НОМЕР ТЕКСТА ДЛЯ СМС-ГОЛОСОВАНИЯ: 8165 ГОЛОСОВАТЬ!
фрагмент цикла "Хранитель")
Небо над Парижем было укрыто казённым серым сукном грубого солдатского одеяла. Лишь кое-где сквозь прорехи в этом, сотканном из низких плотных туч, сукне, проглядывали символично редкие лучи солнца. И лучи эти не озаряли, а, скорее, робко бросали свет на лица, головы, плечи людей, что плотной единодышащей толпой сгрудились в это утро на городской площади. Здесь, в центре притихшего в ожидании кульминационного момента многоглавого человеческого озера, шла казнь. Одна из многих тысяч казней за последние несколько страшных лет. Вот на островок-помост вывели избитую женщину в красном платье со связанными за спиной руками, вот женщина охрипшим срывающимся голосом попыталась прокричать что-то, но знаменитый палач Нанте грубо швырнул её на пропитанные кровью доски…вот застучала зловещая дробь полковых барабанов, заиграли отблески на стремительно опускающемся ноже гильотины, раздался короткий свист, по толпе прокатился финальный вздох… Всё! Больше ничего интересного тут не случится. Ещё одна душа, при непосредственной помощи собратьев-христиан, отлетала в мир иной (в Рай или в Ад - с этим пусть уж Господь и госпожа История разбираются), и пора расходиться по домам.
А Бог, он, конечно, разберётся - такова уж его профессиональная Божья обязанность, и История казнённую даму без внимания не оставит, а мы, так вообще, гордиться можем, что присутствовали при событиях, вошедших в школьные учебники и художественную литературу!..
Я развернулся и пошёл прочь. Я не стал смотреть, как гражданин Нанте, ухмыляясь, поднял вверх отрубленную голову, как глумливо хлестнул её по щеке. Как возбуждённый плебс из первых рядов, в соответствии с новейшей, но уже устоявшейся традицией, потянулся к помосту, чтобы вымазать лица кровью свежей жертвы…
Я уходил, а по моему лицу текли слёзы, и на душе было до того мерзко, что хотелось повалиться ничком на парижскую мостовую и тоскливо завыть, оплакивая ещё одну невосполнимую потерю в своей, такой долгой и такой несчастной, жизни.
Шарлотта !!!
К этому времени я уже несколько лет пребывал в пределах Французского королевства. Меня, а также нескольких других коллег, вызвали на помощь местному Хранителю: в парижском воздухе назревали, клубились мороками, наливались грозой те судьбоносные события, что позднее получили известность как Великая французская революция. Так что я, собравшись по-быстрому и спешно выправив выездной паспорт, оставил родные просторы на попечение Никитича, а сам отправился к месту предстоящих исторических свершений. Прошёл культурную адаптацию, с грехом пополам обучился языку, и, к моменту начала Революции, гость из России - потомственный столбовой дворянин Вольдемар Бельский - был во всеоружии и полной боевой готовности.
Несмотря на изданные новыми властями указы об охране культурных ценностей, работы было очень много, и мы как угорелые мотались по французским землям: Париж, Леон, Руан, опять Париж, Марсель, десятки других городов и местечек - пламя революционных пожарищ бушевало по всей стране.
И вот однажды, проходя по одной из улиц Кана, маленького нормандского городка, я почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернулся и успел перехватить его. Из открытого окна в первом этаже углового дома на меня смотрела женщина. Молодая, (на вскидку – около двадцати двух – двадцати трёх лет), небогато одета, но весьма недурна собой. Грациозная фигурка, туго перетянутая в талии корсетом; изящная шейка, волнующая белизна которой открывалась нескромным мужским взорам в вырезе платья; пышные, оттенка созревших хлебов, волосы уложены в замысловатую конструкцию; полные чувственные маки губ; тонкий римский нос; глубокие омуты влекущих глаз…
Она улыбалась мне той застенчивой, но, одновременно зовуще-чарующей улыбкой, что способна превратить мужское сердце в игривый весенний ручеёк. К моему глубокому огорчению, я очень спешил, (естественно, по профессиональной надобности), а потому лишь улыбнулся в ответ и влился в стекающийся на площадь людской водоворот.
