<div style="text-align: center;">$IMAGE1$</div>
Джон Бёрнсайд Фото: guardian.co.uk
В Великобритании 16 января стало известно имя лауреата поэтической премии Томаса Стернза Элиота за 2011 год. Как сообщает Reuters, премию присудили шотландскому писателю и поэту Джону Бернсайду за сборник "Кость черной кошки".
Ранее за этот же сборник Бернсайд получил другую британскую поэтическую премию Forward Poetry Prize, которая вручается с 1991 года. Таким образом Бернсайд стал вторым человеком, который за один и тот же сборник получил обе премии - в 2007 году издание The Drowned Book Шона О'Брайана было отмечено сразу двумя наградами.
Как сообщает агентство, жюри премии охарактеризовало сборник Бернсайда поразительной книгой, пронизанной любовью, воспоминаниями о детстве, тоской и одиночеством.
Победитель получил денежное вознаграждение в размере 23 тысяч долларов (15 тысяч фунтов стерлингов), остальные поэты, прошедшие в шорт-лист, - по тысяче фунтов. В этом году из финального списка поэтов выбыли двое - британская поэтесса Элис Освальд и австралийский поэт и романист Джон Кинселла, сделав это в знак протеста против нового спонсора премии.
Изначально премия Т.С.Элиота, учрежденная британским поэтическим обществом Poetry Book Society, спонсировалась государством, однако в 2011 году потеряла финансирование, и организаторам пришлось искать нового спонсора для премии - им стал хедж-фонд Aurum Funds.
Лауреатами премии Т.С.Элиота становились такие известные поэты, как Шеймус Хини, Тед Хьюз, Кэрол Энн Даффи, Дон Патерсон. В 2011 году Кэпол Энн Даффи также претендовала на награду.
Сайт по теме: T.S. Eliot Prize for Poetry
СЕПТУАГЕЗИМА1SEPTUAGESIMA Nombres. Estan sobre la patina de las cosas2. Хорхе Гильен3 VallejoВальехо
Мне снилось – ты в Париже.
Ты захлопнул дверь перед носом дождяИ теперь стоишь в коридореВечного Четверга, где мертвецыСнимают углы.
Пахнет воском и чем-то горелым.Дождь засох на зимнем пальто.Ты поднимаешься по ступенькамВечного Четверга. Десять франков,
И ты ложишься,Не раздеваясь,Рядом с матерью и братьямиНа бескрайнюю постель Вечного Четверга.
В столице снов, где кровавые ангелыВьются, как мухи, в шторах дождя.
The Old GodsДревние боги
Обреченные обретатьсяВ щелях, ржавчине,В пузырях штукатурки,В паутине за шкафом,Они беседуютНа мертвом языкеС пустотой,ЗакупоренныеВ бутылках,Спрятанные в гнездахНа заброшенных голубятнях.Каждый сохранил силу,Имеет пристанище, тайну,Имя.Каждый знаетСпособ вернуться,Пока страх и гневЗастят наш взглядК добру или злу.
AnimalsЖивотные
В те ночи на колесахМы не смогли бы поклясться,
Что знаем животных,Перебегавших нам дорогу.
Даже в лунную тишь и жутьОни выскакивали из-под фар,
Безымянные и светоносные,Как небожители.
Чаще – лисы и кролики.Но, случалось, промельки белого или синего
Озадачивали памятьНа несколько миль.
Однажды умерла наша соседкаНа Эхо-роуд.
Дом пустовал несколько месяцев.Садовые дорожки
Осекались в древесной тьме.Пространство комнат заполнили
Многоголосицы иМышиные сны.
Но иногда в дождливый деньМы видели, словно кто-тоХодит из комнаты в комнатуИ тоже видит нас.
Человекообразное существо.Скорее зверь, чем тень.
Говорят, увидеть зверя во сне –Проявление самости.
Даже теперь мы просыпаемся от чувства,Что кто-то ходит по комнате,
А наши ладони пахнут мускусомИ словно мех трогали.
Наша жизнь –Подводное течение
В реке настоящего,Где в придонной мгле
Намеков и загадокСлепнет наша любовь.
After the HarvestПосле урожая
Время, убранное цветами.Время чибисовых полейИ взъерошенных волос.
Открытая дверь. Метла.Кувшин молока.Лужицы лиственной тениВ солнечной комнате.
Мы живем ради лузги,Кровяных шариковВ кроне боярышника.
Ради просини саженцев в аллее,Воробья на проводе,Обруча, скрепившего людейВ сиянье осенних огней.
