Дома косые, двухэтажные, И тут же рига, скотный двор, Где у корыта гуси важные Ведут немолчный разговор. В садах настурции и розаны, В прудах зацветших караси. Усадьбы старые разбросаны По всей таинственной Руси. Порою в полдень льется по лесу Неясный гул, невнятный крик, И угадать нельзя по голосу, То человек иль лесовик. Порою крестный ход и пение, Звонят во все колокола, Бегут,— то, значит, по течению В село икона приплыла. Русь бредит Богом, красным пламенем, Где видно ангелов сквозь дым... Они ж покорно верят знаменьям, Любя свое, живя своим. Вот, гордый новою поддевкою, Идет в гостиную сосед. Поникнув русою головкою, С ним дочка — восемнадцать лет. «Моя Наташа бесприданница, Но не отдам за бедняка». И ясный взор ее туманится, Дрожа, сжимается рука. «Отец не хочет... нам со свадьбою Опять придется погодить». Да что! В пруду перед усадьбою Русалкам бледным плохо ль жить? В часы весеннего томления И пляски белых облаков Бывают головокружения У девушек и стариков. Но старикам — золотоглавые, Святые, белые скиты, А девушкам — одни лукавые Увещеванья пустоты. О, Русь, волшебница суровая, Повсюду ты свое возьмешь. Бежать? Но разве любишь новое Иль без тебя да проживешь? И не расстаться с амулетами. Фортуна катит колесо. На полке, рядом с пистолетами, Барон Брамбеус и Руссо.
