С вечера у мамы разболелась голова. Ночью Маша проснулась и увидела: мама сидит у стола под лампой и обеими руками сжимает голову у висков, так ей больно. Маша сказала спросонок: — Милая мамочка, мне тебя жалко. И опять заснула. Утром мама, как всегда, встала рано. Миша и Маша лежали и смотрели, как мама расчёсывает перед зеркалом волосы, а потом на кухне застучал крышкой чайник, бабушка вошла и сказала: — Ну, лежебоки! Вставайте на работу! Живо! Маша сказала: — Работы у нас никакой нет: мы маленькие. Миша сказал: — Это ты маленькая, а я большой. Работа у меня есть: состругать табуретку. Кот её ободрал когтями. Можно её, конечно, состругать завтра... Маша сказала: — Мне надо сшить Матрёшке платье. Табуретка твоя — ерунда. — Хватит разговаривать, — сказала бабушка и сдёрнула с ребят одеяла. — Мать сейчас уйдёт.
Мама сидела за столом бледная. Она и чашку с чаем не допила, и плюшку не доела, а только сказала: — Милые мои товарищи! Если бы вы знали, как вашей маме сегодня не хочется идти работать. — Не хочется, и не ходи, — сказал Миша. — Сиди дома. — Конечно, не ходи, раз не хочется, — сказала Маша. Мама посмотрела на ребят с удивлением и вроде даже не поняла, что они говорят. — А как же быть, дети мои, если надо? — сказала она, стукнула Мишу легонько по затылку, поцеловала обоих ребят, оделась и ушла. Сели ребята на диван, наморщили лобики и задумались. Думали, а о чём, кто знает?.. Часто, что ли, они так задумываются. — Иди стругай табуретку, — сказала Маша. Миша покачал головой и сказал: — Чего-то не хочется. — Надо, — строго сказала Маша. — Бабушка об неё вчера занозила палец. Осталась Маша одна. Сшить, что ли, платье Матрёшке или не сшить? Не хочется. А надо. Не ходить же Матрёшке голой.
МАМА ВСЁ ПОНИМАЕТ
Совсем, казалось, весна пришла, и вдруг небо нахмурилось и сверху посыпался снег. Миша и Маша пошли к бабушке на кухню и долго стояли возле плиты и молчали. — Ну, — сказала бабушка, — говорите сразу, что надо. Сразу говорить дети почему-то не умели.
— На улицу ты нас не пустишь, — сказала Маша. — Не пущу, — подтвердила бабушка. — Мы и не просимся, — сказал Миша. — На улице грязно, — сказала Маша. — Мокро, — добавил Миша. — Холодно. — Скучно, — сказала Маша. — На улице никого нет. — Какие умные дети! — воскликнула бабушка. — Ничего им объяснять не надо. Всё видят, всё знают сами. — Милая бабуся, — сказала тогда Маша, — позволь, пожалуйста, мы позовём к себе Нюшу и Федю. — Гм! — сказала бабушка. — Пожалуйста, — сказал Миша жалобно. — Мы ничего не испачкаем и не разобьём, — сказала Маша. — Будем сидеть тихо. — А во что вы будете играть? — спросила хитрая бабушка. — В футбол? — Миша будет нам рассказывать про своё путешествие в Африку, — сказала Маша. — Про чьё путешествие? — спросила изумлённая бабушка. — Про своё, — сказала Маша. — Очень интересно. Через полчаса Нюшка и её братишка Федя сидели в гостях у Миши и Маши. Нюшка, когда с неё сняли шарфы, платки, шубку и варежки, оказалась очень гладенькой, толстой девочкой, и они с Федей были похожи друг на друга, как два мячика. Дети сидели в комнате на самом деле тихо. Бабушка долго, недоверчиво прислушивалась к тишине, а потом вытерла руки, отставила суп с конфорки и тоже пошла слушать про путешествие. Миша, оказывается, в Африку уже