Он говорил умно и резко, И тусклые зрачки Мотали прямо и без блеска Слепые огоньки. А снизу устремлялись взоры От многих тысяч глаз, И он но чувствовал, что скоро Пробьет последний час. Его движенья были верны, И голос был суров, И борода качалась мерно В такт запыленных слов. И серый, как ночные своды, Он знал всему предел. Цепями тягостной свободы Уверенно гремел. Но те, внизу, не понимали Ни чисел, ни имен, И знаком долга и печали Никто не заклеймен. И тихий ропот поднял руку, И дрогнули огни. Пронесся шум, подобный звуку Упавшей головни. Как будто свет из мрака брызнул, Как будто был намек... Толпа проснулась. Дико взвизгнул Пронзительный свисток. И в звоны стекол перебитых Ворвался стон глухой, И человек упал на плиты С разбитой головой. Не знаю, кто ударом камня Убил его в толпе, И струйка крови, помню ясно, Осталась на столбе. Еще свистки ломали воздух, И крик еще стоял, А он уж лег на вечный отдых У входа в шумный зал... Но огонек блеснул у входа... Другие огоньки... И звонко брякнули у свода Взведенные курки. И промелькнуло в беглом свете, Как человек лежал, И как солдат ружье над мертвым Наперевес держал. Черты лица бледней казались От черной бороды, Солдаты, молча, собирались И строились в ряды. И в тишине, внезапно вставшей, Был светел круг лица, Был тихий ангел пролетавший И радость — без конца. И были строги и спокойны Открытые зрачки, Над ними вытянулись стройно Блестящие штыки. Как будто, спрятанный у входа За черной пастью дул, Ночным дыханием свободы Уверенно вздохнул.
