I Два только года — или двести Жестоких нищих лет прошло, Но то, что есть на этом месте,— Ни город это, ни село. Пустырь угрюмый и безводный, Где у развалин ветер злой В глаза швыряется холодной Кирпичной пылью и золой; Где в бывшем центре иль в предместье Одна в ночи немолчна песнь: Гремит, бубнит, скребет по жести Войной оборванная жесть. И на проспекте иль проселке, Что меж руин пролег, кривой, Ручные беженцев двуколки Гремят по древней мостовой. Дымок из форточки подвала, Тропа к колодцу в Чертов ров... Два только года. Жизнь с начала — С огня, с воды, с охапки дров. II Какой-то немец в этом доме Сушил над печкою носки, Трубу железную в проломе Стены устроив мастерски. Уютом дельным жизнь-времянку Он оснастил, как только мог: Где гвоздь, где ящик, где жестянку Служить заставив некий срок. И в разоренном доме этом Определившись на постой, Он жил в тепле, и спал раздетым, И мылся летнею водой... Пускай не он сгубил мой город, Другой, что вместе убежал,— Мне жалко воздуха, которым Он год иль месяц здесь дышал. Мне жаль тепла, угла и крова, Дневного света жаль в дому, Всего, что, может быть, здорово Иль было радостно ему. Мне каждой жаль тропы и стежки, Где проходил он по земле, Заката, что при нем в окошке Играл вот так же на стекле. Мне жалко запаха лесного Дровец, наколотых в снегу, Всего, чего я вспомнить снова, Не вспомнив немца, не могу. Всего, что сердцу с детства свято, Что сердцу грезилось светло И что отныне, без возврата, Утратой на сердце легло.