приехал и теперь ходил в дремучем тропическом лесу и охотился на диких зверей. Нюшка и Федя слушали его молча, раскрыв рты, и всему верили. Миша рассказывал здорово: — Иду — никого нет. Сяду — лев! Сяду — тигр с тигрятами! — Ой! — сказала Нюшка чуть слышно. — Я боюсь. Миша посмотрел на неё презрительно. — Иду дальше, — продолжал он. — Опять никого. Сел — обезьяна, как Нюшка, мохнатая. Макака! Не стал стрелять! Иду. Сяду — удав! Сяду — бегемот! Раз, и готово! — Ты бы уж постоял, что ли, отдохнул, — сказала бабушка, явно жалея внука. — Легко ли эдак, вприсядку, по Африке. — Ты, бабушка, в охоте не понимаешь, — сурово объяснил Миша. — Если стоять, звери не подойдут близко, увидят. — Теперь-то уж поняла, — сказала бабушка. — Конечно, охотничье дело тонкое. Спасибо, внук, за науку. Нюшку только не обижай и макакой не зови! Сидите, сидите, я вас скоро чаем поить буду с вареньем. Бабушка удалилась на кухню, успокоенная и примирённая с Африкой. Увы! Тишина не продлилась до чая. Скоро из комнаты раздался страшный рёв и вой, и спустя минуту в кухню долетел отчаянный Нюшкин вопль. Это Миша, оказалось, нечаянно превратился в тигра, потом обратно в охотника, потом из охотника во льва. Лев прыгнул на Нюшку и защёлкал зубами... Всё остальное бабушке не надо было рассказывать. Льву попало веником, Нюшке выдали конфету вне очереди. Чайник закипеть не успел. Миша решил возвращаться из Африки. Скоро оттуда не доедешь. Хорошо, что у него под рукой была волшебная мамина кровать с блестящими никелированными шарами у изголовья. На этой кровати можно, как на самолёте, лететь куда угодно. Нужно только повернуть в разные стороны два блестящих шара, и кровать вылетит в окно мигом. Лучше всякого самолёта. — Пожалуйста! — Миша пригласил слушателей на мамину кровать. Не оставаться же им в африканских лесах без Миши. Трудно будет только удержаться вчетвером на пружинном матраце, как-никак вылетать с третьего этажа. — Держитесь крепче! Лезьте! Нюшку мы подсадим. Нюшка побледнела и сказала коротко: — Не полечу! Миша сказал: — Ерунда. Лети! Нюшка схватилась за диван и за ковёр на полу обеими руками. Голос у неё стал переходить на визг, словно на улице с ходу притормаживали машину. — Не полечу. Не трогай. Ай! Миша сказал громко: — Федька! Помоги мне её отодрать от дивана. Маша сказала: — Чудачка! Это охотничьи рассказы. Никто никуда не полетит. Нюшка завизжала удивительно, ни на что не похоже. Бабушка в коридоре выронила чайник из рук; хорошо, что не обварилась. Нюшку успокаивали полчаса. Вечером бабушка сказала маме категорически: — Наташа! Мишку надо за враньё выпороть. Язык у него подвешен не как у людей. С таким языком долго ли до беды. Нюшку он сегодня напугал до полусмерти. Дети за диваном слушали со страхом. Маша прошептала: — Очень уж Нюшка кричала пронзительно. — Бабушке, конечно, вся вера, — пробурчал Миша, прислушиваясь. — Ишь ты, расписывает. Бабушка тем временем досказывала происшествие до конца. — А ведь это, пожалуй, и не враньё, — задумчиво сказала мама. — А что? — спросила бабушка. — Фантазия, — ответила мама тихо. — Выдумка. А ну, подите сюда, охотники! Дети вылезли из-за дивана и стали «руки по швам». — Как там погода в Африке? — спросила мама. — Тёплая, — сказал Миша и подмигнул Маше: мама всё поняла.