Но я не забыл мимолётно пойманный мною лучистый взгляд этих огромных серо-зелёных очей – этой же ночью таинственная незнакомка явилась мне во сне и улыбалась, улыбалась, улыбалась, заполняя своей улыбкой весь мир…
- Да брось, Вольдемар, идём! Дела подождут до завтра, даже нам иногда нужно отдыхать и расслабляться! Да, даже в такой ответственный момент!
Трое моих коллег, во главе с Хранителем из Испании Хорхе Мартинесом, собрались закатиться в ближайшее увеселительное заведение. Заведение было из тех, что по древней местной традиции предоставляют клиентам все виды услуг: выпивку, театрально-музыкальные зрелища, и, конечно, девочек. Естественно, для того, чтобы хорошенько гульнуть. Я, к тому времени уже пресыщенный бесшабашным угаром русских кабаков, упрямо отнекивался, мотивируя отказ предстоящей завтра серьёзной операцией. Но соратники не сдавались, и буквально силой, уволокли меня с собой.
***
И вот, пьянка в самом разгаре. Мы сидим за типичным грубо сколоченным столом в тёмном углу типичной французской харчевни. Под столом перекатываются с типичным звоном несколько пустых бутылок, на подмостках, освещённых безбожно чадящими факелами, типичный жонглёр развлекает типично пьяных завсегдатаев. Меж посетителями снуют типичные весёлые девицы с типично раскрашенными сверх всякой меры лицами. Мои собутыльники ведут типичный застольный разговор.
Я молчу, рассеянно уставившись куда-то в потолочные балки.
Скука.
Пью, время от времени подливая ещё из пузатой бутыли толстого стекла. Стайка девиц с весёлым щебетанием подкатывает к нашей компании. Одна, не долго думая, плюхается мне на колени. Стряхиваю её, и начинаю подниматься со скамьи.
«Эк вы, господин хороший, Вольдемар Николаевич, набрались!» - с лёгким удивлением сообщаю я сам себе. И тут же себя успокаиваю: « Ну, ничего, сейчас проветрюсь, подышу свежим воздухом, и всё пройдёт»…
***
Мне, наконец, удалось встать, опираясь руками на стол. Я махнул на прощание своим товарищам, (они, похоже, моего ухода вообще не заметили), и двинулся прочь из весёлого заведения, сосредоточив все усилия на том, чтобы не промахнуться мимо широкой входной двери. Ночной воздух, действительно, освежил, и я вновь обрёл, утраченный было, контроль над моторными функциями собственного тела. Но зато, потянуло на подвиги. Душе остро захотелось чего-то этакого…светлого, большого, великого.
И я отправился блуждать по тёмным улицам, гонимый извечной жаждой приключений, что свойственна, пожалуй, любому пьяному русскому. Особенно за границей. И ноги мои, сами собой, независимо от укутанных туманом алкоголя мозгов, принесли меня к тому самому окну, где я намедни встретил свою таинственную незнакомку.
Сквозь плотные шторы заветного окошка пробивался робкий свет одинокой свечи. И этот свет звал, манил, влёк меня к себе. Ни минуты не колеблясь, я загромыхал дверным молотком, разбудив, наверное, не только обитателей дома, но и все окрестности тихого городка. Спустя несколько мгновений нетерпеливого ожидания в глубине дома послышались быстрые шаги.
- Кто там? - раздался из-за двери нервный женский голос.
- Ссвои! Открывайте, сскорее! (Моя наглость, порой, удивляет меня самого).
- Месье Жером, это Вы?
- Я, я, открывай!
Дверь распахнулась. На пороге показалась взъерошенная сонная служанка. Увидев мою особу в расстёгнутом сюртуке и съехавшей на затылок шляпе, она ойкнула и в испуге подалась назад. Я отодвинул её в сторону и вошёл в дом. Служанка мужественно семенила за мной, мелко крестясь и уже не в первый раз вопрошая: - Месье, Вам кого?
