Хочется начать этот разговор с двух писем, написанных людьми, находящимися по разные стороны невидимой баррикады, но уже начинающими движение друг к другу. Движение, которое должно уничтожить разделяющую их линию.
«Наверное, во времена наших бабушек было проще. Выйдешь за околицу, сядешь на бревнышко, и никаких забот. Но скажите, где в Москве найти бревнышко, а тем более околицу? Вот и приходится нам обживать лестницы, часто холодные и неуютные. А вы когда-нибудь пытались вникнуть в нашу жизнь, понять наши интересы? Конечно, обвинить нас легче всего, очень легко дать бессмысленный совет, как, например: собираться в другом подъезде (где тоже живут люди) или собираться у кого-нибудь дома (а вы пустите к себе домой 15–20 человек?). А у нас ведь очень интересная жизнь! Мы можем весь вечер обсуждать новый фильм или петь наши любимые песни. Предвижу, что многие из вас скажут: «Мы в ваши годы работали и учились!» Но мы тоже работаем или учимся (многие собираются поступать в вузы), но это — днем, а вечером? Вы считаете, что «молодежь не та»? Конечно, ведь время-то идет! А вспомните, ведь вы тоже танцевали рок, твист, пели «черного кота», хотя это и осуждалось. Посмотрите на нас внимательнее. Вы не узнаете себя в молодости? Мы — это вы, только чуть-чуть моложе, поэтому потерпите еще немного: наступила весна, и мы уходим из подъездов, а осенью на наше место придут другие.
Улыбнитесь им... Ученица 9-го класса...» (не важно, как ее зовут.)
Письмо второе — от педагога с большим учительским стажем.
«Фильм «Легко ли быть молодым?» показал мне меру нашей вины перед ребятами. Более двадцати лет работая учителем в школе, преподавателем в вузе, я всегда старалась, как мне казалось, быть с ребятами честной, относиться к ним с уважением. После фильма я оборачиваюсь назад и понимаю, вижу, что уважение невозможно завоевать без полного доверия, без поощрения и стимулирования самостоятельного мышления. Весь наш учебный процесс ориентирован на повторение чужих мыслей, чужих слов, а большая жизнь отделена от жизни в учебной аудитории стеной теоретических рассуждений, которые часто плохо состыковываются с этой самой жизнью. Значит, ни мое уважение к ним, ни моя честность не были действенными, значит, я плохо готовила их к жизни?! К той самой, в которой возбужденные подростки громят вагоны, переворачивают телефонные будки или урны с мусором».
И здесь подпись не важна. Важнее другое: мучительное осознание того, что шаг за шагом вскрываются такие глубины молодежных проблем, в которые иной раз даже заглянуть страшно. Глубины, о которых еще недавно мы вроде бы и не подозревали, завороженные радужной побасенкой о счастливом детстве, которое мы якобы создали для молодых и за которое они должны вечно благодарить нас, чувствуя себя в неоплатном долгу. НЕ ХВАТАЕТ ДИАЛОГА
Массовый гипноз не может продолжаться до бесконечности. Розовые очки разбиваются, и правда предстает во всей своей обжигающей наготе. Возникает психологический шок. В последние годы статьи и книжки о молодежи подчас напоминают сводки боевых действий. С одной стороны, скупые строки об очередных проявлениях вырывающейся из-под привычного воспитательного контроля активности молодых, действительно иногда приобретающей ошарашивающие, разрушительные формы, проходящие по статьям Уголовного кодекса. С другой стороны, упорные попытки «воспитателей» сделать вид, что ничего особенного не происходит, и тем самым спустить на тормозах выплеснувшуюся через край чрезмерную активность подрастающего поколения в надежде, что все обойдется, образуется, «стерпится — слюбится». Однако «война» затягивается, приобретает хронический характер, а кое-где и нарастает, доходя до экстремистских форм. Общество начинает требовать объяснений: что происходит? Огромные массы педагогов и родителей хотят знать: что делать? Как жить и воспитывать детей дальше? Ведь девушка — автор первого письма — абсолютно права: каждую осень на их место приходят другие, а мы так и остаемся на своих местах, мало подготовленные к новым поколенческим волнам. А ведь каждая новая из них — еще более бурная, чем предыдущие. Не хватает анализа, ясного