НОМЕР ТЕКСТА ДЛЯ СМС-ГОЛОСОВАНИЯ: 1612 ГОЛОСОВАТЬ!
О том, как в ноябре 2004 года могла пролиться на Майдане кровь, и кто ради того, чтобы удержаться у власти, готов был пролить кровь мирных манифестантов, рассказывается в предлагаемом вашему вниманию очерке. Город Слобожанск, упоминающийся в этом очерке, и действующие в нем лица — вымышленные. Не вымышлены только события, чуть не приведшие Украину к гражданской войне. * * * …Оранжевый Майдан стоял уже неделю, а власть никак не решалась разогнать демонстрантов, на чем настаивал, но не осмеливался взять на себя ответственность за проведение такой боевой операции, не дотянувшийся пока до президентской булавы Янукович. В первые дни так называемой «оранжевой» революции генерал-майор милиции Вячеслав Иванович Горбунов, считавший, что промедление — смерти подобно, и сам был сторонником силовых мер. «Беркут» и спецназ внутренних войск МВД должны были, как на показательных учениях по ликвидации массовых нарушений общественного порядка, рассечь собравшуюся на Майдане толпу на мелкие группы, разобщить, оттеснить и рассеять манифестантов, а организаторов и активных участников беспорядков задержать и в закрытых автомобилях немедленно отправить в органы внутренних дел. И все. Нет никакой революции. Оперативно провели инаугурацию Януковича, и был бы он уже легитимным Президентом. А недовольные они бы быстро заткнулись, когда на себе прочувствовали бы его тяжелую руку. Губернатор слобожанщины раз получил зуботычину от Януковича за провалы в предвыборной кампании — теперь служит ему цепным псом. И другие так же верно бы служили, куда б делись. Так нет же, сетовал Горбунов, победивший во втором туре Премьер, на которого возлагалось столько надежд, вместо того чтобы жестко поставить бунтовщиков на место, выступает перед своими сторонниками на каких-то привокзальных митингах и обзывает укравшего у него победу оппонента «шкодливым котом Леопольдом», угрожая при этом ему что-то там показать. Как-то несерьезно звучали подобные «грозные» заявления из уст без пяти минут первого лица государства, считал генерал. Насколько Вячеслав Иванович помнил этот мультфильм, шкодливыми были вообще-то серые глупые мыши, а не образованный интеллигентный кот Леопольд. Что и говорить, Премьер, уже ославившийся на всю Украину своей безграмотностью, после того как написал слово профессор, коим он якобы является, с двумя буквами «ф», за что сразу заслужил прозвище «проФФесор», выбрал не самое удачное для себя сравнение. «Он не только не учился в школе, не служил в армии и книжек не читал. Он даже детских мультяшек не смотрел. Ведь кот Леопольд всегда говорил: «Давайте жить дружно!» и он всегда воевал с двумя мышами. Одна мышь была большой и серой, а другая маленькая и рыжая», — мгновенно отреагировала на «шкодливого кота Леопольда» острая на язычок Юля Тимошенко, и приподнято-праздничный Майдан потешался над высмеянным ею громилой Премьером от души. В том, что без пяти минут Президент Янукович в столь тревожные для страны часы превратился в посмешище для миллионов протестующих против фальсификации выборов людей, генерал увидел верные признаки его поражения. Спасти новоизбранного во втором туре Президента могли, по мнению Горбунова, только решительные действия власти, которых к его огромному разочарованию не было. И вот, когда Вячеславу Ивановичу от надежного источника в министерстве внутренних дел стало известно, что в МВД нашелся генерал, способный подавить проходящие в столице акции гражданского неповиновения и снять наконец осаду со зданий Кабмина и Администрации Президента, ему по мобильному телефону позвонила дочь Вероника, восторженно сообщившая, что она вместе с ребятами из ее группы в Киеве на Майдане. Новость, что его единственная дочь двадцатилетняя студентка третьего курса юракадении, не поставив родителей в известность, тайком уехала к «оранжевым», отстаивать, как она сказала, свободу, сразила генерала в самое сердце. Выбитый из колеи предательством дочери, а такой поступок Вячеслав Иванович расценил именно как предательство, ведь та знала, что ее отец двумя руками голосовал за действующего Премьера, против которого теперь стояла вся эта «оранжевая» толпа, он