Я так и не удостоил её ответом, а прямо прошёл через холл в комнату, где, по моим расчётам, должна была находиться искомая девушка.
Она, действительно, была там. Сидела в кресле у окна, при свете свечи склонившись над какой-то книжкой. Похоже, чтение так увлекло её, что она не услышала моего, далеко не тихого, проникновения в дом. И лишь когда я, не менее шумно, возник в комнате, девушка оторвала взгляд от страницы и посмотрела на меня, скорее удивлённо и раздражённо, чем испуганно.
- Месье, Вы кто?
- Ррразррешите, отрекоммендоватться! - я попытался щёлкнуть каблуками, потерял равновесие и чуть не плюхнулся на ковёр, устилавший пол комнаты. – Пплковник в отставке, Ббельский Ввладиммир Никколаеввич. - Я старательно выговаривал каждое слово, но язык заплетался, лицо хозяйки расплывалось, комната кружилась, постепенно набирая обороты.
- Вы русский?
- Ддда, я рруский! - ответил я, в этот момент более всего гордясь своим происхождением.
- Извините, месье, но даже пьяным русским не позволительно врываться в приличные дома и так бесцеремонно нарушать покой их хозяев! Во Франции это позволяется лишь пьяным якобинцам… - Она слабо улыбнулась.
Уголком ещё сохранившего толику здравости сознания, я отметил, что девушка, даже в такой напряжённой и опасной ситуации не утратила чувства юмора. Меня этот факт привёл в безмерное восхищение, и я продолжил знакомство.
- Мммадеммуазель! (почему-то, это слово далось мне особенно трудно). Уввидев Ввас ввчера, (я сделал вынужденную паузу, тряхнул головой, прогоняя накатывающую слабость), я ббыл оччарован и оббварожён Ввашей осслппитльной кррастой! Ммне ппказаллось, (вновь пауза), что сама ббогиня ллюбви и ккрасоты, (очередная пауза), оббльститльная Аффродита, сппустилась в нашш грешшный ммир, даббы…
Столь длинная речь лишила меня последних сил. Не закончив тирады, я глупо ухмыльнулся хозяйке, медленно опустился на пол и мирно заснул тихим детским сном. На душе было легко и радостно.
Следующее утро принесло с собой традиционную расплату за вчерашнее веселье. Тело переполняла противная липкая слабость, во рту было суше, чем в самой безжизненной пустыне, в голове ритмично стучали огромные колёса чудовищной паровой машины. Я лежал на узком диванчике, без сапог, сюртука и шляпы, но в остальной одежде, заботливо укрытый сверху тонким покрывалом. И изумлённо обозревал смутно знакомую комнату с погасшей свечой на угловом столике, с лежащим рядом небольшим томиком в чёрной обложке с золотым теснением. Плотные шторы окна были по-прежнему задёрнуты, но сквозь щель пробивался нестерпимо яркий утренний свет. Шевелиться, двигаться, вообще жить – не хотелось. И я лежал недвижно, силясь вспомнить: где нахожусь, и как здесь очутился…
Лучше бы я не вспоминал!
Я вскочил рывком с дивана, схватившись за голову. Не только от нахлынувшей боли, но и от резкого чувства стыда, безраздельно овладевшего мной. Это же надо! Надраться до поросячьего визга, вломиться в чужой дом, наговорить кучу бессвязных глупостей, а потом ещё и заснуть прямо здесь, как последний пропойца-мужик! Стыдно – не то слово!
Как кружится голова! Я лихорадочно натянул на себя одежду, пошатываясь, прошёл к двери комнаты. Робко выглянул. В холле никого. «Ну, Владимир, вперёд!». Трусливым зайцем я шмыгнул к спасительному выходу, одним движением отодвинул засов и выскочил на улицу. Постоял минуту, привыкая к резанувшему по глазам свету, и быстрым шагом, почти бегом, двинулся прочь.
