<div style="text-align: center;"> </div>
Он знал всё про четвёртое измерение и про одиночество, ненавидел социал-дарвинизм, шутил по серьёзным и страшным поводам (так называемый чёрный юмор) и часто говорил «такие дела» и «такова структура момента».
Сердце бьётся слева
Когда речь заходила о религии, Воннегут называл себя по-разному: скептиком, вольнодумцем, гуманистом, унитарианцем-универсалистом, агностиком, атеистом… Тем не менее он верил в Иисуса Христа. Может, несколько своеобразно, но верил. «Что означают эти РХ? Это дань памяти одному из пациентов сумасшедшего дома, называемого всеми нами Землёю, который оказался пригвождён к деревянному кресту группой других пациентов. Он находился в полном сознании, когда те начали вбивать в кисти его рук и стопы ног гвозди, и делали это до тех пор, пока не добрались до дерева. Затем они подняли крест и поставили его так, чтобы самый низенький человек из толпы мог видеть, как корчится распятый».
Политические убеждения Воннегута были окрашены в красный цвет: он был убеждённым леваком и социалистом. Опять же несколько экстравагантным, но всё же… За эти прогрессивные взгляды его любили в Советском Союзе, хотя на поверку выходило, что люди такого типа относятся к родине Великой Октябрьской социалистической революции гораздо строже и требовательнее, нежели какие-нибудь консерваторы. Воннегута у нас привечали, до тех пор пока он не начал подписывать «письма антисоветского содержания».
Один из репортажей в «Докторе Кеворкяне» — это встреча с Юджином Дебсом (1855—1926), основателем Социалистической партии Америки и организации «Индустриальные рабочие мира». Воннегут часто повторял его слова: «Пока существует низший класс — я к нему принадлежу, пока есть преступники — я один из них, пока хоть одна душа томится в тюрьме — я не свободен». При встрече Дебс спрашивает у загробного спецкора Воннегута, как сейчас воспринимается Нагорная проповедь. А потом, расправив крылья, улетает. Как ангел.
«Я и есть социалист, — говорил в интервью 2000 года Воннегут. — Я до сих пор очень интересуюсь Марксом. Коммунизм в России — провалившийся эксперимент, но что, царизм был лучше? Капитализм тоже был идеалистическим и стремился к построению утопии. Но потом несколько плохих парней прибрали к рукам все деньги, и капитализм больше не работает».
Когда у Воннегута спрашивали, что его больше всего огорчает в людях, он отвечал: «Вера в социальный дарвинизм». Социальному дарвинизму в его книгах бросают вызов странные миллионеры. Они занимаются смешными и даже вредными (с точки зрения приумножения капитала) вещами. Отправляются в космос, прихватив с собой любимую собаку. Устраивают нападение Марса на Землю, дабы получить сверхприбыль, а в результате теряют всё, включая жизнь. А главное, верят каждому слову Нагорной проповеди и чувствуют вину по отношению к тем, кому живётся хуже, чем им. Отец Воннегута был известным архитектором и владельцем крупной архитектурной компании, мать — из семьи пивного миллионера. И если бы не Великая депрессия, он сам тоже был бы миллионером.
Один из таких его персонажей, Элиот Розуотер, уходит добровольцем на фронт. Храбро воюет, получает награды, но под конец войны оказывается в психушке. Получает огромное наследство, учреждает благотворительный фонд и лично отвечает на просьбы, вникает в каждую судьбу. Хотя время от времени и восклицает: «Чёрт подери, приходится быть добрым». А ещё он поклонник si-fi писателя Килгора Траута. И считает, что этот странный человек, выпавший из социума, живущий, как нищий, должен стать президентом земного шара (ср. с Велимиром Хлебниковым, назвавшим себя председателем земного шара).
Впервые Килгор Траут появляется в романе «Дай вам Бог здоровья, мистер Розуотер, или Не мечите бисера перед свиньями» (1965). В «Докторе Кеворкяне» он — единственный живой собеседник Воннегута.
Этот чудак (если не сказать — полоумный) — сгущённый образ самого Воннегута (хотя и списан с реального писателя-фантаста Теодора Старджона). Он пишет про четвёртое измерение, про роботов, про инопланетян, прилетающих на тарелочке на Землю, про машину времени и т.п. Без всякой морали, даже, можно сказать, цинически.
Сам Воннегут был моралистом и максималистом. Он, например, считал, что Андрею Сахарову нельзя было давать Нобелевскую премию мира. «...А теперь представьте себе вот что: человек создаёт водородную бомбу для этих параноиков в Советском Союзе, убеждается, что она работает, а потом получает Нобелевскую премию мира! Такой сюжетец под стать Килгору Трауту, а человек-то существовал на самом деле, это был физик Андрей Сахаров. Он получил Нобелевскую премию в 1975 году за требование отказаться от испытаний ядерного оружия. Ну свою бомбу он к тому времени уже испытал. Его жена была детским врачом! Кем надо быть, чтобы разрабатывать ядерную бомбу, если у тебя жена — детский врач? И что это за врач, что это за женщина, которая не разведётся с мужем, у которого настолько поехала крыша? «Дорогой, сегодня на работе было что-нибудь интересное?» «Да, моя бомба отлично работает. А как поживает тот малыш, который подхватил ветрянку?» («Времятрясение», 1997. Пер. В.А. Обручева, И.В. Свердлова).