приказал Веронике немедленно возвращаться в Слобожанск. Дочь, проигнорировав отцовский приказ, ответила, что на Майдане она среди друзей и пусть он за нее волнуется. Дав прослушать разгневанному отцу, как ее друзья дружно скандируют: «Зэка — на нары, тогда пойдем на пары», Вероника, чтобы окончательно с ним не рассориться, сославшись на севший аккумулятор, отключила свой мобильник и теперь Вячеслав Иванович рвал на себе волосы за то, что не успел предупредить ее о том, что этой ночью Киев ожидает ужасный разгром, способный, как он вдруг понял после разговора с дочерью, привести к гражданской войне. Именно к войне, потому что, ни дай Бог, с головы его дочери упал бы хоть волосок, генерал-майор милиции Вячеслав Горбунов этого никому никогда бы не простил, как на его месте и любой бы отец. Первым его порывом было сесть в служебный «фольксваген» и, врубив мигалку, что есть мочи нестись в Киев, найти на этом Майдане дочь, и силой, если понадобится, вернуть ее домой. Как отец он был правомочен так поступить, но как начальник городского Управления МВД генерал-майор милиции Горбунов не имел права спонтанно сорваться и уехать в столицу не поставив в известность начальника областного Управления генерал-лейтенанта милиции Нечипоренко. Просить в такое напряженное время у Нечипоренко разрешения отлучиться из гарнизона по личному, по сути, вопросу Горбунов не посмел. А вот откомандировать в Киев начальника УУР Сокольского было в его власти. Сергей отнесся к тревогам Горбунова с пониманием. Искать и защищать — это его профессия. Поставив в секретариате печать на подписанную генералом командировку, Сокольский, не теряя времени, выехал на закрепленной за ним «Волге» в охваченную революционным подъемом столицу, до которой было ни много ни мало пятьсот с лишним километров. Пост ГАИ на выезде из Слобожанска он проехал в двенадцать тридцать — шедшую на предельной скорости «Волгу» с милицейскими номерами гаишники даже не порывались останавливать, и Сергей рассчитывал засветло прибыть на Майдан Независимости. Задача перед ним стояла вполне определенная — найти и вывести генеральскую дочь из-под готовящегося удара спецназа, а если удастся ее уговорить, то привезти Веронику к переживавшему за нее отцу. Сокольский видел свою миссию несколько шире: предупредить лидеров оппозиции о возможном штурме ночного Майдана. Отдавая себе отчет в том, что совершит служебное преступление, рассекретив запланированную на час «Ч» спецоперацию МВД, о которой ему доверительно сообщил Горбунов, Сергей готов был и открыто выступить против своего ведомства, если власть посмеет бросить против мирных манифестантов внутренние войска. Внимательно следя за новостями с Майдана, он не мог не услышать обращение генералов СБУ к правоохранительным органам — следователям, прокурорам, оперативникам и бойцам спецназа. «Не забывайте, что ваш долг служить народу, — говорилось в заявлении. — СБУ считает своей главной задачей защиту людей вне зависимости от источника угрозы. Будьте с нами!» Сергей Сокольский о своем долге не забывал. Но он и в страшном сне не мог представить себе, что может настать такой момент, когда ему придется защищать сограждан от милицейского спецназа. Одними из первыми на призыв сотрудников Службы Безопасности Украины откликнулись курсанты Академии МВД, которые на следующий день строем пришли на баррикады, чтобы убедить других правоохранителей присоединиться к ним. Подполковник милиции Сокольский был растроган, когда безоружные мальчишки и девчонки с оранжевыми ленточками на милицейской форме стали живым щитом вокруг главной в те дни сцены страны. Он, правда, не уверен был в том, что выступавшие на той сцене вожди «помаранчевой» революции и примкнувшие к ним политики заслуживали такой чести. Как по нему, так все политики одинаковы. И те, кто с оранжевой трибуны с комсомольским задором восклицали, что отныне будут думать исключительно о народе, клятвенно заверяя мерзнувших на площади людей, что «сильные поддержат слабых, а богатые помогут бедным»; и те, кто жаждая остаться у власти, фальсифицировал выборы. Неоперившимся курсантам, исключенным из милицейской академии за участие в митинге протеста, Сергей