| Статистика | 
|
|
Каталог статей
Альп-Манаш
Вместе с небом и землей был сотворен Байбарак-богатырь, ездящий на
пятнистом, как барс, коне.
Луна и звезды засияли, когда родилась Ермен-Чечен. Она быстрей травы,
как камыш, росла. Словно мальчик, диких коней объезжала Ермен-Чечен.
Рядом с ней один раз богатырь Байбарак встал; пал на правое колено и,
крепко ухватив ее руку, сказал сквозь стиснутые зубы:
- Отныне мы вовек неразлучны.
- Всегда вместе будем,- ответила Ермен-Чечен. Крепко, злобно ударил
своего серого, как железо,коня старик отец, но молодых догнать не мог.
Через год пришел богатырь Байбарак на старое стойбище. Сбросил с плеч
мертвого барса.
- Если хочешь, старик, убей меня, как я барса убил. Твою дочь
Ермен-Чечен я украл.
Разгневался отец.
- За это целый год пусть проспит твой сын Алып-Манаш, когда станет
мужчиной!
Возмужал Алып-Манаш. Он никогда своего деда не видал, угроз его не
слыхал. Байбарак-отец и Ермен-Чечен-мать нашли сыну добрую жену. Взяли они в
дом девицу. Чистую Жемчужину - Кумужек-Ару.
Алып-Манаш узнал, что за большой рекой живет злой хан, у него есть дочь
Ерке-Карачкы. Многие богатыри к ней сватались, домой ни один не вернулся:
всех злой хан умертвил.
Алып-Манаш поехал к большой реке, чтобы с ханом сразиться, за смерть
богатырей отомстить. Ночами богатырь не спал, днем не дневал. Сколько рек
перебродил - сосчитать нельзя. Какие горы перевалил - невозможно упомнить.
Белый конь вытянулся, как сыромятный ремень. Кружась, мелькали месяцы. Годы,
как змеи, ползли. Подъехал Алып-Манаш к
бурной реке, вверх и вниз прошел он по берегу. Тихого брода нет. На
берегу лежит вверх дном берестяная лодка шириной в две сажени, длиной в
девяносто сажен. Алып-Манаш спешился, перевернул лодку и увидел под ней
белого, как лебедь, старика.
- Е-ей, балам ', Алып-Манаш! Красивые глаза, умную голову ты дома
оставил. Чего тебе там не хватало? Что поехал искать?
Алып-Манаш не стал спорить. Он пожал своей твердой рукой сморщенную
руку старика, поцеловал его.
- Дедушка, переправьте меня!
Старик в ответ слов не нашел. Молча столкнул лодку, сел на нос.
Алып-Манаш, не выпуская повода, прыгнул на корму. Фыркает конь, удила
грызет, не хочет плыть. Но крепко держит повод Алып-Манаш. Так выехали на
середину реки.
- О чем плачете?- спросил старика Алып-Манаш.
- Мне тебя, балам, жаль. Сколько богатырей я на тот берег переправил!
Обратно ни один не пришел.
Алып-Манаш вынул из белой, как луна, сумки девятигранную стрелу:
- Жив я или мертв, по зтой стреле узнаете. Бело-серый конь на берег
вышел, встряхнулся.
Алып-Манаш заседлал коня, прыгнул в седло и закричал, как сто богатырей
кричат. Конь топнул, как сто громов гремят. Слеза, повисшая на реснице
старика, не успела упасть - Алып-Манаша уже не видно.
Конь переступал по долине, и черные озера заполняли след его копыт.
Низкие горки мягко отбрасывал конь. Высоким горам на грудь наступая, легко
бежал. Едва Алып-Манаш восход солнца увидит, конь уже к закату домчит его.
Вот уже виден дым со стойбища Ак-каана. На четыре копыта разом встал конь. С
места не идет, будто ноги пустили в землю цепкие корни.
- Ей-ей!- крикнул Алып-Манаш.
- Алып-Манаш, поверни повод,- сказал конь.- Много к стойбищу следов
идет, обратного следа не вижу.