«Господи, спасибо, что сегодня мы завершаем работу в этом городе и спешно выезжаем в Ниццу!..».
И лишь где-то в глубине сознания иглой колола смутная, не совсем определившаяся мысль: «вот придурок! Такую женщину упустил…».
Однако, Её Величество Судьба, как известно, любит пошутить со своими подопечными. Не прошло и двух месяцев, как я снова оказался в Кане. На этот раз один, без коллег. Работа была не опасная, но длительная, требующая нескольких недель пребывания в этом местечке. Я старательно обходил стороной улицу с памятным домом, всячески пытался затеряться в городской толпе, чтобы не попасться на глаза Шарлотте (во второй приезд я первым делом выяснил о ней всё, что мог: её семья была из обедневшего, но старинного и известного в городе дворянского рода). Но, бороться с Судьбой – дело крайне глупое и безнадёжное (уж кому, как не мне это знать). Нам суждено было вновь встретиться, и мы встретились.
Так вот. Однажды я шагал по вечерним скупо освещённым улицам, и, как обычно, размышлял о чём-то своём, блуждая мыслями в глубинах собственного прошлого. Вдруг, из самой тёмной, заполненной густым мраком подворотни, послышались отчаянные женские крики и приглушённая возня. Я мигом очнулся от грёз и кинулся на звук, на ходу вытаскивая из ножен кривую казачью саблю (оружие, которое я предпочитал любому другому и всегда брал с собой, отправляясь в рискованные предприятия). Лунный свет всё же проникал и сюда, нарезая полосами царившую под аркой тьму, и я сумел разглядеть женский силуэт, прижавшийся к каменной стене, и угрожающе обступившие его фигуры.
На звук моих шагов фигуры обернулись, схватились за оружие.
- Месье, что вам нужно от этой дамы? Потрудитесь оставить её в покое и объяснить своё возмутительное поведение! - Мой голос прозвучал достаточно грозно, эхом отразившись от мрачных стен соседних домов.
Но месье не собирались ничего объяснять, они просто молча напали на меня. Типичное поведение трущобных крыс. Ох, не люблю я подобной публики!.. И не важно, русские это крысы, французские или пусть даже китайские. Давить их, гадов, надо! Давить, без малейшего сожаления! Чем я и занялся. Знаете, несколько столетий практики в обращении с холодным оружием дают Хранителю некоторое преимущество в подобных потасовках. Особенно в узком пространстве, где нападающие больше мешают друг другу, чем эффективно используют своё численное превосходство. В общем, меньше, чем через минуту всё было кончено. На земле лежало пять трупов, а я, склонившись над ближайшим, вытирал окровавленную саблю об одежду покойника.
Мимо меня прошмыгнула тень спасённой женщины. Быстрый стук каблучков, удаляющийся по улице. Я тихо выругался и кинулся в погоню. Во-первых, в это неспокойное время у беглянки есть шансы, не успев добраться до дому, напороться на ещё одну шайку ночных искателей лёгкой поживы. А во-вторых, мне же интересно: кого я спас? И могу ли рассчитывать на некоторую благодарность со стороны спасённой? Неужели она так и скроется в темноте, ничем не одарив своего бесстрашного спасителя?
Нет, не то чтобы я напрашивался, но обычно, особы, гуляющие по ночам улицами пригородов, не отличаются целомудрием и излишней скромностью. И мне не помешало бы немного расслабиться и отдохнуть от надоевшей рабочей рутины…
А особа, как оказалось, совсем не умела бегать на длинные дистанции. Уже через десяток метров он запуталась в подоле платья, споткнулась, и с разбегу грохнулась на твёрдый булыжник мостовой. Больно, наверное, бедняжке! Я поспешил к упавшей. Приподнял, поставил на ноги, посмотрел в лицо…и понял, что расслабиться не получится. Расширенными от страха глазами, как две маленькие луны мерцающими на бледном, испачканном в грязи лице, на меня смотрела она. Шарлотта.
