Вчера Бобровым утомленный Я спал и видел странный сон! Как будто светлый Аполлон, За что, не знаю, прогневленный, Поэтам нашим смерть изрек; Изрек - и все упали мертвы. Невинны Аполлона жертвы! Иной из них окончил век, Сидя на чердаке высоком В издранном шлафроке, широком, Наг, голоден и утомлен Упрямой рифмой к светлу небу. Другой, в Цитеру пренесен, Красу, умильную как Гебу, Хотел для нас насильно... петь И пал без чувств в конце эклоги; Везде, о, милосерды боги! - Везде пирует алчна смерть, Косою острой быстро машет, Богату ниву аду пашет. И губит Фебовых детей, Как ветр осенний злак полей! Меж тем в Элизии свяшенном Лавровым лесом осененном Под шумом Касталийских вод, Певцов нечаянный приход Узнал почтенный Ломоносов, Херасков, честь и слава Россов, Самолюбивый Фебов сын. Насмешник, грозный бич пороков Замысловатый Сумароков И, Мельпомены друг, Княжнин. И ты сидел в толпе избранной, Стыдливой Грацией венчанной. Певец прелестныя мечты, Между Психеи легкокрылой И бога нежной красоты; И ты там был, наездник хилой Строптива девственниц седла. Трудолюбивый, как пчела. Отец стихов Телемахиды; И ты что сотворил обиды Венере девственной, Барков! И ты, о, мой певец незлобной, Хемницер, в баснях бесподобной!- Все, словом, коих бог Певцов Венчал бессмертия лучами, Сидели там олив в тени, Обнявшись с прежними врагами; Но спорили еще они О том о сем и не без шума (И в рае, думаю, у нас У всякого своя есть дума, Рассудок свой и вкус, и глаз). Садились все за пир богатый, Как вдруг, Майинин сын крылатый, Ниссланный вышним божеством, Сказал сидящим за столом: "Сюда, на берег тихой Леты Бредут покойные Поэты; Они в реке сей погрузят Себя и вместе юных чад. Здесь опыт будет правосудный: Стихи и проза безрассудны Потонут в миг: так Феб судил!"- Сказал Эрмий - и силой крыл От ада к небу воспарил. "Ага! - Фонвизин молвил братьям - Здесь будет встреча не по платьям Но по заслугам и уму". "Да много ли,- в ответ ему Кричал, смеяся, Сумароков.- Певцов найдется без пороков? Поглотит Леты всех струя, Поглотит всех, иль я не я!" "Посмотрим,- продолжал вполгласа Поэт, проклятый от Парнаса,- Егда прийдут..." Но вот они. Подобно как в осенни дни Поблеклы листвия древесны, Что буря в долах разнесла - Так теням сим не весть числа! Идут толпой в ущелья тесны. К реке забвения стихов. Идут под бременем трудов Безгласны, бледны, приступают, Любезных детищей купают... И более не зрят в волнах! Но тут Минос, Певцам на страх, Старик угрюмый и курносый, Чинит расправу и вопросы. "Кто ты, вещай?"- "Я тот Поэт По счастью очень плодовитый (Был тени маленькой ответ), Я тот, венками роз увитый Поэт-философ-педагог. Который задушил Виргилья Окоротил Алкею крылья. Я здесь! Сего бо хощет бог И долг священныя природы..." "Кто ж ты, болтун?"- "Я... Верзляков!" "Ступай и окунися в воды!"- "Иду... во мне вся мерзнет кровь... Душа... всего... душа природы Спаси... спаси меня любовь! Авось..." "Нет, нет, болтун несчастный Довольно я с тобою выл!" Сказал ему Эрот прекрасный Который тут с Психеей был, "Ступай!"- пошел,- и нет педанта "Кто ты?"- спросил допрощик тень Несущу связку фолианта? "Увы, я целу ночь и день Писал, пишу и вечно буду Писать... все прозой, без еров. Невинен я. На эту груду Смотри, здесь тысячи листов, Священной пылию покрытых. Печатью мелкою убитых И нет ера ни одного. Да, я!.." - "Скорей купать его!" Но тут явились лица новы Из белокаменной Москвы. Какие странные обновы! От самых ног до головы Обшиты платья их листами. Где прозой детской и стихами Иной кладбище, мавзолей, Другой журнал души своей, Другой Меланию, Зюльмису, Глафиру, Хлою, Милитрису, Луну, Веспера, голубков, Баранов, кошек и котов Воспел в стихах своих унылых, На всякой лад для женщин милых (О, век железный)!.. А оне Не только в яве, но во сне Поэтов не видали бедных. Из этих лиц уныло-бледных Один, причесанный в тупей, Поэт присяжный, князь вралей. На суд явил творенья новы. "Кто ты?"