МАМИНЫ РУКИ
Такой это был несчастный, нехороший день! С утра до вечера Маша капризничала, ссорилась с бабушкой, в комнате убираться не стала, читать не училась, в тетрадку ничего не писала, а только сидела в углу и хлюпала носом. Мама пришла, и бабушка ей пожаловалась: целый, мол, день капризничает девчонка и никакого сладу с ней нет. Мама спросила: — Что же с тобой, дочка, делается? Ты не больна ли? — и положила Маше на лоб свою руку. Руки у мамы были удивительные: сухие, чуть шершавенькие, но такие лёгкие и добрые. На этот раз Маша только головой мотнула и стряхнула с себя мамины руки. — Фу, — сказала она. — Фу, мамочка! Какие у тебя руки нехорошие. — Ну вот, — удивилась мама. — Столько лет жили-дружили, а теперь стала нехороша. Чем же тебе, дочка, мои руки сегодня не понравились? — Жёсткие, — ответила Маша. — Царапаются. Мама посмотрела на свои руки, Маше показалось, грустно. — Руки обыкновенные, — сказала мама. — Рабочие руки. Ничего уж с ними не поделаешь. Встала и ушла в ванную мыться и заперлась на крючок. Маше так вдруг стало жалко маму. Она уже хотела бежать за ней, бабушка не пустила. — Сиди! — сказала бабушка грозно. — Сиди! Мать обидела ни за что. Руки у твоей матери золотые, это все знают. Материными руками добра сделано — на десять таких, как ты, хватит: полотном, которое мать наткала, полземли устлать можно. Даром, что молода, а сноровиста. Мать у тебя не белоручка, работница, плохого в том нет. Станешь к станкам на материно место — дай тебе бог такой быть, обидчица! — Я её обидеть не хотела, — сказала Маша плача. — Не хотела, да обидела, — сказала бабушка. — Так тоже бывает. За языком поглядывай. Руки у твоей матери верно, что жёсткие, а вот сердце мягкое... Я бы на её месте тебе как полагается всыпала, горячих... Надрала бы уши. Мама вернулась и услышала, как бабушка ворчит, а Маша плачет, и сразу не разобралась, в чём дело. — Не стыдно тебе ещё и бабушку обижать, — сказала она. — Сердце у бабки отходчивое. Я бы на её месте... — Знаю, знаю! — закричала Маша неожиданно весело и бросилась к матери целоваться и обниматься. — Знаю... — Ничего ты не знаешь, — сказала мама. — А если знаешь, говори. — Знаю, — сказала Маша. — Ты бы на бабушкином месте надрала мне уши. Я твои руки обидела. — Ну и надеру, — сказала мама. — Чтоб не обижала. — Бабушка говорила, — сказала Маша из угла, — что если бы она была на твоём месте, то надрала бы. А на своём — вы обе не можете. Бабушка и мама переглянулись и засмеялись.
МАМИНО ГОРЕ
Что такое счастье — кто знает. Мама говорила: счастье у каждого своё. Так, наверно, и есть на самом деле. Бабушкино счастье свой срок на земле отслужило и лежало завёрнутое в бумажку в большой красной коробке у бабушки на комоде. Миша и Маша один раз залезли потихоньку в красную коробку, когда бабушки не было дома, и нашли в ней две дедушкиных медали и тоненькое золотое колечко. Дедушку убили на войне. Дети это знали. Бабушкино счастье они завернули обратно в бумажку, коробку поставили на место и целый день сидели по разным углам и опять думали. Дети привыкли верить в мамино счастье. Мама у них была счастливая. Вот и сегодня она вернулась с работы, бабушку обняла и сказала: — Нашу Трёхгорку сегодня наградили орденом Ленина. Ой, как я рада! Бабушка спросила: — А тебя, дочка, не наградили? Мама ответила весело: — Меня в этот раз не наградили. Наградной лист нам, говорят, пишут. Бабушка сказала: — Характер у тебя, Наталья, счастливый, умеешь ты радоваться не за себя, а за других. Это