Ни куста, ни пригорка, даже телеграфных столбов нет ряд ом/Толькб море снега, заунывно ровное, мертвое море. Попадите в такое место, пройдитесь по этой дороге ночью, и вы поймете, что такое одиночество. Резкий, неестественно громкий скрип собственных шагов будто подгоняет Верочку Фролову, молодую учительницу, идет она быстро, почти бежит. Время от времени она оглядывается, и Верочке кажется жутким предположение вернуться, оказаться там, где она только что прошла. Но и мороз, и волки, и три километра впереди — все это чепуха...
У Веры Андреевны горе. Ее обманули. Она долго не верила, что ее обманывали, но сегодня на станции, куда она приходила его встречать, она поняла все, В каждом письме он обещал приехать к Новому году. Правда, писем не было уже давно, но кто мог запретить Верочке надеяться. Теперь все кончено. «Дурочка, дурочка, — ругала она себя, — давно надо было понять. Таких, как ты, — много, и они там, рядом... Зачем ему куда-то ездить...» Особенно обидно ей становилось, когда она вспоминала, как он полгода назад провожал ее сюда, в Степановку. Ссора, нежности, уговоры — все, что было тогда на перроне, все это, оказывается, обман. Нежных чувств хватило только на три письма...
Через полчаса Верочка шла уже мимо первых домов Степановки. Никто в деревне не спит, везде горит свет, но на улице пусто. От крыльца клуба, украшенного еловыми ветками, ярко освещенного, отделилась фигура. Громко скрипя бурками, фигура приблизилась, и Верочка узнала счетовода Федю. Федя загородил ей дорогу:
— Только вышел, — и вы... Это, можно сказать, судьба. Зайдите, Вера Андреевна. Танцы начались, музыка, общество культурное.
Федя — модник. Недавно он ездил в город и купил там черную папаху. Во всем колхозе существует только две пары бурок, у председателя и у Феди. Федя это сознает и носит их с достоинством, только по праздникам и выходным дням.
— Зайдемте, честное слово, — пристает Федя. — я вот... весь вечер искал вас. Если не секрет, где вы были, Вера Андреевна? — Ходила на свидание. Прощай, Федя.
Через дом от клуба — небольшая деревянная школа. Светится только одно окно. Это не спит Михаил Зарипович, школьный сторож, Верочка живет тут же, в школьной пристройке. В своей комнатке, не раздеваясь, она садится у теплой голландки и долго смотрит в серебряные окна. Двенадцатый час. «Наверное, он сейчас в белой сорочке, в красивом галстуке, кого-то слушает, кому-то улыбается. Где он сейчас? Мало ли где... Город большой... Позвать кого-нибудь... Зарипыча позвать?» Верочка сбегала и пригласила сторожа встретить Новый год вместе.
— Кому новый, а кому, может, последний, — сказал старик, но, конечно, согласился.
Через пять минут он явился, чинно разделся, пригладил бороду и сел прямо к столу.
— Чего же ты одна? — спросил старик, наблюдая за Верочкой ласковым внимательным взглядом. — В клуб тебе надо. Федор тут целый вечер крутился. Все интересовался. — При чем тут Федор? Обманули меня, Михаил Зарипович. Обещали приехать сегодня и обманули.
Зарипыч сочувственно насупился. Верочка не выдержала. Прерываясь и всхлипывая, она рассказала старику о своем несчастье. Тот слушал, переспрашивал,
— Так ведь нельзя, может, было приехать, — сказал он.
Верочка отвернулась от стола, положила руку на спинку стула, уронила на руки голову и затихла. Зарипычу стало ее жалко.
— Чего убиваться? — начал он строго — Со всяким бывает. Бывает и проводит. И у тебя пройдет. Еще свидитесь...
Старик увлекся и стал рассказывать про свою жизнь. Когда он взглянул на часы, было уже без двух минут двенадцать. Верочка молчала. Зарипыч забеспокоился.
— Андреевна! — позвал он. Она не ответила. Зарипыч поднялся и заглянул ей в лицо. — Вот тебе раз! Спит девка-то...
Она в самом деле спала. Светлая прядь шевелилась на щеке от ровного дыхания. Неизвестно, что снилось Верочке. Она улыбалась. Старик хотел разбудить ее, но раздумал. Он покосился на часы, оделся и тихо вышел.
Мгла рассеялась, луна, в матовом венчике, пронзительно яркая, висела почти над головой, появились звезды. У калитки маячил Федя.
— Вера Андреевна в настоящий момент чем занимается? — Спит она. — Как это спит? Девушка грустит, а вам все «спит». Никаких вы тонкостей не понимаете. — Спит, говорю... Спит, и только. Старик вздохнул, запахнулся в полушубок и пошел прочь.