Внезапно она всхлипнула и прижалась к моей груди. Я успокаивающе погладил её по светлокудрой головке. Чепец съехал и смешно висел на одном ухе, каждую минуту грозя слететь совсем. Я водрузил головной убор на место, завязал ленточки под подбородком и ободряюще подмигнул находящейся на грани истерики девушке.
- Всё в порядке, - сказал я ровным голосом, постаравшись вложить в него как можно больше нежности. – Всё позади, и со мной вы в полной безопасности. Вот, выпейте.
Я порылся в карманах и извлёк фляжку с коньяком.
- Пейте, пейте – это поможет вам успокоиться!
Она взяла флягу, хлебнула, поморщилась, сделала ещё один глоток и вернула флягу мне.
- Вот и отлично! А теперь я провожу вас домой. Обопритесь о мою руку.
Она с сомнением посмотрела на меня, и вдруг в её глазах мелькнул огонёк узнавания.
- Вы, вы…тот самый русский?!.. Да, это вы! Теперь я вспомнила!.. Спасибо Вам, месье…Бельский.
- Можете называть меня просто Вольдемар, мадемуазель…
Я сделал вид, что не помню ни её, ни той нашей встречи в её доме. Уж слишком неловко было припоминать обстоятельства этого ночного визита.
- Шарлотта. Зовите меня просто, Шарлотта. - Она мило улыбнулась. - Еще раз спасибо, месье Вольдемар. Я такого страху натерпелась! Они такие все чёрные, жуткие, скалятся прямо в лицо!..
- Были чёрные и жуткие, больше не скалятся! - Я тоже улыбнулся. - Ну что, идёмте, мадемуазель Шарлотта?
Она взяла меня под руку, сделала шаг, охнула и повисла на моём локте.
Я опустился на колени, ощупал правую лодыжку девушки. Да, лёгкая припухлость. Или сильный ушиб, или, действительно, вывих. И, похоже, самостоятельно она идти не сможет.
Недолго думая, я встал и подхватил её на руки. Шарлотта сначала хотела что-то возразить, но потом передумала и поудобней устроилась у меня на руках, обняв за шею. Я шёл по безлюдным улицам, держа в объятиях хрупкую девушку, её легкое дыхание время от времени касалось моей щеки, и лишь ночь задумчиво смотрела нам вслед.
- Месье Бельский к мадемуазель Шарлотте! - Горничная отошла в сторону, пропуская меня в знакомую комнату.
Шарлотта, как обычно, сидела с книгой в руках, положив больную ногу на низенький пуфик.
- Моё почтение, мадемуазель! - Я раскланялся.
- Здравствуйте, Вольдемар! И бросьте эти церемонии! Вы всегда желанный гость в этом доме. Вот вернутся родители, я Вас им обязательно представлю. Они очень приятные люди. Отец так мастерски рассказывает истории из своей боевой молодости, когда он под знамёнами принца Конде участвовал в той знаменитой компании. Да я вам уже говорила… А матушка…
Я слушал беззаботное щебетание Шарлотты, старательно изображавшей гостеприимную хозяйку, но размышлял совсем об ином. Похоже, взаимная симпатия, возникшая между мной и этой девушкой, стремительно и неотвратимо перерастает в нечто большее, и связующая нас невидимая нить с каждым днём становится всё крепче и крепче. А ведь ещё неделя - другая и мне придётся разорвать едва сложившиеся отношения. Такова неумолимая доля Хранителя: уходить не оглядываясь, как бы прочны не были узы, привязавшие тебя к покидаемому месту, навсегда оставляя в прошлом ставшего таким родным и близким человека…
Нет, я, бесспорно, с самого начала знал, на что шёл, каждый день навещая больную, подолгу просиживая в её уютном доме, исполненном тепла и гостеприимства. Но остановиться не мог. Я полюбил проводить эти летние вечера в компании умной и весёлой девушки, ведя неторопливую, увлекающую нас беседу. Тени от колеблющегося пламени свечей бродили по потолку, лёгкое вино играло в наших бокалах, а мы всё разговаривали и разговаривали. Обо всём. Например, о книгах:
- Вольдемар, Вы любите Руссо?