- Ты снаружи - подстилка, внутри - потроха,- отвечает Алып-Манаш.-
Умереть ли мне суждено, жив ли останусь - тебя не спрошу.
В гневе Алып-Манаш был всегда свиреп. Он нагайкой коня хлестнул. Как
вихрь взвился бело-серый конь. Он в гору, под гору, как птица, летел, по
долине, как вода, бежал. От слез бело-серый конь дорогу не видел. Алып-Манаш
сам не помнит, как остановился, отстегнул подпруги, положил под голову седло
и уснул. Бело-серый конь обернулся белой звездой и поднялся на небо.
Пастухи Ак-каана погнали табун коней на высокую гору. С высокой горы
они увидели в долине две большие сопки. Посреди сопок круглый холм лежит. От
холма вихрь-буря идет. Вихрь-ветерок рвет столетние деревья, гонит воду рек
в обратную сторону. Пастухи чуть живы прискакали к своему хану.
- Посреди сопок,- говорят,- круглый холм встал. От холма,- говорят,-
вихрь-буря идет.
- Лжете вы, лентяи, бездельники!- заорал Ак-каан.
Поднял меч, одним взмахом три головы отсек. Даже людоед Дельбеген
сжалился над четвертым пастухом.
- Позвольте,- говорит,- великий хан, я сам посмотрю, что случилось?
Ак-каан поднятый меч не смог удержать. Меч на шею четвертому пал.
Темно-желтый Дельбеген заседлал своего синего быка.
Еще издали, почуяв недоброе, бык заупрямился. Грудь у синего быка
покрылась мохнатой пеной. Что дальше было, не помнит темно-желтый Дельбеген.
Вместе со столетними дубами и вечными скалами страшный вихрь затянул людоеда
в темную пещеру. У семи-голового Дельбегена все четырнадцать глаз на лоб
вылезли.
Синий бык, высунув язык, стремглав вылетел из пещеры. За быком полетели
деревья, камни и скалы. На ледяную высоту, на вершину всех вершин взбежал
бык - только тут посмел обернуться Дельбеген-лю-доед.
Он увидел: в большой долине спокойно спит Алып-Манаш. Его голова,
словно холм между двух сопок, поперек седла лежит. Вдохнет Алып-Манаш -
деревья и горы в ноздрю ему летят. Выдохнет - горы и деревья обратно
стремятся. Алып-Манаш спокойно, ровно дышал, и вода в реках поднималась и
опускалась от его дыхания.
Без памяти побежал Дельбеген к Ак-каану:
- Человек, сказать,- не человек. Гора, сказать,- не гора. Чудовище
страшное в долине спит.
Звонко, пронзительно свистнул Ак-каан. Все свое войско собрал. Созвал
далеких и близких богатырей. Сам, свирепо крича, поехал впереди всех. С
вершины черной горы хорошо виден Алып-Манаш. Покрыв потником долину, он
спит, раскинув руки, как дитя. Всем четырем ветрам открыта голая грудь.
Меткие воины сощурили глаз и прицелились Алып-Манашу под левый сосок. Будто
ударившись о вечный лед, стрелы скользнули вниз. Будто о камень стукнулись,
погнулись медные наконечники. Еще ближе подъехали воины, с разбегу бросили
тяжелые пики. Как пчелы, зазвенели острия пик и рассыпались, словно стекло.
Алып-Манаш прошептал во сне имя Ерке-Карачкы. От гнева солнца не
взвидел Ак-каан. Из кожаных ножен он выхватил остро отточенный меч и рубанул
Алып-Манаша по губе. Девять дней рубили богатыри твердое тело. Девять тысяч
мечей в куски раскололись. На теле Алып-Манаша даже розовой царапины нет.
Ак-каан приказал воинам спешиться. Вместо лука они мотыги в руки взяли.
Выкопали яму в девяносто сажен и столкнули в нее Алып-Манаша.
Ак-каан хотел взять с собой оружие богатыря. Пику сдвинуть ни один воин
не смог. Сабли поднять силача не нашлось.