Воннегута называли антитехнократом (антисциентистом). Это означало только то, что он не разделял восторгов по поводу технического (научного) прогресса. Его первый роман «Механическое пианино» (или «Утопия 14», 1952) о том, как роботы заменяют рабочих, отчасти навеян его работой в General Electric — он там трудился на ниве пиара.
В «Колыбели для кошки» (1963) речь идёт об изобретении гениального, но упёртого физика Хонникера. Это лёд-девять, который может уничтожить жизнь на земле. Но учёного угроза жизни не волнует, его волнует лишь процесс научной работы. Лёд-девять, впрочем, его и убивает.
Дети учёного кладут себе в термос по кусочку льда-девять. Благодаря этому кусочку старший сын получает должность министра в одной латиноамериканской стране, где правит диктатор Папа. Диктатору противостоит святой отшельник Боконон, проповедующий свою оригинальную религию — боконизм. Собственно, боконизм — главное, что когда-то вынесли из романа читатели. Её постулаты западали прямо в душу. Карасс («Если вы обнаружите, что ваша жизнь переплелась с жизнью чужого человека, без особых на то причин, этот человек скорее всего член вашего карасса»). Дюпрасс — карасс из двух человек («Настоящий дюпрасс ничего не может нарушить, даже дети, родившиеся от такого союза»). Вин-дит («Внезапный толчок по направлению к боконизму, к пониманию того, что Господь Бог всё про тебя знает и что у него есть довольно сложные планы, касающиеся именно тебя»). Читатели раз и навсегда усвоили, что надо говорить не «случилось так», а «так должно было случиться». И с удовольствием выполняли боконистский обряд — соприкосновение голыми ступнями…И так далее. За это всё Курта Воннегута в бурные 1960-е полюбили хиппи. Но не только за это. И не только хиппи.
Make love, not war
«Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» (1969) — самый знаменитый роман Воннегута. Его подзаголовок — «Пляска со смертью по долгу службы». Эти приключения Билли Пилигрима (который из благополучной американской сабурбии попадает то в Дрезден военного времени, то на планету Тральфамадор) исполнены, по словам самого автора, «в слегка телеграфически-шизофреническом стиле». В начале романа жена фронтового друга писателя, услышав, что тот собирается писать о войне, взвивается: «Вы притворитесь, что вы были вовсе не детьми, а настоящими мужчинами, и вас в кино будут играть всякие Фрэнки Синатры и Джоны Уэйны или ещё какие-нибудь знаменитости, скверные старики, которые обожают войну. И война будет показана красиво, и пойдут войны одна за другой. А драться будут дети, вон как те наши дети наверху». Писатель обещает ей, что «никакой роли ни для Фрэнка Синатры, ни для Джона Уэйна в ней не будет» И что он назовёт книгу «Крестовый поход детей».
13 февраля 1945 года американские и английские самолёты разбомбили Дрезден — город, в котором не было ни войск, ни военных объектов. Это ни на секунду не приблизило освобождение узников концентрационных лагерей или возвращение солдат с германского фронта. Бомбардировка Дрездена унесла 135 тыс. жизней. Лишь один человек, говорит Воннегут, выиграл в результате бомбардировки — это он сам, получивший за каждый труп пять долларов в виде гонораров за роман «Бойня номер пять...»
Роман увидел свет в тот год, когда американец Армстронг ступил на Луну, на молочной ферме в штате Нью-Йорк прошёл фестиваль «Вудсток», американские солдаты вырезали мирное население вьетнамской деревни Май-Лай… Воннегут стал культовым писателем.
Цитата: «Я сказал своим сыновьям, чтобы они не принимали участия в бойнях и чтобы, услышав об избиении врагов, они не испытывали бы ни радости, ни удовлетворения».
Недоброжелатели упрекали писателя в том, что эта книга «вьетнамизировала Вторую мировую войну» и способствовала настроениям «наивного пацифизма», охватившим всю страну, из-за чего Америке грозила потеря идентичности.
«Бойня номер пять» изымалась из школьных библиотек. В Северной Дакоте книгу бросали в костёр. «Цензура у нас даёт себя почувствовать главным образом в глухих углах. Там, когда я был подростком, жгли и людей. Так что пусть уж лучше жгут книги, прогресс как-никак», — невозмутимо комментировал ситуацию писатель.
