Дело происходило в московском окружном суде. Присяжные заседатели, оставленные в суде на ночь, прежде чем лечь спать, завели разговор о сильных ощущениях. Они порешили, что, прежде чем уснуть, каждый из них пороется в своих воспоминаниях и расскажет что-нибудь.
Один из присяжных, маленький, щеголевато одетый толстяк, рассказал следующее:
— Мне было двадцать два — двадцать три года, не больше, когда я по уши влюбился в свою теперешнюю жену и сделал ей предложение... Любовь была самая настоящая, такая, как в романах описывают, бешеная, страстная, и прочее.
Между приятелями был у меня тогда один начинающий адвокат. Когда я приходил к нему, мы оба разваливались на диванах и начинали философствовать.
Как-то я лежал у него на диване и толковал о том, что нет неблагодарнее профессии, чем адвокатская. Мне хотелось доказать, что суд легко может обойтись без прокурора и без защитника. Если взрослый, душевно и умственно здоровый присяжный заседатель убежден, что Иванов виновен, то бороться с этим убеждением и победить его не в силах никакой оратор. Адвокат доказывал, что я молод еще и глуп и что я говорю мальчишеский вздор.
Я стоял на своем и продолжал доказывать, что убеждение сильнее всякого таланта. Тогда адвокат сказал:
— Вот ты, например, убежден, что твоя невеста ангел и что нет во всем городе человека счастливее тебя. А я
тебе говорю: достаточно мне десяти — двадцати минут, чтобы ты сел за этот самый стол и написал отказ своей невесте. Я засмеялся.
— Ты не смейся, я говорю серьезно, — сказал приятель. — Захочу, и через двадцать минут ты будешь счастлив от мысли, что тебе не нужно жениться.
— А ну-ка, попробуй! — сказал я. — Нет, зачем же? Было бы жестоко подвергать тебя такому опыту. — Попробуй же! — приставал я к нему.
Адвокат покачал головой и поморщился. Я, видимо, уже начал надоедать ему.
— Я знаю, — сказал он, — после моего опыта ты мне спасибо скажешь и назовешь меня спасителем, но ведь нужно и о невесте подумать. Она тебя любит, твой отказ заставил бы ее страдать. А какая она у тебя прелесть! Завидую я тебе.
Адвокат вздохнул и стал говорить о том, какая прелесть моя Наташа. Слушал я его с наслаждением.
— Видел я на своем веку много женщин, — говорил он, — но даю тебе честное слово, говорю, как другу, твоя Наталья Андреевна — это перл, это редкая девушка. Конечно, есть и недостатки, их даже много, если хочешь, но все же она очаровательна.
И адвокат заговорил о недостатках моей невесты. Теперь я отлично понимаю, что это говорил он вообще о женщинах, об их слабых сторонах вообще, мне же тогда казалось, что он говорит только о Наташе. Он восторгался всем тем, что мне так-в ней не нравилось. Все это, по его мнению, было бесконечно мило, грациозно, женственно. Незаметно для меня он скоро с восторженного тона перешел на отечески назидательный, потом на легкий, презрительный...
— Друг мой! — восклицал он, крепко пожимая мне руку. — Умоляю тебя, заклинаю: остановись, пока не поздно. Остановись! Да хранит тебя небо от этой странной, жестокой ошибки! Друг мой, не губи своей молодости!
Хотите, верьте, хотите — нет, но в конце концов я сидел за столом и писал своей невесте отказ. Я писал и радовался, что еще не ушло время исправить ошибку. Запечатав письмо, я поспешил на улицу, чтобы опустить его в почтовый ящик. Со мной пошел и адвокат.
— И отлично! Превосходно! — похвалил он меня, когда мое письмо к Наташе исчезло во мраке почтового ящика. — От души тебя поздравляю. Я рад за тебя.
Пройдя со мной шагов десять, адвокат продолжал:
— Конечно, брак имеет и свои хорошие стороны. Я, например, принадлежу к числу людей, для которых брак и семейная жизнь — все.
И он уже описывал свою жизнь, и предо мйою предстали все безобразия одинокой, холостой жизни.
Он говорил с восторгом о своей будущей жене, о сладостях обыкновенной, семейной жизни и восторгался так красиво, так искренне, что, когда мы подошли к его двери, я уже был в отчаянии.
— Что ты делаешь со мной, ужасный человек?! — говорил я задыхаясь. — Ты погубил меня! Зачем ты заставил меня написать это проклятое письмо? Я люблю ее, люблю!
И я клялся в любви, я приходил в ужас от своего поступка, который уже казался мне диким и бессмысленным. Сильнее того ощущения, которое испытал я в то время, и представить, господа, невозможно. О, что я тогда пережил, что почувствовал! Если бы нашелся добрый человек, который подсунул мне в ту пору револьвер, то я с наслаждением пустил бы себе пулю в лоб.
— Ну, полно, полно... — сказал адвокат, хлопая меня по плечу, и засмеялся. — Перестань плакать. Письмо не дойдет до твоей невесты. Адрес на конверте писал не ты, а я, и я его так запутал, что на почте ничего не поймут. Все это пусть послужит тебе уроком: не спорь о том, чего не понимаешь.