Девять месяцев спал Алып-Манаш. Открыл глаза - неба не видно. Девятью
тяжелыми цепями скручены руки. Девяносто цепей висит от колен до щиколоток.
Тяжесть цепей легла на сердце.
Алып-Манаш первый раз в жизни запел. Отца и мать вспомнил. Помянул
сестру Ерке-Коо, пожалел одинокую Кумужек-Ару. Не забыл Алып-Манаш в своей
песне и бело-серого коня.
Но никто не пришел помочь.
Лето отцвело. Миновала осень. Зима растаяла. К весне на большом Алтае,
на цветущем широком Алтае не осталось ни зверя, ни птицы. Толпясь, как у
водопоя, они стояли у ямы, с жадностью слушая песню.
Высоко летели серые гуси. Всю дорогу они громко плакали об Алып-Манаше.
Сложив крылья, один гусь упал на грудь богатыря. От радости Алып-Манаш
глубоко вздохнул. Лопнули девять цепей. Алып-Манаш нежными руками тронул
теплого гуся. Погладил рокие крылья и запел:
Гусь ты, славный мой гусь,Верный мой ты друг!
Ты в воде не тони,Ты по воздуху плыви.
На твоем крыле я пишу письмо.
Отнеси его Байбараку-отцу,Про печаль мою расскажиДоброй матери
Ермен-Чечен.
Ерке-Коо поклонись, милый гусь,Передай привет Кумужек-Ару.
Жарче солнца приветПередай ей - Жемчужине.
Скажи всем друзьям, что Алып-МанашВ черной яме лежит,Он живой в земле
похоронен.
Верный гусь, ты воздушный мой конь,Иноходец ты мой водяной!
Полети, поплыви, распростерши крыло,Дай письмо мое все прочитать.
Белый гусь вылетел из ямы и поплыл, как облако, к водопою Байбарака.
А над водой в ту ночь стояла тоненькая Ерке-Коо и, смеясь, ловила
ладонями в воде отражение луны. Вдруг луна погасла. Ерке-Коо глянула вверх и
увидела гуся. Он висел над ее головой, распростерши белые крылья.
Быстрая Ерке-Коо поймала птицу и принесла домой. При свете костра отец
и мать прочитали горькую грамоту. Как помочь Алып-Манашу, они не знали.
Чистая Жемчужина раньше всех вспомнила. Был в детстве у Алып-Манаша
верный друг Ак-Кобон. В юности Алып-Манаш вместе с Ак-Кобоном на медведя
ходил. Кумужек-Ару послала своего брата Кан-Чу-рекея к Ак-Кобону-богатырю.
Не выслушав до конца Кан-Чурекея, Ак-Кобон прискакал к аилу Байбарака. Он
погладил гуся и прочел письмо. Ермен-Чечен-мать дала Ак-Кобону лучшую пищу.
Когда для Алып-Манаша лепешки стала месить, палец свой до крови укусила:
- Моя кровь пусть поможет тебе, сынок. Ак-Кобон день и ночь мчался. В
берестяной лодкепереплыл быструю реку. На краю черной ямы коня осадил.
- Ты!- крикнул он вниз.- Ты! Отцу с матерью поклонился. Младшую сестру
вспомнил. Жену не забыл. Для меня одного не нашел ты привета. От меня теперь
помощи ждешь?
Ак-Кобон схватил большую гору и придавил Алып-Манаша. Сам сел на
лесистую вершину и съел ту лепешку, что Ермен-Чечен сготовила сыну. От этой
еды Ак-Кобон в десять раз сильнее прежнего стал. Он сюда ехал героем -
обратно настоящим богатырем поскакал. У берега его ждал в берестяной лодке
белый старик. Ак-Кобон прыгнул в лодку и горько заплакал.
- Алып-Манаш, друг мой, почему я тебя в живых не застал? Бело-серый
твой конь упал на гриву, мертвый лежит. Ты сам, Алып-Манаш-богатырь, опустив
лицо на рукав, спишь вечным сном!
Седой, как лебедь, старик слез не сдержал. Сухой рукой он достал из
сумки девятигранную стрелу. Позеленела стрела, проржавела.
