Я всюду цепи строф лелеял, Я ветру вслух твердил стихи, Чтоб он в степи их, взвив, развеял, Где спят, снам веря, пастухи; Просил у эхо рифм ответных, В ущельях гор, в тиши яйлы; Искал черед венков сонетных В прибое, бьющем в мол валы; Ловил в немолчном шуме моря Метр тех своих живых баллад, Где ласку счастья, жгучесть горя Вложить в античный миф был рад; В столичном грозном гуле тоже, Когда, гремя, звеня, стуча, Играет Город в жизнь,- прохожий, Я брел, напев стихов шепча; Гудки авто, звонки трамвая, Стук, топот, ропот, бег колес,- В поэмы страсти, в песни мая Вливали смутный лепет грез. Все звуки жизни и природы Я облекать в размер привык: Плеск речек, гром, свист непогоды, Треск ружей, баррикадный крик. Везде я шел, незримо лиру Держа, и властью струн храним, Свой новый гимн готовя миру, Но сам богат и счастлив им. Орфей, сын бога, мой учитель, Меж тигров так когда-то пел... Я с песней в адову обитель, Как он, сошел бы, горд и смел. Но диким криком гимн менады Покрыли, сбили лавр венца; Взвив тирсы, рвали без пощады Грудь в ад сходившего певца. Так мне ль осилить взвизг трамвайный, Моторов вопль, рев толп людских? Жду, на какой строфе случайной Я, с жизнью, оборву свой стих.