Воннегут, конечно, пацифист. Но притом его любимый персонаж — полковник Чемберлен, отдавший приказ о штыковой атаке, которая решила исход сражения при Геттисберге, где Север одержал победу в Гражданской войне (1861—1865). Он считал, что бомбить Дрезден не надо было, а Гамбург — надо. Сбрасывать атомную бомбу на Хиросиму скорее надо, а вот на Нагасаки не надо. Не надо было бомбить Ханой с его гражданским населением. Не надо было бомбить Камбоджу, Ливию, Панаму… Не надо было бомбить Сербию. Не надо было лезть в Ирак…
Он не мог привыкнуть к тому, что кто-то «настроен так, словно люди, на которых сбрасывают бомбы, — это микробы, и говорить тут не о чем». Он всегда вставал на сторону побеждённых, на сторону жертв. Про иракцев, сдающихся в плен, говорил: «Это мои братья».
«Когда я вернулся домой с войны, мой дядя Дэн обнял меня и проревел: «Вот теперь ты мужчина!» — вспоминал Воннегут. — Тогда я чуть не убил своего первого немца». Американец немецкого происхождения (четвёртого поколения, не забывал он добавлять), он как бы принимал на себя и грехи своей исторической родины: «Я думаю, что случись мне родиться в Германии, я бы, наверное, тоже стал нацистом, давил бы всех евреев, цыган и поляков, оставляя на своём пути торчащие из сугробов ноги, и утешал бы себя сознанием своего скрытого внутреннего достоинства».
Он утверждал: «Свят любой, кто ведёт себя порядочно, живя в непорядочном обществе».
Смерть — нет!
Отношения со смертью у Воннегута были особые, напряжённые. Не раз он смотрел ей в лицо. А она — ему. Смерть была рядом, когда его мать покончила с собой 14 мая 1944 года, накануне Дня матери. Когда пехотинец Воннегут, находясь в плену у немцев, сказал охранникам, что он сделает с ними, как только придут русские, и был за это избит до полусмерти. Когда англичане и американцы бомбили Дрезден. Когда он и другие военнопленные вытаскивали из-под завалов трупы убитых немцев — мирных жителей Дрездена. Когда умерла его сестра Элис. Когда он едва не погиб в пожаре, когда чуть не уснул навсегда на операционном столе. Когда пытался покончить с собой, устав от жизни («Не для того чтобы обратить на себя внимание... Я просто захотел «хлопнуть входной дверью»). А может, просто был пьян…
Воннегут был стопроцентным, беспримесным биофилом (если воспользоваться термином Э. Фромма, который, правда, предупреждал, что таких почти нет). Он испытывал бесконечный страх и отвращение к смерти и к тем, кто её сеял. Чтобы преодолеть эти деструктивные чувства, он подходил совсем близко к смерти и смеялся. Ведь это он, Воннегут, сочинял сюжеты для комиксов «Склеп ужасов», которые потом превратились в развесёлый макабр «Баек из склепа». «Самые смелые шутки вырастают из самых глубоких разочарований и отчаянных страхов», — говорил он.
Иногда ему удавалось обмануть смерть: «…когда человек умирает, это нам только кажется… Когда тральфамадорец видит мёртвое тело, он думает, что этот человек в данный момент просто в плохом виде, но он же вполне благополучен в другие моменты» («Бойня номер пять, или Крестовый поход детей», 1969. Пер. Р. Райт-Ковалёвой).
Бывало, что Воннегут подходил к смерти слишком близко, переходил границу, как в книге «Дай вам Бог здоровья, доктор Кеворкян» (1999). Это репортажи из загробного мира, в который он попадал благодаря содействию доктора по имени Смерть из «из ё..го центра летальных инъекций в Хантсвилле, ё..ый штат Техас» (пер. из этой книги здесь и далее Т. Рожковой).
Представляется в этой книге так: «Это Курт Воннегут, спецкор WNYC в загробной жизни». Он общался с разными интересными персонажами. Например, в числе его собеседников был человек, который погиб, спасая свою собаку. «Я спросил этого героического любителя животных, каково умирать за шнауцера по кличке Тедди… Он сказал, что это точно лучше, чем умирать ни за понюх табаку на вьетнамской войне».
Удалось ему поговорить с Адольфом Гитлером — тот раскаивался в содеянном: «Я заплатил за всё сполна вместе с остальными», — сказал он. Он выразил надежду на то, что в его память где-нибудь, возможно, перед штаб-квартирой ООН в Нью-Йорке, воздвигнут скромный памятник, желательно в форме креста, ведь он был христианин. На нём будут, сказал он, его имя и дата 1889—1945. А внизу два слова по-немецки: Entschuldigen Sie. В примерном переводе это означает «прошу прощения» или «извиняюсь».
Да, Курт Воннегут был моралистом. Но облекал проповедь правильных истин в смешную (до слёз) форму. Он любил Гоголя и Достоевского и говорил, что всё, что надо знать о жизни, можно найти в «Братьях Карамазовых». Называя себя атеистом, просил: «Если когда-нибудь я всё же умру — не дай Бог, конечно — напишите на моей могиле такую эпитафию: «Для него необходимым и достаточным доказательством существования Бога была музыка».
|
