Мотив повести «Прощай Гульсары!» Айтматова - сочинение
В повести «Прощай, Гульсары!», всесторонне исследуя трудную, исполненную драматических и даже трагических моментов судьбу крестьянина-киргиза Танабая, Чингиз Айтматов касается существенных сторон общественного развития всей нашей страны. Он не скрывает, через какие колоссальные сложности, трудности, препятствия приходится проходить, с какими заблуждениями, ошибками, подлостями приходится сталкиваться на пути, трудном и нехоженом, строителям первого в мире государства рабочих и крестьян. Но те же силы, что лишили жизни иноходца, наносят, одну тяжелее другой, глубокие раны колхозному укладу, связывая инициативу колхозников, лишая их хозяйских прав, сводя все к голому администрированию. «Колхозом вроде не сами колхозники управляют, а кто-то со стороны. Точно бы со стороны виднее, что делать, как лучше работать, как вести хозяйство. Крутят, вертят хозяйство то так, то эдак, а толку никакого». Крутят, вертят такие, как председатель колхоза Алданов, районный прокурор Сегизбаев — «новые Манамы в кожаных пальто». Вступив с ними в схватку, Танабай терпит поражение. Терпит не потому, что не прав, а оттого, что против него пускаются недостойные средства. «Я, говорил автор, — люблю таких героев, как Танабай из повести «Прощай, Гульсары!», которые принципиальны не только в главном, но и в мелочах. Это очень важно, потому что жизнь складывается как раз из мелочей, и «невнимание» к ним — это начало беспринципности. Человек, идущий на компромисс в мелочах, беспринципен в главном — в нем уже произошла переоценка ценностей, при которой главное и принципиальное становится для него той самой «мелочью», из-за которой «не стоит связываться». Таковы противники Танабая. Обвинив его в падеже овец, они добиваются исключения чабана из партии. Личная месть прикрывается громкими фразами о защите колхозного добра. Картина заседания бюро райкома, обсуждающего «дело Танабая Бакасова», выдержана в мрачных, трагических тонах. Один только секретарь райкома комсомола Керимбеков вступился за чабана; растерялся старый друг, парторг колхоза Чоро Саяков. С этих пор мир потерял свои краски в глазах Танабая. Чабан быстро постарел, оробел как-то, стал неуверен в себе. Изо дня в день он возвращается к своему прошлому, спрашивает себя, прав ли был, организовывая колхозную жизнь, отдавая ей все силы? И сам себе отвечает, что все-таки, несмотря ни на что, был прав. Вот и в эту непроглядную ночь, в бесприютной и унылой каменной степи, сидя рядом с издыхающим иноходцем, «старым конем, очень старым», он вспоминает упрек вздорной невестки своей: «Ишь ты, зачем было вступать в партию, если всю жизнь в пастухах да в табунщиках проходил, к старости выгнали...» — и отвечает: «А что исключили, так это ты не тронь! Это моя печаль, невестушка! Это ты не тронь!» И, звено за звеном, в холодную февральскую ночь перебрав до мелочей свою жизнь, говорит себе и миру: «Нужен я еще, нужным буду...» Вбирая в один фокус и опыт народного исторического творчества, к которому причастен Танабай, и тонкие психологические чувствования развивающейся личности, и философские обобщения, и точные приметы вещественного мира, писатель запечатлел в облике обыкновенного киргизского крестьянина типического героя времени, сложный и сильный характер. Айтматов написал, такого человека деревни, который держал и держит ее на своих плечах. Все трудности, которые испытывает Танабай, борясь, переживая, страдая,— это и есть то самое, что составляет смысл, назначение, радость его бытия. Писатель любит прибегать также к прямым аналогиям, символам и потому, что они легко перерастают в поэтические обобщения, и потому, что часто создают подтекст (ср. искусно введенный в повесть плач по великому охотнику Карагулю). Древние киргизские песни-плачи «старого охотника Карагуля» и «верблюдицы, потерявшей своего белого верблюжонка», искусно переплетенные с горестными размышлениями главного героя, усиливают трагедийную окраску тяжких моментов в жизни Танабая. Одновременно, вместе с многочисленными повторами ключевых слов, фраз, развернутыми сравнениями, придают повествованию музыкальное звучание, завораживающую эпическую напевность.
