Дом, в котором жил приехавший на каникулы мальчишка, стоял на самой вершине холма и начинал Длинную и ухабистую деревенскую улицу. Двором он уходил в овсяное поле, подпол граничил с курятником и хлевом. Когда мальчишка открывал темный, изъеденный жуком люк и спускался вниз, по бокам шуршали крылья и в темноте светились белые тряпки ведер и кувшинов.
Было у дома еще большое крыльцо с теплыми потрескавшимися ступенями, где каждый вечер сидел дедушка и курил самокрутку, стряхивая пепел в ржавую сковороду и приглядывая за стаями гусаков и лохматой, пыльной собакой.
Днем над домом всегда стояло белое, пышущее зноем солнце. Все вокруг блекло, выцветало. Все краски огромного зеленого лета съеживались в маленькие черные тени и лежали, притаившись, у забора и в мокрой земле возле колодца. Днем в деревне было пусто, безлюдно, безмолвно. Изредка тарахтел где-то за горизонтом трактор или пылил по дороге ошалевший от жары, горького летнего воздуха и неотложных дел мотоцикл колхозного агронома.
Городской мальчик умирал со скуки. Все книги под равномерное жужжание и зудение мух были прочитаны еще в первую неделю. Лук и стрелы из гибкого орешника валялись у забора. Близкий лес был обшарен и исследован, в дальнюю сырую, темную и путаную тайгу идти было боязно и одному запрещалось. Деревенских пацанов и девчонок не было. Всех их отправили на дальнюю ферму помогать взрослым. Мальчишка остался один, а одному, это всем известно, плохо. И уж совсем, наверное, он приуныл бы, если б не остров. Остров в самом центре большого лесного озера. Остров, о котором мальчишка слышал еще за долгие месяцы до своего приезда. Остров, о котором родители говорили с некоторой таинственностью и, как показалось мальчишке, с грустью.
И вот однажды вечером мальчик опутал калитку бечевой и ушел на озеро. Он шел полем, спотыкаясь о комья земли и белые, вывороченные плугом камни, и неотрывно смотрел на дальний, притягивающий его, как магнит, остров.
Минут пять он в нерешительности звенел цепью, отмыкая замок лодки, и булькал сапогами в пленках тины, плывшей к мелководью. По'том занес ногу и осторожно опустил ее в лодку. Лодка была сухая, с охапкой растрепанной соломы на корме и красными короткими веслами под скамейкой. В закатных сумерках вода казалась седой. Темные полоски мелких, уже ночных, волн раскачивали лодку и плескались в черных камышах.
— Я только быстро оплыву остров и вернусь назад, — сказал мальчишка.
Он сделал короткий, сильный гребок и увидел, как за кормой завертелись воронки, засасывая в себя веточки и листья берега. Скоро лодку вынесло на глубокую воду, мальчик опустил весла и огляделся.
Далеко впереди виднелась серая лента левого берега, а ближе, в полосе черной воды, застыл остров. Высокие, странные в ночи деревья и поляны. В полной, пустой тишине мальчишка кашлянул, пытался насвистывать и умолк — эха не было, звук обрывался внезапно и резко. «Остров наш не простой, а волшебный...» — вспомнились ему лукавые слова деда. Мальчишка подплыл ближе к острову; стало еще темней, остро запахло травой. Лодка шла быстро и бесшумно.
Пропела ночная птица. Мальчишка вздрогнул и опустил весла. Лодка, подхваченная слабым течением, продолжала плыть дальше в двух-трех метрах от берега. Мальчишка всматривался в прибрежные, кусты. Что там, в глубине... двигается? Стало страшно. Близко плеснуло, и серебряная гибкая рыбина медленно повернулась в воздухе. Весла успели запутаться в тине, тянули руки и глухо стучали о дно. Нос лодки приподнялся и неожиданно легко наплыл на потонувший в траве берег. Мальчик спрыгнул вниз и, намотав на пень мокрую цепь, стал подниматься к деревьям.
В лесу тишины не было — где-то тонкий звон, шорох, писк. Сучья, ломаясь, отрывисто щелкали и ударяли по пальцам. Запахло смолой и душистой Древесной пылью. Он наломал полную охапку и, давя сочный, хрустящий папоротник, спустился к лодке.
Мальчишка развел костер, ему стало веселее и спокойнее. «Здорово, что я выбрался ночью, — подумал он, — и совсем не страшно!» Он близко поднес к глазам руки и стал счищать с них кусочки прилипшей смолы. Смола приятно мялась под пальцами, и от рук пахло тонким и терпким ароматом елового ствола. Костер мерцал в темени, высвечивая лицо мальчика и бросая отблеск на лодку и воду.
Он был один во всем этом мире изломанных теней запутанных ветвей и высоких, редких трав, росших на земле острова. Впервые за свои двенадцать лет мальчик крепко задумался. Он смотрел на рдеющие угли костра, на небо в котором слабо поблескивали близкие ночные звезды, на холмы, где скрывалась невидимая сейчас деревушка. Смотрел и не мог наглядеться. «Вот она какая — красота-то...» — повторял он и все шире раскрывал глаза.
Через час он уснул. Ночь побледнела и клубилась теплым белым туманом. Звенели в кустах проснувшиеся птицы. Из-за леса медленно поднималось новое, светлое летнее утро.