- Да, конечно, я очень люблю Руссо! Какой талант, какой глубокий ум, какой изящный полёт мысли, какой непревзойдённый дар слова! (Если честно, я на тот момент с творчеством знаменитого Жана-Жака был знаком только понаслышке. В России он пользовался изрядной популярностью, но у меня как-то всё руки не доходили ознакомиться с его сочинениями. А врать я умел вдохновенно..).
- Ой, правда?!.. Я его просто обожаю! Прямо зачитываюсь его романами! А Плутарх? Как Вы относитесь к Плутарху?
И я пел дифирамбы гению греческой трагедии, в частности, и всей античной литературе, в целом. Только бы сидеть вот так, рядом с ней, и ловить каждый её восхищённо сияющий взгляд…
И сегодняшний вечер обещал быть таким же привычно приятным, одним из многих, проведённых с Шарлоттой вечеров.
Но я ошибся, и именно в этот визит мне открылась иная Шарлотта - та, что осталась навсегда в моей памяти, сумев не затеряться среди многих сотен случайных знакомых и десятков мимолётных влюблённостей. Но, обо всём по порядку.
Сначала мы, как обычно, беззаботно проводили время: пили вино и болтали о всяких пустяках. Но внезапно в нашу беседу у открытого, по случаю наступившей жары, окна, вклинились характерные и ставшие уже обыденными крики взбудораженной уличной толпы. Несколько десятков оборванных, чумазых и вооружённых чем попало, людей прошли мимо, направляясь в сторону центральной городской площади. Дорогой оборванцы во множество глоток скандировали: - Смерть жирондистам! Всю власть Другу народа! Смерть жирондистам!.. Смерть…
Шарлотта резко оборвала фразу, (мы как раз разговаривали об итальянском Возрождении, сравнивая манеры Микеланджело и Рафаэля), порывисто вскочила с места и со стуком закрыла окно. И шторы задёрнула. Уселась обратно, насупив брови и закусив губу. Руки её чуть заметно дрожали. Последовало длительное тяжёлое молчание – девушка ушла в себя, оставляя без внимания мои робкие вопросы.
Я с удивлением смотрел на Шарлотту. В таком вот угнетённом состоянии духа мне её ещё не доводилось видеть. Моя весёлая, жизнерадостная, неутомимая собеседница вдруг показалась мне совсем иным человеком. И я остро осознал, что, по сути, совсем не знаю этой девушки. Что скрывается за показным весельем в глубоких омутах искрящихся глаз? Какие демоны прячутся в бездне вроде бы открытой на показ, лёгкой и прозрачной души? Кто ты, моя Шарлотта?
Она тряхнула головой, слабо улыбнулась и робко спросила:
- Вольдемар, как Вы относитесь ко всему этому?.. - Последовал быстрый кивок в сторону окна.
- К чему? - Я сначала, действительно, не совсем понял её вопроса. - К выступлениям черни?.. Да что тут такого?!.. Ваша чернь, с начала Революции бунтует беспрерывно… Не бойтесь, Шарлотта, я с вами, и никому мою драгоценную хозяйку в обиду не дам!
Я улыбнулся, как можно шире, и успокаивающе погладил девушку по руке.
Но она продолжала пристально смотреть на меня, нахмурившись, и вроде бы что-то прикидывая в уме.
Потом решилась, и продолжила:
- Нет, Вольдемар, я вовсе не это имела в виду. Не этих конкретных оборванцев, что нагло шествуют по Кану и нарушают покой добропорядочных граждан. Я говорю о судьбе моей несчастной страны в целом. О моём многострадальном народе. Что его ждёт впереди? Сколько ещё слёз, крови, боли выпадет на его долю?
Она залпом осушила свой бокал.