- Да, видно, плохо тебе, Алып-Манаш,- прошептал старик.
Обливаясь слезами, взял Ак-Кобон из дряхлых рук в свои белые руки
медную стрелу и, вскрикнув, уронил ее в черную воду.
Вот вышел Ак-Кобон на берег, легко прыгнул в седло и повернул повод к
стойбищу Байбарака. Глаза Ак-Кобона опухли от слез. Сам он из седла то на
один, то на другой бок валится. Еле-еле стоят ноги в стременах.
- На один день опоздал я милого друга Алып-Манаша спасти. Ой, больно!
Ой, горько!
Байбарак-отец и Ермен-Чечен-мать свои слезы со слезами Ак-Кобона
смешали. Ерке-Коо-сестра бросила горсть пепла в огонь. Тихо плакала
Кумужек-Ару...
С высокого неба упала звезда и, стукнувшись оземь, стала конем. Громко
заржал бело-серый конь, топнул копытом. Тяжелая гора пополам раскололась.
Рыхлая земля от его ржания развеялась. Алып-Манаш со дна ямы увидел дно
неба. Конь опустил в яму свой длинный, как Млечный Путь, хвост. Но
Алып-Манаш-богатырь подняться не смог. Он рукой хвост коню оборвал.
Бело-серый конь замычал, как бык, как медведь, заревел, по камням
сквозь леса, как олень, побежал. Он с разбегу ударил высокий тополь.
Застонав, пало железное дерево. Бело-серый конь приволок тополь к яме и
столкнул вниз.
От радости подпрыгнул Алып-Манаш. Девяносто цепей со звоном
разорвались.
Алып-Манаш вылез по тополю из ямы. Он коня за шею обнял и горько-горько
заплакал.
- Ты спас меня, верный конь...
От слез в десять раз лучше прежнего стал Алып-Манаш. Омытая слезами
шерсть коня, как серебряная, тихо засияла. Верные слуги побежали к Ак-каану.
Ак-каан тут же созвал все свои войска. Сам на бело-чалом коне впереди
всех летит. Рядом с отцом - Ерке-Карачкы на огненно-рыжем коне.
Свистят пики, гудят мечи, звенят стрелы - Алып-Манаш ничего не слыхал.
Он видит одну Ерке-Карачкы. Она на Алып-Манаша глядит.
Богатырь из кожаных ножен достал саблю, железный тополь пополам рассек.
В расщелину сунул он Ак-каана верхом на бело-чалом коне. Потом обе половинки
руками сжал и дерево повернул. Железный тополь, как скала, стоит.
Тугую плеть Алып-Манаш поднял, к Ерке-Карачкы близко-близко подъехал.
Восьмигранной плетью ударил ее между глаз. Теперь к смелым воинам лицо свое
он обратил и тихо сказал:
- Не бойтесь меня: Алып-Манаш с народом не воюет, он только ханов бьет.
И, тронув коня, поскакал богатырь в свой родной край, в ту землю, по
которой сердце болит, по которой кровь стучит.
Вот подъезжает к берегу бурной реки. Бело-серый конь обернулся паршивым
жеребенком. Богатырь Алып-Манаш стал карликом Тас-Таракаем. Кадык впереди
подбородка, косёнка свесилась на глаза. И все же седой перевозчик под этой
косой разглядел глаза, узнал их огонь.
- Садись, Тас-Таракай, в мою лодку. Я тебя на ту сторону переправлю.
Богатырь Алып-Манаш не сын ли тебе?
Усмехнулся Тас-Таракай:
- Я множество богатырей знаю, однако про Алып-Манаша не слыхал. Я много
песен пою, о подвигах Алып-Манаша спеть нечего.
Белый старик брови высоко поднял, потом их вместе свел и сказал густым
голосом:
- Теперь не поют, потом будут петь.
Он вынул из сумки девятигранную сияющую стрелу.
- Эту стрелу мне Алып-Манаш подарил. Эту стрелу его друг Ак-Кобон в
реке потопил. Три года искал я стрелу. Как новую, из воды вчера выудил.
