В прошлом году я весну встречал на Камчатке. Там увидел я однажды медведя-рыбака. Сидит в реке здоровенный медведь.
Сидит по горло в воде, только голова сухая из воды торчит, как пень. Башка у него громадная, мохнатая, с мокрой бородой. Он ее то на один бок наклонит, то на другой: рыбу высматривает. И вдруг что-то лапами стал в воде хватать.
Вижу — достает рыбу-горбушу. Прикусил он горбушу и сел на нее. Зачем это он, я думаю, на рыбу-то сел? Сел и сидит в воде на рыбе. Да еще и проверяет лапами: тут ли, под ним ли?
Вот плывет мимо вторая рыба, и ее медведь поймал. Прикусил и тоже на нее садится. А когда садился, опять, конечно, привстал. И первую рыбу течением из-под него утащило. Мне-то сверху все видно, как эта горбуша покатилась по дну. А медведь как рявкнет! Потерялась рыба. Ах ты! Непонятно ему, бедняге, что такое с его запасом делается, куда он девается. Посидит, посидит, да и пощупает лапой под собой: тут ли рыба, не убежала ли? А как схватит новую, опять я вижу, что старая выкатилась из-под него, и ищи-свищи!
Ведь, на самом деле, обида какая: теряется рыба, и все тут!
Долго-долго сидел он на рыбе, ворчал, даже пропустил две рыбины, не решился ловить; я видел, как они проплыли мимо. Потом опять подцепил лапой горбушу. И опять все по-старому: нет прежней рыбы.
Я лежу на берегу, хочется мне посмеяться, а смеяться нельзя. Попробуй-ка посмейся! Тут тебя медведь со злости съест вместе с пуговицами.
Громадную сонную рыбину натащило течение прямо на медведя. Сгреб он ее, кладет под себя... Ну, конечно, под ним пусто.
Тут медведь так обиделся, что заревел во всю мочь, прямо как паровоз. Поднялся на дыбы, лапами бьет по воде. Ревет, захлебывается.
Вылез из воды, отряхнулся и ушел в лес. А рыбу опять потащило течение.
