Когда я был маленьким, мне казалось, что бабушка всегда была бабушкой. А как же иначе? И самое главное - она была всегда. И будет. Я не очень интересовался ее прошлым, просто знал и любил свою бабулю. Но я знаю: она была и маленькой, и юной. Какая она была?.. Так же шкодила в детстве, как я, или росла послушной девочкой?.. Совершала в молодости глупые необдуманные поступки или нет?.. Похож ли я, ее младший внук, на ту Галинку Вишневскую из далекого военного времени?
Желание понять это ко мне пришло гораздо позже, чем хотелось бы. Бабушки уже нет рядом. Но диалог с ней я все еще веду: Невольно и незримо.
Сидя на диване рядом с моей любимой бабушкой, я часто слушал ее рассказы. И в памяти моей, как из мозаичных сколков, складывалась картина ее детства и юности. То яркими мазками, то акварельной дымкой я рисовал образ моей бабушки: особый запах, ощущение уюта и покоя, как от большого теплого мягкого облака, и звонкий, почти девичий смех. Повесть о моей бабуле Гале я готов пронести через всю свою жизнь и передать своим будущим детям.
Сквозь дымку июньской листвы темнеют силуэты домов. Асфальт стал мягким от жары, повисшей над Москвой. Воскресение, 22 июня 1941 года, все собираются идти в парк имени Горького. Будут качели, карусели и мороженое! Маленькой Галочке, как самой младшей в семье, сшили новое платье. Неважно, что оно скроено из старых платьев сестер. Галя стоит на столе, мама примеряет ей платье. И тут по радио объявили: началась война. Моей бабушке было семь лет. Нет, она не понимала, почему мама плачет, почему все так тревожно переговариваются, ходят. Бабуля мне никогда не говорила, что она чувствовала в тот день, когда началась война. Я думаю, догадаться совсем не трудно. Ужас войны для семилетней девочки - это не фашисты и не прорыв обороны советских войск: Это слезы матери. Это и папа, уходящий на войну, четвертую в его жизни. Просто ей казалось, что больше солнечных дней в ее военном детстве никогда не наступит.
В осажденной Москве к ноябрю закончились бомбежки. Галя пошла в первый класс. Часто я наблюдал, как моя бабушка пишет, и заметил: она кистью руки не касается листа бумаги. Я спросил: " Бабуля, почему ты так пишешь, вас так учили?". Она рассказала мне о том, что в 174-ой московской женской школе практически всю войну не топили классы, парты были очень холодными, и рука начинала мерзнуть, если ее долго держать на тетради. Так и привыкла. А почерк был каллиграфический! Живя в бараке на улице Малая Миусская, почти в центре Москвы, в военные годы она ела жмых. С ребятней собирала и нюхала фантики от конфет, которые находила в помойке рядом с Домом композиторов. И каталась с горки на санках, вниз, на дно воронки, оставшейся от дома на соседней улице. Как переплелись детские забавы с "забавой" взрослых - войной!
Наконец наступил долгожданный День Победы! Цветы, радостные крики, салюты! Но на Малой Миусской ничего этого не было. Женщины вышли на улицу.