понимания того, что происходит с нашими детьми. Такого понимания, которое позволило бы без лишних эмоций, просто по-хорошему улыбнуться друг другу и заняться не взаимными обвинениями, а совместным поиском устраивающих обе стороны решений давно наболевших вопросов. Не хватает диалога, желания и готовности выслушать друг друга, разобраться. Причем в первую очередь не хватает этого нам, взрослым. Слишком часто срываемся на крик, на истерику, на пресловутое «держать и не пущать!». От бессилия начинаем «работать» с подростками, как в старину в армии «работали» унтеры с вольноопределяющимися. Мы, взрослые, обязаны быть мудрее наших детей. Мы должны их понять и выслушать, помочь им разобраться во всем самим. Пока же этого, к сожалению, не происходит. Никак не уменьшается взаимное недовольство, раздражительность порождает ответную раздраженность, а это не лучший советчик: гнев не уживается с мудростью. ОПАСНЫЙ ВОЗРАСТ
Давайте разбираться. Более десяти лет существует в нашей речи уже знакомое всем словечко «неформалы». Пожалуй, именно в нем аккумулируется подавляющее большинство так называемых молодежных проблем. Кто же такие неформалы? Для начала ограничимся самым кратким объяснением: неформалы — это те, кто выбивается из формализованных структур нашей жизни, не вписывается в привычные правила поведения, стремится жить в соответствии со своими собственными, а не с чужими, навязываемыми извне (взрослыми, властями, обществом) интересами и готов отстаивать право на это, объединяясь с себе подобными для совместного провождения времени и реализации этих интересов. По данным многочисленных опросов Института молодежи, в городах с населением более миллиона человек к неформальным самодеятельным объединениям разных типов принадлежит 30–40% молодежи. В других, меньших по размеру городах, поселках, в сельской местности их число пока еще никем не измерено, однако известно: есть неформалы и там, и не так уж мало. Неформалы — это достаточно массовое движение, активно вовлекающее в себя не меньше половины (а по некоторым данным, и значительно больше) молодежи в возрасте от 14–15 до 18–20 лет. В следующих возрастных группах их число снижается, хотя есть неформалы и значительно более старшего возраста. В последнее время на передние позиции стали выдвигаться так называемые политические неформалы — различные самодеятельные организации и движения. Их члены объединены общими социально-политическими целями и интересами. Среди этих организаций есть как молодежные демократические, так и экстремистские (типа «Памяти», РВС, Русского национального единства). Во многих из них преобладают люди 25–30 лет и даже старше. Однако наиболее заметной средой, которая и породила на свет само слово «неформалы», были и остаются подростки. Именно в этом возрасте возникают и начинают проявляться те основы «неформальности», которые потом, при смене интересов, с возрастом, реализуют себя не только в специфически молодежных, но и в более взрослых сферах. Корни «неформальности» лежат в психологии подростка и, чуть позже, юноши. А вот пустят ли эти корни побеги, зацветут ли, определяется той социальной ситуацией и конкретными условиями, в которых живет и развивается подросток. ВЕРСИЯ БУНТА
Нынешнее массовое неформальное движение началось не так давно, примерно с середины 1986 года. За короткий срок оно захлестнуло страну — для молодежи из самых разных социальных групп и слоев населения быть неформалом стало престижнее и проще, чем не быть им. Основой этого движения стали многочисленные подростки — все эти металлисты, панки, любера, фанаты, рокеры, брейкеры, хиппи... Вот тогда и возник впервые в нашем обществе вопрос: что происходит? Было предложено два взаимоисключающих объяснения. Первое пугало: идет бунт неформалов! Второе успокаивало: просто возник бум вокруг неформалов. Согласно версии бунта, вначале горбачевская перестройка, а затем ельцинские реформы сломали прежние структуры, сдерживающие естественное для подросткового возраста активное и подчас агрессивное поведение. Эта агрессия грозит неисчислимыми бедами: здесь и «потрясение основ», и «раскачивание лодки», и «натравливание