лет живем на свете? Двадцать пять! А ты — кисет. Бородач под смех и гомон Роет вновь труху-солому, Перещупал все вокруг: — Без кисета, как без рук... — Без кисета, несомненно, Ты боец уже не тот. Раз кисет — предмет военный, На-ко мой, не подойдет? Принимай, я — добрый парень. Мне не жаль. Не пропаду. Мне еще пять штук подарят В наступающем году. Тот берет кисет потертый. Как дитя, обновке рад... И тогда Василий Теркин Словно вспомнил: — Слушай, брат. Потерять семью не стыдно — Не твоя была вина. Потерять башку — обидно, Только что ж, на то война. Потерять кисет с махоркой, Если некому пошить,— Я не спорю,— тоже горько, Тяжело, но можно жить, Пережить беду-проруху, В кулаке держать табак, Но Россию, мать-старуху, Нам терять нельзя никак. Наши деды, наши дети, Наши внуки не велят. Сколько лет живем на свете? Тыщу?.. Больше! То-то, брат! Сколько жить еще на свете,— Год, иль два, иль тыщи лет,— Мы с тобой за все в ответе. То-то, брат! А ты — кисет...