– Я понимаю, Вольдемар, что вы здесь чужой. Но вы живёте во Франции уже давно, и были свидетелем всех событий, начиная со злополучного восемьдесят девятого года… Вот и ответьте мне на простой вопрос: когда же это всё закончится?!! Когда французы перестанут жечь, резать, вешать друг друга?.. Отправлять сотни и сотни своих соотечественников на гильотину только за то, что те не разделяют их политических убеждений?!.. Неужели они остановятся лишь тогда, когда реки французской крови достигнут неба?... Иногда мне кажется, что месье Вольтер прав, и никакого Бога нет вовсе, а всё это лишь поповские выдумки. Иначе, как Он мог допустить такое?..
Она всхлипнула, с минуту молча крепилась, а потом не выдержала и разрыдалась, уткнув голову мне в плечо. Я терпеливо дождался, пока Шарлотта выплачется, заботливо подал ей платок, налил вина в бокал…
- Поймите меня правильно, Вольдемар. Я на первых порах тоже приняла Революцию с радостью, хотя мои два брата и ушли сражаться в рядах монархистов. Я полностью согласна с теми, кто утверждал, что Солнце Франции давно потускнело… Что покойный Людовик был лишь жалкой пародией на своих великих предков. Что ситуацию в стране нужно было менять… пусть даже силой оружия. Но ведь тогда никто не ожидал, что все эти заигрывания с толпой доведут до такого!!! Ну, хорошо – ограничили монархию. Ну, ладно - выгнали из страны зажравшихся аристократов, давно махнувших рукой на свои сюзеренские обязанности. Ну, отобрали родовые привилегии у нас, дворян. Пусть! Лишь бы страна в целом вздохнула свободно. Лишь бы солнце вновь засияло над Францией!..
Так нет! В то время, когда умные и честные люди пытаются возродить страну, некоторые воинственные политиканы, только и думают, что заигрывать с плебсом, и при поддержке толпы обрести абсолютную власть, затопив государство новыми потоками крови!
Вы знаете о ком я! Этот уродливый сатир, этот зарвавшийся журналистишка, корчащий из себя друга народа и возомнивший себя богом!!! Он! Он! Он! Он корень зла, причина всех бед и несчастий!
Она сорвалась в крик, быстро охрипла и замолчала, снова уткнувшись лицом в моё плечо.
Эх, девочка!..
Если бы ты знала, сколько таких вот потоков крови видел я на своём веку… Как мне понятна и близка твоя искренняя боль, и как горько, что я ничем не могу тебе помочь. Потому что дело тут не в каком-то одном конкретном человеке, а всё много, много сложнее. И как жаль, что ты не доживёшь до того момента, когда я, может быть, сумею исправить ситуацию. И как я завидую тебе, что ты нашла в своей слепой ярости конкретного врага, причину всех своих бед, и можешь находить утешение в лютой ненависти к нему…
Поддавшись порыву нахлынувшей нежности к этому, такому несчастному и такому беспомощному созданию, я прижал девушку к себе и стал целовать. Я думал, она начнёт сопротивляться, оттолкнёт меня, накричит, выставит вон, но Шарлотта просто обмякла у меня в руках, безвольно отдаваясь ласкам.
Я поднял её и понёс к дивану…
И античная богиня – хранительница влюблённых – опустила над нами невесомый полог неги, укрывая сокровенное от посторонних любопытных взглядов. Ибо дальнейшее касается только двоих.
И я опускаю полог молчания. Ибо дальнейшее касается только нас. Меня и Шарлоты. Скажу лишь, что вдвоём нам было хорошо. Точка
- Вольдемар, ты мне поможешь?
- В чём, любимая?
- Как в чём? Избавить страну от этой зарвавшейся сволочи, этого кровавого омерзительного сатира! Избавить раз и навсегда! Давай сделаем это вместе – ты и я! Разве жизни будущих сотен жертв не стоят одной поганой безбожной души? Зато Франция вздохнёт свободно. И не будет больше ни гильотины по утрам, ни страха в глазах прохожих. И люди вспомнят, что такое настоящая искренняя радость. И перестанут бояться друг друга. И смеющиеся дети опять начнут беззаботно играть на мостовых. Давай дадим им всё это, Вольдемар! Ты и я. Вместе! Навсегда1
Ох, как тяжело было отвечать ей!.. Наконец, я собрался с духом и мыслями.