детей на отцов» и многие другие, столь же пугающие формулировки. По этой версии неформалы казались передовым отрядом каких-то варваров-пришельцев, свалившихся неизвестно откуда с единственной целью — погубить привычный нам образ жизни. Версия «бунта» не просто пугала — она требовала наведения порядка, усиления воспитательной работы, принятия экстремальных мер. Такое изначальное противопоставление неформалов и всего остального мира как бы поставило их вне закона: и пресса, и массовое сознание откровенно высмеивали петушиные гребни на головах панков, издевались над «африканскими судорогами» в танцах брейкеров, «веригами из чугуна» на шеях металлистов. Что уж говорить о пресловутых «всадниках смерти» — затянутых в черные кожанки лихих ночных наездниках на мотоциклах без номеров и глушителей?! Эти воспринимались просто как исчадия ада, сошедшие со страниц Апокалипсиса. «Бунт» (правда, до сих пор точно не известно, благодаря чьим усилиям) стал принимать зловещие формы. По Москве поползли драматические слухи о массовых побоищах между «люберами» и «металлистами». Наряды родителей стали дежурить у школ, встречая и оберегая своих детей от рокового влияния неформалов. Была введена практика постоянного дежурcтва учителей в школах в вечернее время. Милиция браво рапортовала о десятках и сотнях задержанных, однако гуманно отпущенных после разъяснительной работы подростков. Все это взвинчивало общественное мнение, но никак не способствовало реальному пониманию проблемы. Не могу отделаться от мысли, что кому-то был нужен, удобен и выгоден этот бунт неформалов. Он отвлекал общественное мнение от многих других проблем; он формировал откровенный «образ врага», с которым надо бороться; наконец, он в скрытой форме предупреждал о тех опасных последствиях, к которым приведут революционные изменения в нашем обществе: смотрите, мол, что дала ваша демократизация, то ли еще будет! Однако версия бунта продержалась сравнительно недолго. Хотя и до сих пор у нее есть достаточно влиятельные сторонники, в массовом сознании вскоре стало распространяться иное объяснение происходящего: никакой это не бунт — это наши с вами дети, нельзя же и впрямь воевать с ними, обвиняя в каком-то злонамеренном вредительстве. Это просто бум, созданный отдельными журналистами и подхваченный теми, кто не сумел или не захотел вникнуть в проблему. ВЕРСИЯ БУМА
Увидев, что пропаганда бунта лишь увеличивает число неформалов и привлекает к ним внимание, показывая полное бессилие административно-репрессивной педагогики, несостоятельность используемых приемов и методов социализации подрастающего поколения, наша воспитательная система (и многие из нас вместе с ней) шарахнулась в противоположную сторону. «Ничего страшного: перемелется — мука будет», — этими и подобными успокоительными словами прикрывали мы собственную несостоятельность, страх и нежелание заглянуть в глубину открывшихся проблем. Отгородившись от реальной жизни, многие педагоги и воспитатели тем самым оберегали свой покой и благополучие. Неформалы стали «милыми детками», лишь слегка «отбившимися от рук». Появились образы обаятельных «злоумышленников», готовых тут же исправиться под благотворным влиянием нашей «перестроившейся» воспитательной системы. Брейкеры стали модными танцорами-спортсменами, металлисты превратились в трогательных меломанов, которым просто не посчастливилось в детстве послушать достаточное количество классической музыки, наконец, мотоциклистов в черном записали в клубы ДОСААФ. Вывод был прост: да, некоторый бунт имел место, но теперь уже все хорошо. Опять не могу отделаться от той же навязчивой мысли: ведь и это кому-то нужно, удобно и выгодно. Версия бума успокаивает общественное мнение, и без того взвинченное трудностями повседневной жизни; она создает иллюзию мира и полного единодушия в обществе — получается, что все у нас хорошо, все довольны и нет никакого противодействия устоявшемуся образу жизни; наконец, эта версия укрепляет веру в замечательные возможности нашей воспитательной системы, которая так быстро и эффективно разъяснила все обществу и избавила его от напрасных волнений. В ФОКУСЕ ВНИМАНИЯ
