Поэт, маргинал, сутенёр: 31 мая 1937 года родился Сергей Чудаков
<div style="text-align: center;"></div>
А может, и не 31 мая… Наверняка этого никто не знает. Так же, как никто не знает, когда и как он сгинул. Олег Михайлов, один из пропагандистов поэзии Чудакова, считает, что его споили и убили «лица кавказской национальности», которым он сдавал свою квартиру на Кутузовском. Где-то в начале 1990-х… "это всё говорил ушедшийпотому что он был сумасшедший" Из стихов Сергея Чудакова Публикуя его стихи в антологии «Голубая лагуна» (1980, 1 том), Константин Кузьминский сетовал: «О Чудакове никто ничего не знает. Тем менее я. Куда его пришить — ума не приложу. Вроде он не барачный поэт. Но москвич. И из тех же кругов <…> Знали мы о нём, что он журналист, но это явствует и из текста «Переводы из Ружевича и Сэндберга...». Знали, что он циник, но это уже не факт биографии, а характера. Знали, наконец, что он печатался в «Синтаксисе» <…> С 62-го году о нём и слуху не было. Были — слухи». Его знали все Но на самом деле его знали все, и он знал всех. Не только в Москве, но и в Питере. Хотя слухи были, конечно, эффектные. А может, это не слухи, но истинные сведения. «Чудаков родился в Магадане, в семье начальника лагеря, и прожил там восемь лет. Он помнил, как зэки убили его пятилетнего сверстника, держали трупик в проруби и, регулярно упражняясь в каннибализме, спасали свою грешную плоть», — сообщает Олег Михайлов. Фотографий поэта не осталось. Для первой книги его стихов «Колёр локаль» (М.: Культурная революция, 2007; 2-е изд. — 2008) нашли лишь маленькую паспортную фотку. Но зато его облик вполне зримо предстаёт из воспоминаний. Мемуаристы отмечают скуластость, лохматость, лёгкую шепелявость, необычный взгляд («горящие искорками весёлого безумия глаза чуть навыкате»), облик юрода, неизменное бежевое пальто с большими клапанами-застёжками, бесформенные брюки, всегда книги под мышкой. Художник Анатолий Брусиловский пишет: Чудаков был удивительно похож на Артюра Рембо, «… скуластое, притягательное лицо и шапка светлых волос. Но, пожалуй, главным в его лице была постоянная широкая улыбка крепких белых зубов. И авантюризм без края». И вроде бы Тарковский собирался снимать его в «Андрее Рублёве» — в роли Бориски в новелле «Колокол», но потом отдал эту роль Николаю Бурляеву. Евгений Евтушенко в антологии «Десять веков русской поэзии» вспоминает: «Вскоре после ареста Берии меня позвали в МГУ на поэтический вечер. Там я впервые увидел выскочившего на трибуну, как чёртик из табакерки, худенького мятежника, со сверкуче лазурными, триумфально безумными глазами, в красном колпаке, из-под которого выбивались буйные волосы, и услышал звонкий, как литавры, голос, который заполнил всю аудиторию: «Ах, как чудно цвела криптомерия / возле моря, на улице Берия. / А теперь? А теперь криптомерия / превосходно растёт и без Берия». «В нём было что-то, чего ни в ком не было. Подлинная внесоциальность, свобода, смелость, интуиция и что-то, чего я не могу определить словами. Иногда я думала, что он не человек», — рассказывает Ольга Голодная. Она влюбилась в 21-летнего Чудакова, будучи 16-летней школьницей. Их роман был красочным, но (почти) платоническим — Чудаков (вопреки слухам о его безудержной и наступательной сексуальности) вовсе не стремился к близости. Внесоциальность и маргинальность Чудаков культивировал: «Я законный я исконный/ Ультралюмпенпролетарий/ Кроме секса кроме страха/ Я лишён гражданских чувств». Ему (да и не только ему) нравилось острое переживание высокой культуры и дна жизни: в белых сводах подваласигареточный дымбез пивного бокалатрудно быть молодым вне претензий и штучексловно вещи в