верил. Полумиллионному Майдану, вышедшему на бессрочную вахту ради свободы и торжества справедливости, верил. А политиканам, под какими бы праведными лозунгами они ни выступали — нет. «Те, кто достаточно умен, чтобы не лезть в политику, наказываются тем, что ими правят люди глупее их самих», — вспомнилось Сергею изречение Платона, но в свете развернувшейся вакханалии во время президентских он не мог не согласиться Сергей и с высказыванием французского писателя и политика Шарля Монталамбера: «Если вы не будете заниматься политикой, политика займется вами». «Судя по тому, как я стремлюсь на мятежный Майдан, политика мною занялась конкретно», — отметил Сергей, подъезжая к охваченному революционным подъемом Киеву, превратившемуся в те дни центр украинского паломничества. Беспрепятственно проехав усиленные ОМОНом заслоны ГАИ, которые по мере приближения к бунтующей столице встречались все чаще, Сокольский на своей «Волге» с синими спецномерами влился в поток автомобилей с оранжевыми ленточками на антеннах. Оставив машину на боковой улочке, он вышел на Крещатик и не узнал его. Кругом стояли палатки и, несмотря на слякотную погоду, на улице было очень многолюдно. Мужчины, возвращаясь с работы, делились с митингующими сигаретами и деньгами, оставляя себе лишь жетоны на проезд в метро. Киевляне, среди которых Сергей увидел немало людей весьма преклонного возраста, несли и несли дежурящим в палаточном городке демонстрантам теплые вещи, лекарства, хлеб, кофе и все, что нашлось в домашних холодильниках. Бедно одетые старушки раздавали суп и кашу из кастрюль, привезенных на двухколесных тележках. Особенно поразила его пожилая женщина с парализованными ногами, которая в инвалидной коляске с прикрепленным к ней оранжевым флажком и ленточкой на рукаве предлагала всем кофе и чай из термоса в сумке, привязанной к этой же коляске. Периодически кто-нибудь отряхивал снег с ее шапки и воротника — зонтик, под которым женщина сидела, не спасал... Приезжая в Киев по служебным делам Сокольский всегда отмечал радушие и доброжелательность киевлян. У жителей великого красивого Города на днепровских кручах, в котором зародилось христианство на Руси, не было и капли той столичной заносчивости, характерной для кичащихся своей московской пропиской уроженцев российской столицы, презрительно называющих приезжих «лимита». В «помаранчевом» Киеве, гостей столицы, независимо от того из каких регионов и под какими бы флагами они ни прибыли, принимали с искренней теплотой. Везде царила атмосфера добра, понимания, взаимопомощи и терпимости. Всматриваясь в излучавшие доброту открытые лица людей на Крещатике, которые независимо от исхода беспримерной акции самоотверженного гражданского неповиновения уже стали нацией, на которую хотел походить в те дни, казалось, весь мир (за исключением разве что братской России и Белоруссии, узревших в «оранжевой» революции угрозу и своим державным устоям), Сергей, будучи русским по национальности, впервые испытывал гордость за то, что он гражданин независимой Украины. И чем яростнее раздувалась оголтелая истерия в российских масс-медия, развернувших настоящий информационный шабаш против «оранжевых», осмелившихся отстаивать свое право на честные выборы, тем патриотичнее были его чувства к «помаранчевой» Украине. Разжигаемое прокремлевскими средствами массовой информации враждебное отношение россиян к украинскому народу, восставшему против укравшего их голоса преступного режима, вызывало у Сергея естественный протест и недоумение. С московскими политиками, допустим, все ясно — при таких друзьях Украины, и врагов не надо. Им приятно было бы видеть Президентом соседней державы бывшего уголовника хотя бы потому, что мечтающая о присоединении к Евросоюзу Украина с таким Президентом стала бы еще большим изгоем в глазах мирового сообщества, чем при Леониде Кучме. Такое унижение независимой страны, в которой не нашлось более достойного человека на пост Президента, чем дважды судимый «проФФесор», было бы только на руку распираемым имперскими амбициями политикам, смотрящим на Украину, как на Малороссию, бывшую когда-то провинцией царской России. Ладно, рядовым россиянам, оболваненным