Есть писатели, чье творчество по разным причинам в сравнительно короткие сроки приобретает международную известность. Но существуют выдающиеся художники слова, к которым судьба менее благосклонна, «освоение» их творчества за пределами родины происходит медленно и нередко зигзагообразно. К их числу принадлежит и Гоголь. Он довольно долго считался «чисто» русским писателем. Общечеловеческое значение его художественных созданий открывалось постепенно. Время, развитие общества активно содействовали выявлению огромного творческого потенциала, заключенного в произведениях Гоголя. Говоря о развитии общества, я имею в виду в особенности революционные события, процессы, происшедшие в нашей стране, которые пролили яркий свет не только на исторические судьбы России, составные начала русской литературы, но и на общие тенденции всемирной истории. В этой связи необходимо отметить и глубокие изменения, совершающиеся в странах Востока, обусловившие их выход на широкую арену, заинтересованность их в приобщении к ценностям мировой культуры. Раскрытие внутреннего творческого потенциала произведений Гоголя, так же как и других крупных писателей, во-первых, не представляет собой нечто пассивное; В динамике его осуществления обнаруживаются все новые и новые источники воздействия художественных обобщений писателя на сменяющиеся поколения читателей. Во-вторых, «жизнь» значительных литературных произведений часто выступает отнюдь не как однолинейный процесс. В ней выявляются разные стороны, изгибы и неожиданности; она — эта «жизнь» — тесно связана с идейными столкновениями, с борьбой за «аутентичность» понимания литературного наследия писателя. Историческая проницательность здесь соседствует с заблуждениями и ложным его истолкованием. Истина, верное понимание связей творчества художника с социальной действительностью иных эпох, с духовными запросами новых поколений читателей нередко пробивают себе дорогу через густые заросли иллюзорных представлений и сознательных искажений. Но за всем этим выступает живой интерес читательской аудитории к писателю. Значительными событиями, которые особенно рельефно отразили и огромный интерес к творчеству, личности Гоголя, и неоднозначное восприятие его произведений, были в нынешнем веке крупные юбилейные даты — широко отмеченные во многих странах мира — столетие со дня рождения писателя (1909 г.) и столетие со дня его смерти (1952 г.). К этим примечательным датам было опубликовано большое количество книг и статей, в которых с разных сторон и часто с совсем различных позиций (особенно это проявилось во время юбилея 1909 г.) оценивалась литературная деятельность Гоголя. Книги и статьи о Гоголе постоянно печатались и печатаются, разумеется, отнюдь не только в связи с теми или иными юбилейными событиями. Но разность подходов к его художественному наследию, разность оценок, может быть, отчетливее всего выступает в критической литературе, опубликованной перед этими двумя юбилеями ,и в годы, когда они отмечались. Если на протяжении XIX века передовые критики, крупные писатели неизменно подчеркивали реалистическую сущность художественных шедевров Гоголя, то в XX столетии некоторые видные писатели и критики настойчиво стремились пересмотреть этот взгляд, пытались доказать, что произведения писателя, и прежде всего «Ревизор» и «Мертвые души», никакого отношения к реализму не имеют. Такого рода идем с большой запальчивостью развивали писатели-символисты, но не только они, а и сторонники других модернистских течений. Очевидно, что в этих попытках выразительно раскрывается как глубокая неприязнь к реалистическому искусству в целом, так и желание деятелей модернистской литературы превратить автора «Мертвых душ» в своего предшественника и соратника. Волна антиреалистических истолкований Гоголя началась с книги Д. Мережковского «Гоголь и черт» (1906); она содержит в себе религиозно-мистическую интерпретацию его творчества. Реальные явления жизни Д. Мережковский, не утруждая себя доказательствами, превращал в мистические сущности. В виде мистической сущности у него предстает и житейская, человеческая пошлость, которую постоянно осмеивал Гоголь. Пошлость в его творчестве, утверждал Д. Мережковский, это не что иное, как черт, вызывающий презрение и ненависть писателя. «Единственный предмет гоголевского творчества,— писал он,— и есть черт... то есть как явление «бессмертной пошлости людской», созерцаемое за всеми условиями местными и временными — историческими, народными, государственными, общественными — явление безусловного, вечного и всемирного зла...» Подчеркивая основную идею своей книги, Д. Мережковский заявлял: «В религиозном понимании Гоголя черт есть мистическая сущность и реальное существо, п котором сосредоточилось отрицание Бога, вечное зло. Гоголь как художник, при свете смеха, исследует природу этой мистической сущности; как человек, оружием смеха борется с этим существом: смех Гоголя — борьба человека с чертом». Наиболее яркими выразителями пошлости и одновременно олицетворением черта являются Чичиков и Хлестаков, на которых автор книги и сосредоточивает свое внимание. Важнейшую особенность «концепции» Д. Мережковского составляет полная произвольность его суждений. Автор идет довольно «ясным» и простым путем: высказывания Гоголя позднего времени, периода усиления религиозно-нравственных исканий он просто-напросто «накладывает» на художественные произведения, относящиеся к иному периоду творчества писателя, имеющие иной характер. Из текста «Ревизора» и «Мертвых душ» Д. Мережковскому не удается извлечь никаких аргументов в пользу своих идей, они не имеют здесь под собой реальной почвы. «Концепция» Д. Мережковского глубоко противоречива. Он заявлял, что Гоголь «исследует», борется с «реальным существом». Но как можно исследовать «мистическую сущность» — она ведь, согласно религиозному учению, открывается лишь в озарении, как можно бороться «оружием смеха» с пошлостью — если она представляет собой мистическую сущность и потому неустранима? Одно решительно опровергает другое.
