Тебя, Милорд! воспеть хочу; Ты графской славной сын породы. Встань, Диоген! зажги свечу И просвети ты в том народы, Что верности и дружбы нет На свете более собачей. Воззри, брехав на мир ходячей: Как бочку ты, так кабинет Стрежет мой циник без измены, Храня в нем книги, письма, стены. К тебе как древле, днесь к нему Коль вшел бы мира победитель И, принеся в конуру тьму, Его был гордый вопроситель: Чего себе желает в дар? То, гриву дыбом, как щетину, Подняв, ощеря, харю львину, Как ты он громко б заворчал: «Прочь! прочь! и солнечна зениту Не тми писать стихи пииту». Ты шерстью бел, Милорд, умом, Подлогу нет в тебе ни духу; Ты раб, а в смысле друг прямом И струсишь разве от обуху; Ласкаешься ты к тем всегда, Меня кто непритворно любит; А кто мне враг иль лесть мне трубит, Ты тех кусаешь иногда. Ты камердинер на догадки: Мне носишь шляпу, трость, перчатки. Осанист, взрачен, смотришь львом, Подобно гордому вельможе; Обмыт, расчесан, обелен, Прекрасен и в мохнатой роже. Велик, кудряв, удал собой: Как иней — белыми бровями, Как сокол — черными глазами, Как туз таможенный какой, В очках магистер знаменитой, А паче где ты волокитой. Бываешь часто сзади гол, Обрит до тела ты нагого; Но как ни будь кто сколько зол, Не может на тебя другого Пороку взвесть и трубочист, Который всех собой марает, Что вид твой мота лишь являет, Который сзади уже чист Имением своим богатым, Но виден лишь с лица хохлатым. О! сколь завистников в судьбе Твоей и в жребьи столь счастливом, Когда отвсюду нимф к тебе Ведут, — и ты во прихотливом Твоем желаньи, как султан, Насытясь мяс из рук пашинских, С млеком левантских питий, хинских, Почить ложишься на диван: Ты равен тут уж сибариту, Породой, счастьем отмениту. Он сладко ест, и пьет, и спит, Курит и весь свой век зевает, Тем больше в свете знаменит, Чем больше в неге утопает. Но нет: его ты лучше тем, Что доброхотам благодарен, Не зол на вышке, не коварен, Не подл внизу ни перед кем. И на ворон хоть лаешь черных, Но друг своих и кошек белых. Заносчив, правда, ты, Милорд! Но будь блажен, о пес почтенный! И по достоинству тем горд, Что страж ты добр хозяйских верный. Как редко в нынешний то век! В плену стеснен быв жаждой, гладом, Прервав ты цепь, бежал всем градом, Как твердый отчич, человек, Что на дары ничьи не падок, И лег на одр свой без оглядок. Весьма ты сметлив на порок, И, зря просителей бумаги, Ко мне в мой приносивших толк, Средь дельной иль пустой отваги Берешь листы ты с полу вдруг, Приносишь мне ради прочтенья И, требуя в тот миг решенья, Мой лаем беспокоишь дух. Ах! Если б все так были рьяны, Когда б лезть аа умом в карманы? Отважный, дерзкий водолаз, И рубль ты сыщешь бездн в средине. Еще бы более проказ Узрели мы фортуны в сыне, Когда бы только он имел Твое чутье и плавать лапы: Он сорвал бы с британцев шляпы И вмиг их златом овладел, На брег из моря вышед с дракой, И был всех больше б забиякой. О славный, редкий пудель мой, Кобель великий, хан собачий, Что истинно ты есть герой, Того и самый злой подьячий Уже не в силах омрачать: Ты добр, — смешишь детей игривых. Ты храбр, — страшишь людей трусливых. Учтив, — бежишь меня встречать. Премудр, — в философы годишься, Стрельбы и Дурака’ тулишься. Велик, могущ и толст Дурак, А всем пословица известна, Что с сильным, с богачом никак Ни брань, ни драка не совместна, То как избавиться хлопот? Как сладить со слоновьей мочью? С башкой упругой, мозгом тощью? Бежать поджавши куда хвост? Так ты, чтобы не быть в накладе, Ушел — и счастлив в Альдораде. Блажен, тебе теперь тепло, Живешь в спокойстве и в прохладе, А если иногда в стекло, Восседши под окошком в граде, И видишь стаю ты собак, Грызущихся между собою, Патриотичною душою Ворча тихонько, брешешь так: «Пусть за казенну бы ковригу Дрались, а не мослы, лодыгу». Так, честный песий философ, Ты прав с толь здравым рассужденьем, Но много ли таких есть псов, Что от мослов бегут с презреньем? Голодный волк завертки рвет, Тот ввек привык чужим тешиться, А тот — лишь только б покормиться, И свет уж так давно идет. Хвали же вышнего десницу, Ешь молча щи и пей водицу. Сиятельный твой так отец Пил, ел и спит в саду прекрасном, И там, чувствительных сердец К отраде в плаче их ужасном, Над ним поставлен монумент; То мне ли быть неблагодарным, Пииту не высокопарным, Тебе не сделать комплимент? Нет! — гроб твой освечу лучами, Вкруг прах омою весь слезами. А если строгою судьбой И непреложным, злобным роком Век прежде прекратится мой, То ты в отчаяньи жестоком, Среди ночныя тишины Наполнь весь дом мой завываньем, Чтоб враг и друг мой, душ с терзаньем. Простили мне мои вины: Хоть то по смерти награжденье, Внушишь во всех коль сожаленье.