агрессивно-лживыми СМИ, было не понять, за что люди в Украине стояли на Майдане и что им вообще нужно. Но почему культурная элита России осуждала мирные акции протеста миллионов честных людей против насквозь коррумпированной лживой власти в Украине, и в то же время восхищалась новым главарем этой преступной по своей сути власти, решившим, что раз его судимости за хулиганство и разбой погашены за давностью лет, то теперь он достоин президентского кресла, для Сокольского было загадкой. Ведь когда ГКЧП устроило коммунистический путч, москвичи первыми вышли на баррикады и трое молодых парней погибли под гусеницами танков, заплатив за свободу для всего многонационального Советского Союза своими жизнями. А могли бы дома отсидеться. Им что, отстаивать демократию больше всех надо было? Советские люди привыкли шептаться на кухнях и худо-бедно прожили под руководством КПСС без малого почти восемь десятилетий, и дальше бы жили — не тужили, но в августе 91-го у них хватило смелости поднять голову и в рядах защитников российского Белого дома были представители разных слоев населения и национальностей, в том числе и украинцев. Теперь же россияне искренне возмущались тем, что в Киеве вышли на Майдан. Да как посмели — это ж бунт против основ власти! И зачем, «оранжевые», вы круглосуточно мерзнете на своей площади Независимости? Вам нужна демократия, свобода слова, какие-то там общеевропейские ценности? А не много ли вы захотели? У нас о такой вольности, как свобода слова, давно уже никто не вспоминает и ничего, без нее вроде как бы и лучше — нет в умах излишнего брожения. Подумаешь, украли ваши голоса и власть вас за людей не считает. На то она и власть, что понукать нами как стадом. Поддержал наш Президент вашего «провластного кандидата» и даже два раза поздравил его уже с победой, так и сопите себе в тряпочку, а не революции какие-то у себя непонятные устраиваете, да еще, небось, на американские деньги… Размышляя над причиной такой весьма странной, на его взгляд, симпатии россиян к украинскому Премьеру со столь неприглядным криминальным прошлым, Сергею невольно вспомнились строки из стихотворения великого русского поэта Михаила Лермонтова — «Прощай немытая Россия, страна рабов, страна господ, и вы, мундиры голубые, и ты, послушный им народ». Идя по ярко освещенному Крещатику, он безмерно гордился тем, что его народ из повиновения вышел — в нем наконец проснулся вольный дух запорожского казачества, и правящая банда «господ» с их «паханом» из уголовников оказалась перед ним бессильна. Палаточный городок, раскинувшийся на центральной магистрали столицы, напоминал военный лагерь, и то, что дымящиеся в этом лагере полевые кухни были доставлены из Слобожанска, несколько реабилитировало в его глазах родной город, отдавший «провластному» кандидату и без всяких фальсификаций восемьдесят процентов голосов во втором туре выборов. Родившийся и выросший в Слобожанске Сергей Сокольский, отец которого был ученым, а мать преподавала в университете высшую математику, был обескуражен тем, что его город, до сих пор славившийся своим научным потенциалом и претендовавший на студенческий центр страны, почти поголовно проголосовал за липового доктора наук и профессора, которого органически не воспринимала, по крайней мере, половина населения страны, и это категорическое неприятие бывшего зэка в качестве будущего Президента, собственно, и привело к «оранжевой» революции. Будь на его месте любой несудимый за уголовные преступления политик, фальсификация выборов такой бури всенародного протеста очевидно не вызвала бы, полагал Сергей, считавший, что не выбери себе Кучма в преемники столь неприглядного кандидата, не было бы никакого Майдана. А вообще, по сложившемуся у Сокольского мнению, многие голосовали за лидера оппозиции, называвшего в свое время Кучму «батьком», а своих будущих соратников по «оранжевой» революции «фашистами», просто как за меньшее зло, и в большинстве своем люди, трезво оценивающие его слабости и недостатки, вышли на Майдан Независимости не столько «за» «народного президента», суетливо принявшего присягу перед депутатами после закрытия спикером внеочередного заседания Верховного Совета, сколько «против». Против того, кто имел наглость отобрать у них право выбора. …Придавленные мокрым снегом палатки тянулись до главной площади главного города страны. В них отдыхали после вахты на Майдане съехавшиеся со всех областей Украины люди, готовые до конца отстаивать свое право жить в свободной стране с достойным президентом, а не с «паханом», считающим их «козлами, которые нам постоянно мешают жить». По роду своей деятельности подполковник милиции Сокольский имел дело с далеко не лучшими представителями общества, но весь уголовный контингент, от мелкого воришки, стянувшего у пенсионерки кошелек на базаре, до коронованных «паханов» криминального мира — воров в законе, не вызывал у него такого отвращения, как рядившийся в овечьи шкуры громила-премьер с глумливой ухмылкой и пустыми глазами. Сергею, по большому счету, не было никакого дела до этого державного мужа, но какой бы телеканал он ни включил, какую б радиостанцию не прослушивал, какую бы газету не раскрыл — ангажированные журналисты и примкнувшие к ним продажные писатели в один голос навязчиво внушали электорату, какой весь из себя замечательный у нас Премьер — он и отличный хозяйственник, и прирожденный руководитель государственного масштаба, и необычайно одаренный ученый-самородок — чуть ли не академик, и что особенно положительно — он верующий человек, читающий каждое утро строки молитвы: «Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день…» Но особенно Сокольского поражал феномен необычайной учености Премьера — ославившегося на всю страну «проФФесора», малограмотность которого стала притчей во языцех. Сам «корифей всех наук» Иосиф Сталин не мог похвастать ученой степенью, а наш выбравшийся «из грязи в князи» самородок, гляди, вот выучился на доктора наук, и, как тот сам утверждал, несмотря на свою колоссальную занятость, и лекции студентам читал, и кафедрой заведовал и около пятидесяти научных трудов написал. Сергей Сокольский допускал, что Премьер те труды даже пытался прочитать. Отец Сергея — проректор по науке слобожанского университета Александр Иванович Сокольский, знакомый с научной средой не понаслышке, как анекдот рассказывал о том, как Виктор Янукович защищал диссертацию на соискание ученой степени доктора экономических наук, написанную за него сотрудниками Института экономико-правовых исследований. Соль этой защиты была в том, что сановный соискатель перепутал заранее подготовленные ответы на заранее подготовленные вопросы, чем изрядно потешил ученый совет. И вот этот «выдающийся» ученый и хозяйственник, укравший за одну ночь у государства крупнейший металлургический комбинат, собрался в Президенты. Устроенная его «единой командой» беспрецедентная по своей наглости и масштабу фальсификация президентских выборов, когда целые города и села были отданы на откуп «браткам», понаехавшим с подконтрольных провластному клану регионов обеспечивать повсеместную победу действующему Премьеру, наглядно продемонстрировали Сокольскому, какая участь ждет страну, стань дважды судимый рецидивист ее Президентом, если еще во время предвыборной кампании у людей возникло ощущение, что уже нет государства, нет милиции, армии, власти, а есть только власть этих самым «братков». В области, где народ мог проголосовать не так, как надо, бритоголовых молодчиков откомандировали эшелонами. Их централизованно селили в гостиницы, а если в гостиницах не хватало мест, расселяли братву по студенческим общежитиям. Поселенцы безудержно пьянствовали и вели себя нагло, как оккупанты, которым дозволено все: цеплялись к прохожим, грязно матерились при женщинах и детях, и избивали тех, кто пытался сделать им замечание. Местные же милиционеры, в упор не замечая творимых правонарушений, защищать сограждан от приезжих бандитов не собирались, ибо бандиты стали для таких правоохранителей теперь политически родными. Подобное в истории органов уже было — ОГПУ-НКВД считало уголовников социально близкими. У большевистской власти с преступным миром вообще были общие корни. Основатель партии большевиков одиозный Владимир Ульянов (Ленин), несмотря на полученное в детстве приличное воспитание, был весьма нечистоплотен в приобретении денежных