себеморфинист и валютчики сексот КГБ кто заказывал принцаполучай для душицарство грязного шприцаи паров анаши заражение кровисмерть в случайной дыревыражения крометех что есть в словаре. Но, обретаясь по краям и на дне жизни, он каким-то образом оказывался в самом центре её. Чудакова ценили Андрей Тарковский и Иосиф Бродский, слушали Анатолий Эфрос и Илья Эренбург… Он был всем интересен. И стихи его завораживали всех, кто их слышал. В 1959-м Чудакова выгнали с третьего курса журфака МГУ — то ли за организацию кампании против какого-то преподавателя, то ли за другие грехи. И в том же году в № 1 журнала «Синтаксис», который издавал Александр Гинзбург (он тоже учился на журфаке), появились его пять стихотворений. Открывалась подборка вот этим: Пушкина играли на роялеПушкина убили на дуэлиПопросив тарелочку морошкиОн скончался возле книжной полкиВ ледяной воде из мёрзлых комьевПохоронен Пушкин незабвенныйНас ведь тоже с пулями знакомятВешаемся мы вскрываем веныПопадаем часто под машиныС лестниц нас швыряют в пьяном видеМы живём — вознёй своей мышинойНебольшого Пушкина обидяНебольшой чугунный знаменитыйВ одиноком от мороза сквереОн стоит (дублёр и заменитель)Горько сожалея о потереЮности и званья камер-юнкерСлавы песни девок в КишинёвеГончаровой в белой нижней юбкеСмерти с настоящей тишиною. Иосиф Бродский назовёт это стихотворение «лучшей из од на паденье А.С. в кружева и к ногам Гончаровой». Время от времени Чудаков печатал рецензии на книги, фильмы, спектакли. Но основная его работа была негритянская. «Часто он писал театральные рецензии за других как литературный «негр». Писал ярко, афористично, находил неожиданные ходы. Две критикессы вовсю использовали талант и знания молодого Чудакова <…> Часто, читая на зависть яркую статью, подписанную вполне советским сереньким ортодоксом, можно было воскликнуть: «Да это Чудаков!» — вспоминает художник Анатолий Брусиловский. Образован Чудаков был действительно чрезвычайно широко. И не просто формально образован — все события культуры он пропускал через себя, воспринимал как происходящие здесь и сейчас. «Никто так не знал кино, особенно иностранное, как знал Серёжа Чудаков. Тарковский и Эфрос к нему прислушивались, Хуциев побаивался его категорических советов, и вообще это был самый остроумный человек в Москве», — свидетельствует артист Лев Прыгунов. Он мог попасть на любой закрытый кинопросмотр (что было довольно трудно), на любой модный спектакль в любой модный театр. Водил друзей и возлюбленных в мало кому доступные запасники Третьяковки, где хранился русский авангард. Его даже видели — что совсем уж удивительно! — на посольских приёмах (в частности, в посольстве Республики Чад). Конечно, поговаривали и о его связях с органами. Но были ли они — кто знает… Когда в 1973 году пошли слухи, что Сергей Чудаков по пьяни замёрз в чужом подъезде, Иосиф Бродский из США откликнулся на это стихотворением «На смерть друга» (его можно найти в любом сборнике нобелевского лауреата). Но умрёт Чудаков гораздо позже. Путь в дурку и обратно А ещё Чудаков был сутенёром. Находил девочек-провинциалок, которые пролетели на вступительных экзаменах и не хотели возвращаться домой, обещал заниматься с ними литературой и русским языком. У него в квартире был типа пансион: кровати в два этажа, чистота и порядок. И он действительно натаскивал девочек к экзаменам! Ну а в оставшееся от занятий время девочки работали на него. Среди его клиентуры были известные люди из партийных, научных и творческих кругов. Стоит отметить, что для сутенёра стихи его достаточно целомудренны. Сам этот род деятельности упоминается в них довольно часто, но вскользь: «амплуа сутенёра / продолженье отбора / положенье актёра…/ на подмостках позора…» Зато Бродский в поминальном стихотворении обозначил всё гораздо определённее: где на ощупь и слух наколол ты свои полюса в мокром космосе злых корольков и визгливых сиповок. (Впервые я услышала о Чудакове, когда училась в аспирантуре ИМЛИ. Научно-технический сотрудник Мальвина рассказывала о нём таинственным полушёпотом, и в её голубых глазах был ужас и восторг. Понимаешь, шептала Мальвина, он зовёт, и я иду к нему, не понимая почему, зачем… как под гипнозом… На счастье Мальвины, оказавшаяся возле подруга, увидев, что происходит, влепила ей пощёчину — и та очнулась. «А то бы всё…» — обречённо вздыхала Мальвина.) О влиянии Чудакова на юных дев вспоминают многие. О том, например, как за всего десять минут он сумел пройти весь путь от знакомства до оргазма за какой-то палаткой с мороженым. Но даже если это правда, то нехарактерная. Обычно он соблазнял девушек не для себя — для клиентов. Кульминацией секс-деятельности Чудакова стал снятый им самим по собственному сценарию фильм «Люся и водопроводчик», такое home video. В фильме играли: настоящий водопроводчик-мачо и некая юная дева. На деве Чудаков и его соавтор — учёный-филолог — и погорели. Эксперты и судьи долго изучали чудаковский шедевр (говорили, что снято талантливо), однако так и не пришли к единому выводу — это soft porno или эротика… Срок тем не менее Чудаков получил. Но за него вступились влиятельные лица — и вместо тюрьмы он оказался в психушке, на долгие годы. Наверное, это был неправильный выбор: срок всё-таки имеет предел, а в дурке можно пролежать неизвестно сколько. К тому же колют всякую дрянь, от которой человек превращается в овощ. Кажется, с Чудаковым именно это и произошло. Все, кто его видел после дурки, говорили, что он стал какой-то не такой, поправился и т.п. В конце 1980-х — начале 1990-х в ЦДЛ проходили замечательные поэтические вечера. И очень часто где-нибудь в середине вечера от дальнего входа раздавался крик: «Женя, я здесь, Женя!» Женя (Евгений Евтушенко) всматривался со сцены в темноту зала: «Вижу, Серёжа! Вижу! Здравствуй». Серёжа был помятый, опухший, в руках авоська (с такой же авоськой, кстати, ходил под конец жизни Лёнечка Губанов), на лице блаженная улыбка полуидиота. Потом он совсем исчез с литературного горизонта, канул в нети… Остались стихи. Их собирали, записывали, запоминали друзья и знакомые Чудакова — философ Дмитрий Ляликов (1928—1988), писатель Олег Михайлов и другие. Помню, как учёный секретарь ИМЛИ Александр Ушаков читал с упоением: «В министерстве осенних финансов / Чёрный лебедь кричит на пруду / О судьбе молодых иностранцев / Местом службы избравших Москву». В книгу «Колёр локаль» вошёл машинописный сборник, найденный в архиве Ляликова, и тексты, которые составитель Иван Ахметьев извлёк из разных источников. Есть предположение, что за бортом осталось ещё много чего, но и опубликованного достаточно, чтобы оценить. Хотя бы вот это: Ты здоровый подросток ты нимфа не нашего быта Я прочёл о тебе в фантастической книге «Лолита»Засушите меня как цветок в этой книге на сотой странице Застрелите меня на контрольных следах у советской границы. Странный человек Сергей Чудаков прожил странную — особенно по советским меркам — жизнь. Что он имел от своей негритянской работы, кроме post factum неприязни со стороны тех, за кого писал? Какие доходы приносило ему сутенёрство, если он всё равно оставался нищим? Почему так небрежно обращался со своими стихами? Нет ответов. Что за странненькая точечкау Кремля блестит, дрожит —не Серёжина ли строчечкагениальная лежит? — так заканчивает посвящённое ему стихотворение Евгений Евтушенко.
