Сорока За калиновым мостом, на малиновом кусту калачи медовые росли да пряники с начинкой. Каждое утро прилетала сорока-белобока и ела пряники. Покушает, почистит носок и улетит детей пряниками кормить. Раз спрашивает сороку синичка-птичка: — Откуда, тётенька, ты пряники с начинкой таскаешь? Моим детям тоже бы их поесть охота. Укажи мне это доброе место. — А у чёрта на кулижках, — отвечала сорока-белобока, обманула синичку. — Неправду ты говоришь, тётенька, — пискнула синичка-птичка, — у чёрта на кулижках одни сосновые шишки валяются, да и те пустые. Скажи — всё равно выслежу. Испугалась сорока-белобока, пожадничала. Полетела к малиновому кусту и съела и калачи медовые, и пряники с начинкой, всё дочиста. И заболел у сороки живот. Насилу домой доплелась. Сорочат растолкала, легла и охает... — Что с тобой, тётенька? — спрашивает синичкаптичка. — Или болит чего? — Трудилась я, — охает сорока, — истомилась, кости болят. — Ну, то-то, а я думала другое что, от другого чего я средство знаю: трава Сандрит, от всех болестей целит. — А где Сандрит-трава растёт? — взмолилась Сорока-белобока. — А у чёрта на кулижках, — ответила синичкаптичка, крылышками детей закрыла и заснула. «У чёрта на кулижке одни сосновые шишки, — подумала сорока, — да и те пустые», — и затосковала: очень живот болел у белобокой. И с боли да тоски на животе сорочьем перья все повылезли, и стала сорока — голобока. От жадности. Мышка По чистому снегу бежит мышка, за мышкой дорожка, где в снегу лапки ступали. Мышка ничего не думает, потому что в голове у неё мозгу — меньше горошины. Увидела мышка на снегу сосновую шишку, ухватила зубом, скребёт и всё чёрным глазом поглядывает — нет ли хоря. А злой хорь по мышиным следам полает, красным хвостом снег метёт. Рот разинул — вот-вот на мышь кинется... Вдруг мышка царапнула нос о шишку, да с перепугу — нырь в снег, только хвостом вильнула. И нет её. Хорь даже зубами скрипнул — вот досада. И побрёл, побрёл хорь по белому снегу. Злющий, голодный — лучше не попадайся. А мышка так ничего и не подумала об этом случае, потому что в голове мышиной мозгу меньше горошины. Так-то. Козёл В поле — тын, под тыном — собачья голова, в голове толстый жук сидит с одним рогом посреди лба. Шёл мимо козёл, увидал тын, — разбежался да как хватит в тын головой, — тын закряхтел, рог у козла отлетел. — То-то, — жук сказал, — с одним-то рогом сподручнее, иди ко мне жить. Полез козёл в собачью голову, только морду ободрал. — Ты и лазить-то не умеешь, — сказал жук, крылья раскрыл и полетел. Прыгнул козёл за ним на тын, сорвался и повис на тыну. Шли бабы мимо тына — бельё полоскать, сняли козла и вальками отлупили. Пошёл козёл домой без рога, с драной мордой, с помятыми боками. Шёл — молчал Смехота, да и только. Ёж Телёнок увидал ежа и говорит: — Я тебя съем! Ёж не знал, что телёнок ежей не ест, испугался, клубком свернулся и фыркнул: — Попробуй. Задрав хвост, запрыгал глупый телоног, боднуть норовит, потом растопырил передние ноги и лизнул ежа. — Ой, ой, ой! — заревел телёнок и псбежал к корове-матери, жалуется. — Ёж меня за язык укусил. Корова подняла голову, поглядела задумчиво и опять принялась траву рвать. А ёж покатился в тёмную нору под рябиновый корень и сказал ежихе: — Я огромного зверя победил, должно быть, льва! И пошла слава про храбрость ежову за синее озеро, за тёмный лес. — У нас ёж — богатырь, — шёпотом со страху говорили звери. Лиса Под осиной спала лиса и видела воровские сны. Спит лиса, не спит ли — всё равно нет от неё житья зверям. И ополчились на лису — ёж, дятел да ворона Дятел и ворона вперёд полетели, а ёж следом покатился. Дятел да ворона сели на осину. — Тук-тук-ту-к, — застучал дятел клювом по коре. И лиса увидела сон — будто страшный мужик топором машет, к ней подбирается. Ёж к сосне подбегает, и кричит ему ворона: — Карр ёж!.. Карр ёж!.. «Кур ешь, — думает ворона, — догадался проклятый мужик». А за ежом ежиха да ежата катятся, пыхтят, переваливаются... — Карр ежи! — заорала ворона. «Караул, вяжи!» — подумала лиса, да как спросонок вскочит, а ежи её иголками в нос... — Отрубили мой нос, смерть пришла, — ахнула лиса и — бежать. Прыгнул на неё дятел и давай долбить лисе голову. А ворона вдогонку: «Карр». С тех пор лиса больше в лес не ходила, не воровала. Выжили душегуба. Заяц Летит по снегу позёмка, метёт сугроб на сугроб... На кургане поскрипывает сосна: — Ох, ох, кости мои старые, ноченька-то разыгралась, ох, ох... Под сосной, насторожив уши, сидит заяц. — Что ты сидишь, — стонет сосна, — съест тебя волк. — убежал бы. — Куда мне бежать, кругом бело, все кустики замело, есть нечего... — А ты порой, поскреби. — Нечего искать, — сказал заяц и опустил уши. — Ох, старые глаза мои, — закряхтела сосна, — бежит кто-то, должно быть, волк, — волк и есть. Заяц заметался. — Спрячь меня, бабушка... — Ох, ох, ну, прыгай в дупло, косой. Прыгнул заяц в дупло, а волк подбегает и кричит сосне: — Сказывай, старуха, где косой? — Почём я знаю, разбойник, не стерегу я зайца, вон ветер как разгулялся, ох, ох... Метнул волк серым хвостом, лёг у корней, голову на лапы положил. А ветер свистит в сучьях, крепчает... — Не вытерплю, не вытерплю, — скрипит сосна. Снег гуще повалил, налетел лохматый буран, подхватил белые сугробы, кинул их на сосну. Напружилась сосна, крякнула и сломалась... Серого волка, падая, до смерти зашибла... Замело их бураном обоих. А заяц из дупла выскочил и запрыгал куда глаза глядят. «Сирота я, — думал заяц, — была у меня бабушкасосна, да и ту замело...» И капали в снег пустяковые заячьи слёзы.