средств. Праздное времяпровождение в курортных западноевропейских государствах, где почти семнадцать лет набирался сил будущий «учитель и вождь трудящихся всего мира», требовало немалых денег. «Здесь отдых чудесный, купание, прогулки, безлюдье и безделье. Безделье и безлюдье для меня лучше всего», — писал из-за границы Владимир Ильич своей матери. В других, менее лирических письмах, он подбивал «чудесного грузина» по кличке Коба (сменившего потом себе партийную кличку на более звучную — Сталин) на вооруженные налеты на банки и почтовые кареты. На ленинском языке эти кровавые разбои культурно именовались экспроприацией — сокращенно «эксами». В чем-чем, а в бандитизме несостоявшийся священник Иосиф-Коба себя очень хорошо проявил. Чего только стоило организованное им в 1907 году знаменитое ограбление Тифлисского банка! В результате применения бомб при проведении революционных «эксов» были убиты и ранены десятки невинных людей, но будущего «земного бога» Сталина и идола всех коммунистов мира Ленина отнюдь не смущало, что экспроприированные мешки с деньгами на содержание их экстремистской партии были залиты кровью. «Грабь — награбленное!» — этот знаменитый большевистский лозунг нашел широкий отклик в сердцах расплодившегося на российских просторах разбойного люда. С такой поддержкой большевикам просто грех было не победить буржуев. Во времена НЭПа воры и уголовный розыск сблизились настолько, что заключили меж собой негласный договор: государственное имущество неприкосновенно, зато дела об ограблении нэпманов милиция расследует спустя рукава. В первые годы становления советской власти ее верховные руководители смотрели на организованную преступность вполне снисходительно и наряду со множеством молодежных объединений существовали «Союз хулиганов» и «Центральный комитет шпаны». Официально их, правда, не регистрировали, но и разгонять не спешили. И только когда власть окончательно убедилась, что «социально-близкие» не собираются массово перековываться, воровской «малине» объявили войну. Велась она весьма своеобразно: пока уголовник находился на свободе, карательные органы преследовали его по всем правилам, но только уголовный преступник оказывался за решеткой, он опять становился «социально-близким», ведь, несмотря на тяжесть совершенных преступлений, люмпен-пролетарии оставались для большевиков своими, как бы заблудшими овцами, отбившимися от общества строителей коммунизма. Неужто теоретики светлого коммунистического будущего были столь наивными, чтобы всерьез полагать, будто вора можно увлечь идеями всеобщего социального равенства? Воры и без марксизма-ленинизма испокон веку жили по коммунистическому принципу: «от каждого — по способностям, каждому — по потребностям». У воровского сословия были способности к воровству. Воровством свои потребности воры и удовлетворяли, так что коммунизм им был без надобности. Воровской «моральный кодекс», согласно которому вор со своей добычи не богател — это считалось дурным тоном, а должен был побыстрее промотать свою долю, воры блюли куда стороже, чем коммунисты соблюдали предписанный им «моральный кодекс строителя коммунизма». Большевистская идеология создания коммунистического общества принципиально расходилась с воровской идеей существования отдельно общества, вне его, тем более что по воровским понятиям вору сотрудничать с властью было «западло». Однако сотрудничали. В местах не столь отдаленных. Разумеется, уголовники притесняли бы «политических» и без пожелания гулаговского начальства. Но они знали, что развязанный ими террор в местах заключения против «врагов народа» угоден власти и потому фактически выполняли ее волю. «Умри ты сегодня, а я — завтра», — гласил зэковский закон и воры, измываясь с поощрительного согласия администрации ИТЛ над «социально-чужими», боролись в первую очередь за свое выживание, так что такой союз преступного мира с лагерными властями был вполне объясним: содержащиеся в исправительно-трудовых лагерях уголовники содействовали тюремщикам в уничтожении разоблаченных классовых врагов, за кои заслуги воровской контингент и имел привилегии перед политзэками, которые подлежали не исправлению, а ликвидации. Союз между