- "Увы, я пастушок, Вздыхатель, завсегда готовый Вот мой венок и посошок. Вот мой букет цветов тафтяных, Вот список всех красот упрямых, Которыми дышал и жил, Которым я насильно мил. Вот мой баран, моя Аглая" Сказал и, тягостно зевая, Спросонья в Лету поскользнул! "Уф! я устал, подайте стул Позвольте мне, я очень славен Бессмертен я, пока забавен". "Кто ж ты?"- "Я Русской и Поэт. Бегом бегу, лечу за славой, Мне враг чужой рассудок здравой. Для русских прав мой толк кривой И в том клянусь моей сумой". "Да кто же ты?"- "Жан Жак я Русской Расин и Юнг, и Локк я Русской Три драмы Русских сочинил Для Русских; нет уж сил Писать для русских драмы слезны. Труды мои все бесполезны, Вина тому - разврат умов"- Сказал - в реку! и был таков! Тут Сафы русские печальны, Как бабки наши повивальны Несли расплаканных детей. Одна - прости бог эту даму!- Несла уродливую драму Позор для ада и мужей, У коих сочиняют жены. "Boт мой Густав, герой влюбленный..." "Ага!"- судья певице сей,- "Названья этого довольно; Сударыня! мне очень больно Что вы, забыв последний стыд, Убили драмою Густава. В реку, в реку!" О, жалкой вид! О, тщетная поэтов слава! Исчезла Сафо наших дней С печальной драмою своей Потом и две другие дамы, На дам живые эпиграммы Нырнули в глубь туманных вод. "Кто ты?"- "Я- виноносный гений. Поэмы три да сотню од, Где всюду ночь, где всюду тени Где роща ржуща ружий ржот, Писал с заказу Глазунова Всегда на срок... Что вижу я? Здесь реет между вод ладья А там, в разрывах черна крова Урания - душа сих сфер И все Титаны ледовиты Прозрачной мантией покрыты Слезят! - Иссякнул изувер От взора пламенной Эгиды" Один отец Телемахиды Слова сии умел понять. На том брегу реки забвенья Стояли тени в изумленьи От речи сей: "Изволь купать Себя и всех своих уродов" Сказал, не слушая доводов Угрюмый ада судия "Да всех поглотит вас струя!.." Но вдруг на адской берег дикой Призрак чудесный и великой В обширном дедовском возке Тихонько тянется к реке. На место клячей запряженны Там люди в хомуты вложенны И тянут кое-как, гужом! За ним, как в осень трутни праздны Крылатым в воздухе полком Летят толпою тени разны И там, и сям. По слову: "Стой!" Кивнула бледна тень главой И вышла с кашлем из повозки "Кто ты?"- спросил ее Минос - "И кто сии?"- на сей вопрос: "Мы все с Невы поэты Росски" Сказала тень.- "Но кто сии Несчастны, в клячей превращеины?" "Сочлены юные мои. Любовью к славе вдохновенны Они Пожарского поют И топят старца Гермогена Их мысль на небеса вперенна, Слова ж из библии берут; Стихи их хоть кемного жестки, Но истинно Варяго-Росски". "Да кто ты сам?" - Я также член; Кургановым писать учен; Известен стал не пустяками, Терпеньем, потом и трудами; Аз есмь зело Славенофил", Сказал и пролог растворил. При слове сем в блаженной сени Поэтов приподнялись тени; Певец любовныя езды Осклабил взор усмешкой блудной И рек: "О, муж умом не скудной! Обретший редки красоты И смысл в моей Деидамии, Се ты! се ты!.." - "Слова пустые", Угрюмый судия сказал И в Лету путь им показал. К реке подвинулись толпою, Ныряли всячески в водах; Тот книжку потопил в струях, Тот целу книжищу с собою. Один, один Славенофил, И то повыбившись из сил, За всю трудов своих громаду, За твердый ум и за дела Вкусил бессмертия награду. Тут тень к Миносу подошла Неряхой и в наряде странном, В широком шлафроке издранном, В пуху, с косматой головой С салфеткой, с книгой под рукой: "Меня врасплох,- она сказала,- В обед нарочно смерть застала, Но с вами я опять готов Еще хоть съизнова отведать Вина и адских пирогов: Теперь же час, друзья, обедать, Я - вам знакомый, я - Крылов!", "Крылов, Крылов", в одно вскричало Собранье шумное духов И эхо глухо повторяло Под сводом адским: "Здесь Крылов!" "Садись сюда, приятель милый, Здоров ли ты?"- "И так и сяк".- "Ну, что ж ты делал?"- "Все пустяк - Тянул тихонько век унылый. Пил, сладко ел, а боле спал. Ну, вот, Минос, мои творенья С собой я очень мало взял: Комедии, стихотворенья Да басни,- все купай, купай!" О, удо!- всплыли все, и вскоре Крылов, забыв житейско горе. Пошел обедать прямо в рай. Еще продлилось сновиденье, Но ваше длится ли терпенье Дослушать до конца его? Болтать, друзья, неосторожно - Другого и обидеть можно. А боже упаси того!.