- Послушай, Шарлотта! Я полностью разделяю твою боль, и искренне сочувствую твоему народу. Но, пойми меня правильно... Одно убийство, пусть даже такого человека, ничего не решит. На его место придут другие. Кроме того, эта смерть вызовет новую волну террора. Прольётся новая кровь…
- Можно подумать, сейчас её льётся мало! - Шарлотта недовольно сверкнула на меня глазами. - Ты же, вроде, не трус, Вольдемар! Так чего ты боишься?! Смерти? Казни? Глумления толпы? Чего?
- Да не боюсь, я, дорогая!.. Но, ты видимо забыла, что я русский офицер? Я и так нахожусь здесь не совсем законно: государыня Екатерина ведь разорвала дипломатические отношения с республиканской Францией. И все мои соотечественники давно покинули страну. И моё участие в столь громком политическом убийстве может послужить поводом для начала войны. Шарлотта, тебе ведь не нужна война с Россией?
Она тяжело вздохнула и молча отвернулась к стенке. Прошептала чуть слышно:
- Хорошо, я сделаю всё сама.
Ох, Шарлотта, Шарлотта – наивная моя девочка…
Ещё семь раз июльская луна, взойдя над затихшим, уставшим от дневных забот, миром, становилась невольной свидетельницей нашей любви. И наших полуночных разговоров.
И древнее светило, повидавшее за тысячи лет великое множество споров, ссор и обид двоих влюблённых, печально наблюдало, как истончается нить, как змеится трещина по ещё одному хрупкому сосуду. Как эта волшебная нить, протянувшаяся меж двумя душами, натягивается и рвётся со звоном взаимных упрёков. Как этот прекрасный сосуд разлетается на унылые и бесполезные черепки, не выдержав ударов взаимных оскорблений. И самое печальное, что это конец. Нет, отношения ещё могут наладиться, а взаимные симпатия и влечение вновь сведут двоих в одно целое. Почти в одно. Потому что нить духовной близости, однажды порвав, уже не свяжешь никаким самым хитрым узлом, а среди склеенных черепков доверия обязательно будет недоставать крохотного, но очень важного фрагмента…
Извините, но мне до сих пор больно вспоминать об этом. Скажу лишь, что все мои многочисленные попытки убедить Шарлотту в бесполезности и бессмысленности задуманного ею предприятия, (ни я, ни она не решались больше произнести слово «убийство», обходясь нейтральными терминами), разбивались о стены непонимания и убеждённости в своей правоте. И когда непонимание переросло в отчуждение, в плохо скрываемую неприязнь – я сдался. Я опустил руки, и, более того, в глубине души обрадовался тому, что настало время покинуть Кан.
И я уехал в Париж не простившись, оставив лишь коротенькую записку с извинениями и ссылкой на неотложные дела, вынудившие меня к столь спешному отъезду. И, к своему стыду, покинув тихий нормандский городок, я почувствовал облегчение, словно с меня сняли давящий груз ответственности. Тяжелой ответственности за чужую судьбу. Судьбу Шарлотты…
Прошло ещё несколько дней, и я, случайно, (или не случайно?), встретил её в парижской толпе. Она стояла у скобяной лавчонки и рассматривала длинный ряд кухонных ножей, выложенных на прилавок. Потом ткнула пальцем в один, расплатилась, засунула покупку куда-то под укутывавший шею платок, и, не оглядываясь, пошла вверх по улице.
А я просто стоял и смотрел, как, уверенно ступая по парижской брусчатке, высоко подняв голову и ухмыляясь кривой недоброй усмешкой, Мария Анна Шарлотта де Корде Д’Армон идёт убивать страшного человека по имени Марат.
