В одном из переулков дальных Среди друзей своих печальных Поэт в подвале умирал И перед смертью им сказал:
«Как я, назад тому семь лет Другой бедняк покинул свет, Таким же сокрушен недугом. Я был его ближайшим другом И братом по судьбе. Мы шли Одной тернистою дорогой И пересилить не могли Судьбы,— равно к обоим строгой. Он честно истине служил, Он духом был смелей и чище, Зато и раньше проложил Себе дорогу на кладбище... А ныне очередь моя... Его я пережил не много; Я сделал мало, волей бога Погибла даром жизнь моя, Мои страданья были люты, Но многих был я сам виной; Теперь, в последние минуты, Хочу я долг исполнить мой, Хочу сказать о бедном друге Все, что я видел, что я знал, И что в мучительном недуге Он честным людям завещал...
Родился он почти плебеем (Что мы бесславьем разумеем, Что он иначе понимал). Его отец был лекарь жалкий, Он только пить любил, да палкой К ученью сына поощрял. Процесс развития — в России Не чуждый многим — проходя, Книжонки дельные, пустые Читало с жадностью дитя, Притом, как водится, украдкой... Тоска мечтательности сладкой Им овладела с малых лет... Какой прозаик иль поэт Помог душе его развиться, К добру и славе прилепиться — Не знаю я. Но в нем кипел Родник богатых сил природных — Источник мыслей благородных И честных, бескорыстных дел!..
С кончиной лекаря, на свете Остался он убог и мал; Попал в Москву, учиться стал В Московском университете; Но выгнан был, не доказав Каких-то о рожденье прав, Не удостоенный патентом,— И оставался целый век Недоучившимся студентом. (Один ученый человек Колол его неоднократно Таким прозванием печатно, Но, впрочем, Бог ему судья!..) Бедняк, терпя нужду и горе, В подвале жил — и начал вскоре Писать в журналах. Помню я: Писал он много... Мыслью новой, Стремленьем к истине суровой Горячий труд его дышал,— Его заметили... В ту пору Пришла охота прожектеру, Который барышей желал, Обширный основать журнал... Вникая в дело неглубоко, Искал он одного, чтоб тот, Кто место главное займет, Писал разборчиво — и срока В доставке своего труда Не нарушал бы никогда. Белинский как-то с ним списался И жить на Север перебрался...
Тогда все глухо и мертво В литературе нашей было: Скончался Пушкин1; без него Любовь к ней в публике остыла... В боренье пошлых мелочей Она, погрязнув, поглупела... До общества, до жизни ей Как будто не было и дела. В то время как в родном краю Открыто зло торжествовало, Ему лишь «баюшки-баю» Литература распевала. Ничья могучая рука Ее не направляла к цели; Лишь два задорных поляка На первом плане в ней шумели. Уж новый гений подымал Тогда главу свою меж нами, Но он один изнемогал, Тесним бесстыдными врагами; К нему под знамя приносил Запас идей, надежд и сил Кружок еще несмелый, тесный... Потребность сильная была В могучем слове правды честной, В открытом обличенье зла...
И он пришел, плебей безвестный!.. Не пощадил он ни льстецов, Ни подлецов, ни идиотов, Ни в маске жарких патриотов Благонамеренных воров! Он все предания проверил, Без ложного стыда измерил Всю бездну дикости и зла, Куда, заснув под говор лести, В забвенье истины и чести, Отчизна бедная зашла! Он расточал ей укоризны За рабство — вековой недуг,— И прокричал врагом отчизны Его — отчизны ложный друг. Над ним уж тучи собирались, Враги шумели, ополчались. Но дикий вопль клеветника Не помешал ему пока... В нем силы пуще разгорались, И между тем как перед ним Его соратники редели, Смирялись, пятились, немели, Он шел один неколебим!..
О! сколько есть душой свободных Сынов у родины моей, Великодушных, благородных И неподкупно верных ей, Кто в человеке брата видит, Кто зло клеймит и ненавидит, Чей светел ум и ясен взгляд, Кому рассудок не теснят Преданья ржавые оковы,— Не все ль они признать готовы Его учителем своим?..
Судьбой и случаем храним, Трудился долго он — и много (Конечно, не без воли Бога) Сказать полезного успел И может быть бы уцелел... Но поднялась тогда тревога В Париже буйном — и у нас По-своему отозвалась... Скрутили бедную цензуру — Послушав, наконец, клевет, И разбирать литературу Созвали целый комитет. По счастью, в нем сидели люди Честней, чем был из них один, Палач науки Бутурлин. Который, не жалея груди, Беснуясь, повторял одно: «Закройте университеты, И будет зло пресечено!..» (О муж бессмертный! не воспеты Еще никем твои слова, Но твердо помнит их молва! Пусть червь тебя могильный гложет, Но сей совет тебе поможет В потомство перейти верней, Чем том истории твоей...)
Почти полгода нас судили, Читали, справки наводили — И не остался прав никто... Как быть! спасибо и за то, Что не был суд бесчеловечен... Настала грустная пора, И честный сеятель добра Как враг отчизны был отмечен; За ним следили, и тюрьму Враги пророчили ему... Но тут услужливо могила Ему объятья растворила: Замучен жизнью трудовой И постоянной нищетой, Он умер... Помянуть печатно Его не смели... Так о нем Слабеет память с каждым днем И скоро сгибнет невозвратно!..»
Поэт умолк. А через день Скончался он. Друзья сложились И над усопшим согласились Поставить памятник, но лень Исполнить помешала вскоре Благое дело, а потом Могила заросла кругом: Не сыщешь... Не велико горе! Живой печется о живом, А мертвый спи глубоким сном...