властью и криминалитетом действовал лишь в огороженной колючей проволокой зоне. За ее пределами правоохранительные органы спуску преступникам уже не давали. Другое дело, что сами правоохранители не всегда были чисты на руку, но в советское время с оборотнями боролись беспощадно. Пойманного «на горячем» милиционера немедленно изгоняли из органов, лишали специального звания, и он отправлялся «мотать срок» в «ментовскую» спецзону, причем сажали за нарушение законности не только ментов, но и судей с прокурорами, что было в высшей мере справедливо, считал Сергей Сокольский, ибо неприкасаемых для закона быть не должно. В современных же реалиях, когда постсоветская власть стала жить «по понятиям», коррумпированные служители Фемиды чувствовали себя очень комфортно — не таясь строили себе роскошные дворцы, покупали престижные «мерседесы», отдыхали на заморских островах и были, понятное дело, довольны правителями, при которых им жилось столь вольготно. Потому разжиревшие милицейские генералы и прокуроры грудью встали на защиту криминально-олигархического режима, выдвинувшего в Президенты «авторитета», получившего с легкой руки журналистов кличку «ПроФФесор». Когда страной правили «паханы» и «авторитеты», беспрецедентное единение ментов с бандитами не выглядело таким уж противоестественным. И все же в милиции нашлось достаточно сотрудников, не утративших офицерской чести и способных дать укорот распоясавшимся «провластным» бандформированиям. Сергей Сокольский был восхищен поступком своих закарпатских коллег из Управления по борьбе с организованной преступностью, задержавшим, в пику своему начальству, банду из сорока человек, прибывшую в Ужгород для вооруженного нападения на манифестантов. Благодаря решительным действиям убоповцев, обезвредивших голыми руками (поскольку руководство запретило выдавать своим оперативникам табельное оружие) вооруженную до зубов банду, у который было изъято огнестрельное и холодное оружие (традиционные для бандитов бейсбольные биты и металлические пруты) массовое кровопролитие было предотвращено, и Сокольский был уверен в том, что вдохновителями провалившейся акции устрашения были высшие чины МВД. Если генерал-майору милиции Горбунову могло прийти в голову подбросить противопехотную мину доверенному лицу лидера оппозиции, то министерским «ястребам» положено мыслить уже на государственном уровне. Утративший контроль над ситуацией Президент не хочет прислушаться к своему Преемнику и ввести в стране чрезвычайное положение, стало быть, надо его к этому подтолкнуть — устроить в том же Ужгороде «ночь длинных ножей» и тогда ответ власти на организованную ею же резню абсолютно предсказуем: еще номинально действующий Президент своим Указом объявляет о чрезвычайном положении, в столице вводится комендантский час и для разгона Майдана и разблокирования административных зданий у министра МВД (известного своей приверженностью «провластному кандидату») будут полностью развязаны руки. Когда миллионы людей вышли на улицу, парализовав работу аппарата Президента и Кабмина, когда генералы СБУ выступили на стороне митингующих, и было уже ясно, что армия не пойдет против собственного народа, только МВД при условии введения в стране чрезвычайного положения могло спасти сфальсифицировавший выборы агонизировавший режим. Косвенное подтверждение своих предположений Сокольский вскоре получил. В тот же день, когда он увидел показанный по телевидению сюжет о задержании УБОПом бандитов и изъятом у них оружейном арсенале, руководство правоохранительных органов предъявило обвинение не задержанным бандитам, а своим сотрудникам, обвинив их в неправомерных действиях, мол, они незаконно арестовали законопослушных «спортсменов». Выручать «спортивную команду» примчался сам губернатор, но стоящий на страже законности бдительный прокурор и без губернаторского заступничества отпустил бы бритоголовых молодчиков восвояси. Не прошло и трех часов после задержания, как вся банда была освобождена подчистую (изъятое оружие и спортивный инвентарь (бейсбольные биты) бандитам, правда, почему-то не вернули), а причастные к «несанкционированному» задержанию офицеры милиции отстранены от исполнения служебных