KestrelПустельга
Мы нашли ееПод кустом у гаража.Снег кружился, Как в рождественской сказке.Было рано и морозно.Иней тронул траву. Рисунок перьевКазался чеканкой. Хищная головаЗаострялась клювом.Ты потрогала ее прутиком – как живая!Или живущая загробной жизнью.Крылья напряжены, когти блестят,Хохолок топорщится – мутировавшийИероглиф солнца.Кто она – богиня тишины? БогиняПервобытного неба?Хопкинсов – "размах-зарею- озаренный” –Сокол? Христос4?Гор?Своим неверующим сердцем я уловилИссиня-мрачное угасание Древнего знанья, таящегося в складкахПлоти и кровиС тех пор, как мы приземлились и облачилиДушу в огонь;Угасание света, сплотившего и живящего нас во тьме;Солнечной поляны; ветра, треплющегоИссиня-черный хохолок; тепла Между моими пальцами и опустелым сосудом птицы;Того, что мы помним и боимся.Метаморфозы, что произойдет с каждымПосле падения с многоярусного воздуха,Когда порвется огненная нить.
Asylum DanceТанец в сумасшедшем доме
Как-то раз мне до смерти захотелось танцевать,Пройтись взад-впередВ сладостном тепле Августа.Набить багажник домашними пирожкамиИ бутылочками с киселемИ махнуть на пикник.В полдень я пошелУмыться и переодеться –В выходной надеть выходное,Пока мама красиласьИ делала прическу.У нас в нашем захолустьеСтало традицией раз в год,Оставив грядки и клумбы,Уезжать за Саммервуд –Навестить пациентов местной психбольницы.Редкостная привилегия –Пропуск в Бедлам с правом на выход.Вновь взглянуть на лужайку, расчерченную светотенью,Оробевшее озеро, рухнувшие кедры.Мы приезжали туда танцевать.Исполнить ритуал касаний и объятий.Опустить вуаль учтивостиИ намеков. Подвигаться со света В тень и обратно.Больные, чтобы присоединиться к нам, Поднимались на эстраду.Неловкие, в свежеотутюженной одежде,Они казались своими отраженьями в зеркале,Зыбкими призраками со смутной Улыбкой утраты.Какими они видели нас?Очень вещественными, легкимиИ уверенными в движеньях, благословенных чувством меры.Наш пикник длился весь день.Мы танцевали в неуклюжих парах,Ошиканные граммофоном,Пока не начинало смеркаться,И в неуловимой игре тенейНе возвращались в пригородГорожане, влачащие ношу нормальности.Суетливые мужчины со здоровым сном.Женщины, практикующие очарование.Все, кто, проснувшись, не помнит, что ему снилось,И спешит на работу, не желая иного.Мы старались быть ласковыми с больными,Раздавали сладкие гостинцыИ ждали, когда от танцевРассосется комок в горле.Мы любили их, поручителей нашего бытия,Стоящих парами в скупом свете,Подступающих в ритме вальсаК большему миру. ЛюбилиБерезовый привкус воздуха, преосуществивший насВ теплоточивые тела в ярком, сходящиеся –Расходящиеся, медленно остывающиеПосле танцев, как трава и розовые кусты,Пока над заборомКурится вьюнок.Здесь началась дружба, крепшаяГод за годом. Месяца разлукиИскупались солнцем. Помню Любовную историю: мальчик,Все время стоящий в ступоре,Увлек танцевать девочку.Он ступал,Словно по тонкому льду.Протанцевав с полчаса, она ушла.Когда на следующее утро он вернулся,Его увели санитарки.Каждый день я вспоминаю цвет ее кожи.Каждый август приезжаю туда.Уже один, мама умерла, и гостинцыТеперь покупные – баночки солений и пачки печенья.Я стою в центре кругаТанцующих тел и какое-то времяВижу себя со стороны,Словно из чердачного окна.Большие куклы движутся в сумерках На лужайке. Лица смазаны, тела спарены.Их силуэты сливаются и кажутсяТо призраками, дерзнувшими овеществиться,То деревьями на берегу озера.Промежутками между днем и ночью.Лица расплываются и перетекают одно в другое,Как если были бы единой плотью, единым сновиденьем.Ничто не убеждает в их реальности,Только пространство и время.
Перевод М.Калинина. 1. Септуагезима – "Семидесятница”, девятое воскресенье перед Пасхой.2. "Имена, они лежат на поверхности вещей и скрывают их сущность” (исп.). (Подстрочный перевод).3. Хорхе Гильен (1893–1984) – испанский поэт.4. В стихотворении Д.М.Хопкинса "Windhover” Христос выведен в образе сокола.
|