Обе версии односторонние. А раз так, значит обе они далеки от истины. Хотя, спору нет, в каждой из них есть определенное рациональное зерно, которое нельзя упускать в полемике. В пользу бунта говорит то, что отдельные ветви неформального движения действительно растут в сторону экстремизма. Те, кто еще недавно скандировал, стоя в толпе, слова известного шлягера советского рока «Мы хотим перемен!», подымая в такт руку со сжатым кулаком, сегодня вдруг стали обнаруживаться среди участников националистических митингов и в молодежной преступной среде. Тревожные события в Казани (где неформалы использовали самодельное оружие, включая и гранаты) вписываются в данную версию, как и своего рода нашествие той же казанской молодежи, специализирующейся ныне на грабежах в московском метро. Тенденция неформальности такова, что она при определенных условиях, в определенной ситуации действительно может стать опасной. Однако «может» не значит «должна», не значит «станет». Считаться с такой возможностью нужно, но именно для того, чтобы заблаговременно создать условия, при которых она не осуществится. Причем достичь этого не репрессивными, а иными, подлинно воспитательными действиями. В пользу бума говорит то, что в общем-то все обстоит далеко не так драматично. Действительно, поудивляв и попугав немного консерваторов экстравагантностью причесок, одежды и действий, неформалы сами стали как бы уставать от этой показухи и перешли к реальной деятельности — соответствующей их интересам, но не противоречащей тем «основам», потрясения которых боялся обыватель. И они, и мы сами стали несколько терпимее друг к другу: они добились желаемого и самоутвердились, мы же просто привыкли и смирились с тем, что прежней, какой она была в их отсутствие, жизнь уже не будет. Однако возникшее психологическое облегчение, своего рода разрядка межвозрастной напряженности, не снижает внимания к неформалам. Именно теперь оно может и должно углубиться до понимания объективных причин и возможных следствий этого явления. СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ДЕТЕКТИВ
Познание любого социального явления включает несколько этапов. После простого, во многом эмоционального описания следует поиск словесного определения для обозначения описываемого. От картинок «странных молодых людей» пришли к слову «неформалы». Все острее потребность в третьем этапе, аналитическом. Его развитие — показатель зрелости общества. Неформалы... Отношение их самих к этой кличке (да-да, именно так они воспринимают это полюбившееся нам словцо) сугубо однозначное — самым мягким в ответ может быть, пожалуй, словечко «официал». Называют они себя по-разному — в зависимости от излюбленного увлечения. Обобщать пробуют редко — гордятся именно своей особенностью, отличностью от других. У большинства из них сегодня еще нет четкого самосознания, однако потребность в нем постепенно нарастает. После первоначального противопоставления себя всему обществу они начали понимать, что подобное обособление не всегда продуктивно: трудно жить в обществе и быть полностью свободным от него. Даже если ты не согласен с ним и хочешь что-то переделать, придется вступать с этим обществом в активное взаимодействие. Для этого же необходимо осмыслить свое место в обществе, определить себя и свои цели. Сегодня неформалы встают перед проблемой трансформации из «движения в себе» в движение для всего общества. Поэтому вполне реально строительство моста между «ними» и «нами». Взаимопонимание же должно начаться с анализа проблемы, в котором одинаково заинтересованы оба берега. Разумеется, автор не претендует на то, чтобы решить все вопросы, связанные с неформальным движением. Задачи данного разговора более конкретные: попытаться рассмотреть социально-психологические механизмы, лежащие в основе неформального поведения; увидеть каждую из многообразных неформальных молодежных групп изнутри, поняв те психологические особенности, которые движут ее членами; вникнуть в отдельные примеры возникшего диалога и подумать о том, как развить и углубить такое сотрудничество; уяснить, в чем именно неформалы могут оказать нам неоценимую помощь.
