На другой день Оленин без старика пошел один на то место, где он со стариком спугнул оленя. Что ни шаг, стали подниматься фазаны. Оленин убил пять штук фазанов из двенадцати выстрелов Он отозвал собаку и тихонько пошел ко вчерашнему месту. Однако нельзя было удержать собаку, на самой дороге набегавшую на следы, и он убил еще пару фазанов.
День был совершенно ясный, тихий, жаркий. Мириады комаров буквально облепляли лицо, спину и руки. Собака сделалась сивою из черной: спина ее вся была покрыта комарами. Черкеска, через которую они пропускали свои жалы, стала такою же. Оленин готов был бежать от комаров: ему уже казалось, что летом и жить нельзя в станице. Он уже шел домой. Но, вспомнив, что живут же люди, решился вытерпеть и стал отдавать себя на съедение. И, странное дело, к полдню это ощущение стало ему даже приятно. Ему показалось даже, что если бы не было этой окружающей его со всех сторон комариной атмосферы, этого комариного теста, которое под рукой размазывалось по потному лицу, и этого беспокойного зуда по всему телу, то здешний лес потерял бы для него свой характер и свою прелесть. Эти мириады насекомых так шли к этой дикой, до безобразия богатой растительности, к этой бездне зверей и птиц, наполняющих лес, к этой темной зелени, к этому пахучему, жаркому воздуху, к этим канавкам мутной воды, везде просачивающейся из Терека и булькающей где-нибудь под нависшими листьями, что ему стало приятно именно то, что прежде казалось ужасным и нестерпимым.
Обойдя то место, где вчера он нашел зверя, и ничего не встретив, он захотел отдохнуть. Солнце стояло прямо над лесом Семь тяжелых фазанов до боли оттягивали ему поясницу. Ему было прохладно, уютно. Ни о чем он не думал, ничего не желал. И вдруг на него нашло странное чувство беспричинного счастья и любви ко всему. Ему вдруг с особенною ясностью пришло в голову, что вот он, Дмитрий Оленин, такое особенное от всех существо, лежит теперь один, бог знает где, в том месте, где жил олень, старый олень, красивый» никогда, может быть, не видавший человека, и в таком месте, в котором никогда никто из людей, не сидел. И ему ясно стало, что он нисколько не русский дворянин, член московского общества, друг и родня того-то и того-то, а просто такой же комар, или такой же фазан, или олень, как те, которые живут теперь вокруг него. Надо жить, надо быть счастливым; потому что он только одного желает — счастья. Все равно, что бы он ни был, такой же зверь, как и все, надо жить наилучшим образом. Как же надо жить, чтобы быть счастливым, и отчего он не был счастлив прежде? И он стал вспоминать свою прошедшую жизнь. Он сам представился себе таким требовательным эгоистом, тогда как, в сущности, ему для себя ничего не было нужно. И он смотрел вокруг себя на просвечивающую зелень, на спускающееся солнце и ясное небо и чувствовал себя счастливым.
«Отчего я счастлив и зачем я жил прежде? — подумал он. — Как я был требователен для себя, как придумывал и ничего не сделал себе, кроме стыда и горя! А вот теперь мне ничего не нужно для счастья!» И вдруг ему как будто открылся новый свет. Счастье в том, чтобы жить для других. В человека вложена потребность счастья. Значит, она законна. Когда удовлетворяешь ее эгоистически, то есть ищешь для себя богатства, славы, удобств жизни, любви, может случиться, что обстоятельства так сложатся, что невозможно будет удовлетворить эти желания. Следовательно, эти желания незаконны, а не сама потребность счастья незаконна. Какие же желания всегда могут быть удовлетворены, несмотря на внешние условия? Какие? Любовь, самоотвержение!»
Он так обрадовался и взволновался, открыв эту, как ему показалось, новую истину, что вскочил и в нетерпении стал искать, для кого бы ему поскорее пожертвовать собой, кому бы сделать добро, кого бы любить. «Ведь ничего для себя не нужно, — все думал он, — отчего же не жить для других?» Он взял ружье и с намерением скорее вернуться домой, чтобы обдумать все это и найти случай сделать добро, вышел из чащи.