хорошо. Через три дня всё стало плохо. Мама сидела с бабушкой за столом и пила чай, дети лежали в кроватках и шёпотом ссорились. Маша сегодня сломала Мишину удочку — доставала удочкой из-под дивана катушку с нитками. Конечно, Миша сердился. Маша отдавала за удочку Матрёшкину синюю кофту, Миша не брал и требовал две тетрадки и красный карандаш. Вдруг мама сказала: — Такое горе, такое горе... Катя заболела. Миша даже привскочил на кровати и опять лёг. Вот тебе и раз. А они думали, что у счастливой мамы горя никогда не бывает. Бабушка сказала по-своему: — Ты, Наталья, не расстраивайся. Всё перемелется, мука будет. Поправится Катерина, вот увидишь. Это ведь не царское время, когда рабочему человеку жизни не было. Вылечат. Только надо её лечить с умом и со скоростью. Мама сказала: — Кате фабричный комитет дал бесплатную путёвку в санаторий, и завтра она уезжает. Всё равно беспокойно. — Характер у тебя, Наталья, скверный, — вздохнула бабушка. — Горюешь не за себя, а за других. — Катерина моя сменщица и подруга, — сказала мама сурово. — Кому же о ней горевать, как не мне. Дети останутся одни на целый месяц. — С таким гореваньем тебя надолго не хватит, — сказала бабушка. — Хватит и останется, — сказала мама. — Мы народ крепкий. — Останется! — подтвердили дети радостным хором. — Мы крепкие. Мама даже вскочила со стула. — Спать сейчас же! — рассердилась мама. — Это ещё что за фокусы? Вот уж действительно горе мое. — А вчера говорила, что радость, — пробормотал Миша. — Тебя пойми. На другой день мама вроде была весёлая, ходила по комнате и пела. Маша теперь сидела у стола хмурая и молчаливая. Миша в углу стругал табуретку. Мама посмотрела на Машу. — Ну, — сказала она, — что затуманилась? — Ничего я не затуманилась, — сказала Маша. — Нюшка и Федя остались одни. Тётя Катя уехала. — Тебе-то что, — сказала мама. — Уехала и уехала. — Нюшка моя подруга, — сказала Маша. — Кому же о ней беспокоиться, как не мне. — Федька плачет с утра, — сказал Миша. — Возьмём Нюшку и Федю к нам жить, пока тётя Катя не вернётся, — сказала Маша. — Конечно, возьмём, — сказал Миша. — Зачем беспокоиться зря. Взяли, и делу конец. Так и решили. Взяли Нюшку и Федю. Жили все вместе целый месяц. Выздоровела тётя Катя и вернулась. Бабушка сказала: — Ну вот. Погоревали, и хватит.
КОНЕЦ
Все как будто несчастья кончились, точно их и не было, а всё-таки какая-то грустинка из дома не убежала и где-то в нём спряталась. Миша и Маша слышали: мама, когда в комнате гаснет свет, о чём-то вздыхает, а ночью иногда вдруг вскрикивает. Бабушка тогда просыпается и говорит маме: — Спи, Наташа, спи, милая. Дети забеспокоились и пошли к бабушке: нет ли у мамы ещё какого горя, чем они могут маме помочь? — Ладно уж, утешители, — сказала бабушка. — Горя у матери никакого нет. Просто она об Николае, о вашем отце, соскучилась и о нём беспокоится. Плавает-то ведь он не в корыте, а в Северном Ледовитом океане. Там сейчас такого нанесло льда, что даже отцовский ледокол дорогу к берегу никак не проложит. Поняли? — Поняли, — сказали дети. — А что же нам теперь делать? — Ничего не делать, — сказала бабушка. — Мать не расстраивать и ждать. У моря погоды и отцовского благополучного возвращения. Все они вчетвером друг друга больше не расстраивали и ждали. А потом весна и в Северном Ледовитом океане чуток растопила и подвинула льды, и ледокол пробился. В Москве уже травка появлялась кое-где и почки набухали на деревьях, когда Миша вдруг сорвался с подоконника с отчаянным криком: — Папа приехал!
