Проблема происхождения гомеровских поэм - сочинение
Несомненно, что в материале “Илиады” и “Одиссеи” имеются наслоения различного времени, от “микенской” эпохи вплоть до VIII - VII вв. до н. э. То обстоятельство, что гомеровский эпос сохранил. ряд воспоминаний о времени, письменных источников о котором. у позднейших греков не было, свидетельствует о непрерывности устного эпического предания. Песни о “микенском” времени передавались из поколения в поколение, переделывались, дополнялись новым материалом, переплетались между собой. Многовековая история греческих героических сказаний, их странствия и переход из европейской Греции на малоазийское побережье, эпическое творчество эолян и ионян, - все это отложилось напластованиями в сюжетном материале и стиле эпоса и в картине гомеровского общества. Однако эти напластования не лежат в поэмах сплошными массами; обычно они находятся в пестром смешении. Столь же несомненны элементы единства, связывающие каждую из поэм в художественное целое. Единство это обнаруживается как в построении сюжета, так и в обрисовке действующих лиц. Если бы “Илиада” была циклом песен о Троянском походе или о подвигах Ахилла, она содержала бы последовательное изложение всего сказания о Трое или об Ахилле и заканчивалась бы, если не пожаром Трои, то, по крайней мере, гибелью Ахилла. Между тем “Илиада” ограничена рамками “гнева Ахилла”, т. е. одного эпизода, сюжета небольшой длительности, и в пределах этого эпизода развертывает обширное действие. Песенным циклам такая композиционная манера не свойственна. Когда, с погребением Патрокла и Гектора, все последствия “гнева” исчерпаны, поэма заканчивается. Целостность “Илиады” достигается подчинением хода действия двум моментам: “гнев Ахилла” дает возможность выдвинуть ряд других фигур как ахейских, так и троянских, действующих в его отсутствие, и вместе с тем создать из Ахилла центральную фигуру поэмы; с другой стороны, “решение Зевса” объясняет неуспех ахейцев и разнообразит действие введением олимпийского плана. Еще резче выражены моменты единства в “Одиссее”, где оно обусловлено целостностью сюжета о “возвращении мужа”, и даже такая сравнительно обособленная часть поэмы, как поездка Телемаха, не имеет характера самостоятельного целого. Метод развертывания обширного действия в рамках короткого эпизода применен и в “Одиссее”: поэма начинается в тот момент, когда возвращение Одиссея уже близко, и все предшествующие события, скитания Одиссея, вложены в уста самому герою, как его рассказ на пиру у феаков, в соответствии с традиционной формой повести о сказочных землях. Образы” действующих лиц в обеих поэмах последовательно выдержаны на всем протяжении действия и постепенно раскрываются в его ходе; так, образ Ахилла, данный в 1-й книге “Илиады”, все время усложняется, обогащаясь новыми чертами в книгах 9, 16 и 24. Наряду с наличием ведущего художественного замысла, и в “Илиаде” и в “Одиссее” можно установить ряд неувязок, противоречий в движении сюжета, не доведенных до конца мотивов и т. л. Эти противоречия эпоса, по крайней мере в значительной своей части, проистекают из разнородности объединенного в поэмах материала, не всегда приведенного в полное соответствие с основным ходом действия. Самое стремление к концентрации действия приводит иногда к невыдержанности ситуаций. Так, сцены 3-й книги “Илиады” (единоборство Париса с Менелаем, смотр со стены) были бы гораздо уместнее в начале осады Трои, чем на десятый год войны, к которому приурочено действие “Илиады”. В гомеровском повествовании часто удается обнаружить остатки более ранних стадий сюжета, не устраненные последующей переработкой; сказочные материалы, лежащие в основе “Одиссеи”, подверглись, например, значительной переделке в целях смягчения .грубо-чудесных моментов, но от прежней формы сюжета сохранились следы, ощущаемые в контексте нынешней “Одиссеи” как “противоречия”. Малая песня была предшественницей большой поэмы, но взгляд, на поэму, как на механическое объединение песен, выдвинутый “песенной теорией”, является ошибочным. Песенная теория не только не может объяснить художественную целостность гомеровских поэм, она противоречит всем наблюдениям над эпической песней у тех народов, где эта песня дошла до нас в записях или сохраняется в быту. Песня всегда имеет законченный сюжет, который она доводит до развязки. Представление Лахмана, будто певец может оборвать свою песню на любом моменте развития сюжета, не отвечает действительности. Различие между “большим” эпосом и “малой” песней не в степени законченности сюжета, а в степени его развернутости, в характере повествования. В эпосе создается, по сравнению с песней, новый тип (распространенного повествования, с усложненным действием, с введением гораздо большего количества фигур, с подробным описанием обстановки и раскрытием душевных переживаний героев в их размышлениях и речах. “Гнев Ахилла” мог бы служить сюжетом песни, но повествование “Илиады” в целом и в большинстве эпизодов относится уже не к песенному, а к “распространенному” стилю. В поэме гомеровского типа эпическое творчество поднимается на более высокую ступень по сравнению с песней, и она не может возникнуть из механического объединения песен. Создаваясь на основе песенного материала, поэма представляет собой творческую переработку этого материала в соответствии с более высоким культурным уровнем и более сложными эстетическими запросами. Расхождение между ведущим художественным замыслом и материалом, собранным в гомеровских поэмах, допускает различные объяснения. Расхождение это могло явиться в результате того, что малого размера “пра-Илиада” и “пра-Одиссея”, заключавшие в себе уже весь основной замысел, подверглись впоследствии различным переработкам и расширениям (теория “ядра”). В противоположность этому унитарная гипотеза предполагает, что художественный замысел поэм в их нынешней форме является уже последней стадией в истории их сложения, т. е. что каждая из поэм имеет своего “творца”, который перерабатывал старинный материал, подчиняя его своему замыслу, но не в силах был уничтожить все следы разнородности использованного им материала. Очень распространено также мнение, что “Илиада” и “Одиссея”, уже в качестве больших поэм, были дополнены рядом новых эпизодов. Конкретная история сложения гомеровского эпоса остается спорной. При чтении разных трактатов Аристотеля поражает то множество мест, в которых он говорит что-нибудь о Гомере. Это, безусловно, любимейший и совершеннейший поэт мирового значения для Аристотеля. Хотя Аристотель в случайной связи и говорит о том, что Гомер когда-то был, на самом же деле он для Аристотеля существует в литературе как бы вне времени. Разные сведения биографического харра, которые у Аристотеля попадаются. Аристотель говорит, что хиосцы почитали его за мудрость, хотя он и не был их согражданином. Гомер воспроизводил в свомих произведениях древнее государственное устройство, когда цари объявляли уже принятое или решение. Афиняне оспаривали у мегапрцев Саламин при помощи ссылки на Гомера. Главное его похвальное качество - мудрость, «точная» мудрость.Хвалит за то, как научил рассказывать небылицы.