Тас-Таракай прыгнул с лодки на каменную россыпь и стал вновь
Алып-Манашем. Рядом с ним стоит бело-серый счастливец конь. Старик
перевозчик упал на дно берестяной лодки вниз лицом.
- Огонь моих глаз, свет моей груди, Алып-Манаш! Твой друг Ак-Кобон
сегодня празднует свадьбу. Он Чистую Жемчужину в жены берет.
Услыхав зто, Алып-Манаш брови вниз опустил, его глаза кровью налились.
Он снова стал карликом Тас-Таракаем. Верхом на паршивом жеребенке потрусил
он к стойбищу Байбарака. Навстречу Тас-Таракаю едет молодой шурин
Кан-Чурекей:
- Куда спешишь, Тас?
- К богатырю Ак-Кобону на великий той '.
- Эйт!- крикнул шурин, хлестнув коня.- После смерти Алып-Манаша для
меня ничего великого нет. О чем ты плачешь, Тас-Таракай?
- Себя оплакиваю. Был бы я, как все люди, мог бы сейчас смотреть на
сестру твою Кумужек-Ару.
- Не отставай, Тас: если вместе приедем, будем рядом сидеть.
Широкой легкой переступью побежал конь Кан-Чурекея. А Тас прутиком
худого жеребенка стегает, короткими ножками его по ребрам бьет. Кан-Чурекей
далеко вперед улетел. Его девятилетний конь легкой рысью бежит.
Вдруг видит Кан-Чурекей, что худой Тас-Таракай спокойным шагом далеко
вперед уехал. Так, играя, один обгонял другого. Смеясь, подъехали оба к
стойбищу старика Байбарака. Мясо там горой навалено. Арака озером стоит.
Народу - как деревьев в лесу, как в долине трав. В белом шестигранном аиле 2
сидит белая Кумужек-Ару. Ее волосы, как жемчуг, поседели. Ее светлые волосы
шесть женщин плетут в парные косы. Тас-Таракай медленно дверь открыл,
протяжно-жалобно запел:
Жемчужные косыВ два ряда плетешь, Кумужек-Ару!
Молодого другаНеужто нашла, Кумужек-Ару?
Со слезами отвечает Кумужек-Ару:
Жемчужные косы Не я плету, Старого друга Не я бросила.
- Пошел вон, паршивый Тас!- заревел Ак-Кобон и вышвырнул Таса за дверь.
Но Тас снова дверь открыл, новую песню запел:
Из нарядного казана Ак-Кобон будет пить, На мягкой постели Ак-Кобону
спать. Из любимого казана Алып-Манашу не пить, На мягкой постели Алып-Манащу
места нет.
Кумужек-Ару отвечает:
Из нарядного казана Пусть кто хочет пьет, Мягкая постель Для
Алып-Манаша.
Оттолкнув женщин, она встала во весь рост. Ее волосы вниз потекли, как
жемчужные струи воды, как серебряный туман. Ак-Кобон погнался за
Тас-Тарака-ем. Далеко в долину, высоко в гору убежал Тас. Пущенная стрела с
тетивы не слетела, а Тас Таракай уже здесь и опять поет:
Если бело-серый конь жив, Что будет? Что случится?
Кумужек-Ару отвечает:
Бело-серому коню Золотую шерсть приглажу, Алып-Манаша милого Обниму и
поцелую.
И вот рядом с Чистой Жемчужиной светлый богатырь Алып-Манаш встал.
Ак-Кобон обернулся журавлем и вылетел в дымоходное отверстие.
Алып-Манаш пустил за ним вслед быструю стрелу. Стрела скользнула по темени
журавля. С тех пор журавль живет с этой отметиной. Алтайцы журавлиного мяса
не едят.
- Эта птица,- говорят они,- хоть и поганой, но все же человеческой
крови.
Источник:
|
|
|
Просмотров: 1002
9
Оштрафовать
| Жаловаться на материал |
|
| Улучшенный поиск | | Поиск по сайту
Поиск по всему интернету
|
|