обязанностей. Что касается Сокольского, то у него развеялись последние сомнения в том, что такое «торжество законности» станет нормой, если претендующий на высший государственный пост премьер-министр-рецидивист добьется своего. Чтобы этого не произошло, Сергей и направлялся на Майдан, где бились в унисон растревоженные сердца сотен тысяч людей, поверивших в то, что они выбрали лидера, достойного быть истинно народным Президентом, и что именно они творят в эти промозглые ноябрьские дни историю новой, свободной Украины без коррумпированных жирных котов-чиновников, без продажных правоохранителей и без криминальных кланов, поделивших меж собой национальное достояние страны. Вспоминая проведенную на главной площади страны тревожную бессонную ночь, Сокольский, скромно оценивая свой вклад в то, что той ночью была остановлена на марше выдвинувшаяся с загородной базы министерства внутренних дел колонна грузовиков с поднятым по тревоге спецназом внутренних войск, не причислял себя к участникам «оранжевой» революции, настоящим героем которой был народ, в двадцатиградусные морозы отстоявший на Майдане право на свободу для каждого гражданина Украины, независимо от его политических пристрастий. Сергей был восхищен тем, как восприняли простые люди его сообщение, что МВД готовится бросить на разгон демонстрантов спецназ и бронетехнику. Страх был, однако о том чтобы отступить не было даже и речи. Наступила спокойная напряженность, как бывает перед боем. Все понимали, что может пролиться кровь, но свой выбор в определенное время и в определенном месте исполнить свой долг перед своей совестью они уже сделали. И ни один человек не покинул площадь, когда в тот же вечер «народный президент» обратился к манифестантам не оставлять Майдан Независимости, потому что по имеющейся у него информации власть в ближайшие часы предпримет попытку разогнать палаточный городок в центре столицы. «Если станет известно о подготовке какого бы то ни было варианта силового решения, мы в ту же секунду выходим из переговоров», — заявил он со сцены на Майдане. Но не угроза выхода из переговорного процесса предотвратила усмирение мятежной столицы «дикой дивизией» МВД, а высшие офицеры Службы Безопасности Украины и армии, вовремя охладившие горячие головы генералов министерства внутренних дел предупреждением о том, что в случае, если войска МВД войдут в Киев, им придется иметь дело не только с безоружными людьми, но и со спецназом разведывательных служб и армией. Заместитель министра МВД, поднявший по тревоге внутренние войска, спасовал перед СБУ — преемником советского КГБ, и вернул войска, которым уже были розданы боеприпасы, щиты, дубинки и слезоточивый газ для разгона Майдана, в казармы. Когда стало ясно, что призывы к милиции быть с народом возымели свое действие, оппозиция, выбив у власти ее главный козырь — МВД, наутро перешла к языку ультиматумов. Отсиживающемуся на даче гаранту Конституции было дано 24 часа на то, чтобы уволить Премьер-министра с примкнувшими к нему губернаторами-сепаратистами, и поручить Генпрокурору возбудить против этой гоп-компании уголовное дело за призывы к созданию Юго-восточной украинской автономной республики (по украински — ПіСУАР — Південно-східна українська автономна республіка), прозвучавшие на состоявшемся накануне съезде сепаратистов (который освятил своим присутствием мэр Москвы, пообещавший расстаться со своей любимой кепкой, чтобы быть похожим на украинского премьера). Предъявляют ультиматумы, как правило, те, на чьей стороне сила, и Сокольскому было уже очевидно, что в противостоянии власти и оппозиции верх уверенно одерживает последняя. Сгущавшиеся над Майданом кроваво-черные тучи благополучно развеялись, генеральская дочка нашлась — для ее розыска оказалось достаточно одного объявления по микрофону, и больше в Киеве Сокольскому делать было нечего. Вероника при нем позвонила отцу, и тот, успокоенный, что с ней все в полном порядке, не стал категорически настаивать на том, чтобы она немедленно возвращалась домой. Генерал Горбунов по своим каналам еще в три часа ночи получил заверения, что МВД отказалось от проведения каких-либо силовых операций против мирных манифестантов…
