В Лос-Анджелесе 5 июня умер писатель-фантаст Рэй Брэдбери. Ему был 91 год. Свое первое произведение он написал в 12 лет. Семья Брэдбери жила небогато. Рэй не мог купить продолжение "Марсианского воина" Бэрроуза и потому создал свою версию. Так начались без малого 80 лет творчества Брэдбери, а заодно и золотой век фантастики.
Книги и рассказы Брэдбери - причудливое переплетение мотивов осени, смерти, завоевания космоса, грез о несбывшемся будущем и сожаления о свернувшем не туда настоящем.
Книги Рэя Брэдбери трудно отнести к научной фантастике. Техника и новейшие открытия занимают в его рассказах и романах не самое важное место. Пожарные, жгущие книги в "451 по Фаренгейту", постоянно маячат за нашей спиной. Серебряные маски на сухопутных судах из "Марсианских хроник" на самом деле прокладывают маршруты в тысячах вполне земных разумов. Вино из одуванчиков может попробовать каждый, кто решится вернуться в город своего детства.
Для русскоязычных читателей знаменитый томик "О скитаньях вечных и о Земле", вобравший в себя лучшие вещи автора, стал поколенческой книгой. Многим он открыл науку сопереживания; кого-то научил видеть человеческое в людях; дал волю не стесняться своих чувств и делить их с другими.
Брэдбери положил всю жизнь на борьбу с дураками; он твердо верил, что без большой мечты и без умения читать цивилизация существовать не может. Не желающая упражняться в чтении часть человечества успешно уклонялась от пущенных им стрел.
Он резко критиковал Билла Клинтона, который не занялся столь необходимой стране реформой образования. Нынешнему президенту США Бараку Обаме Брэдбери не мог простить отмены лунной программы; писатель, как и миллионы его читателей, был уверен, что человечество должно было закрепиться на Луне и оттуда совершить огромный, в 55 миллионов километров, прыжок на Марс.
Брэдбери как мог противостоял накатывающимся волнам невежества, отстраненности, электрической фальши. Со стороны казалось, что он чудит: предпочитает пишущую машинку компьютеру, кассира - банкомату, запрещает издателям выпускать электронные версии своих книг, признавая лишь бумажные. Но скорее - это следствие его долгой и счастливой любви к буквам.
Сорок лет назад экипаж "Аполлона 15" назвал кратер в честь его "Вина из одуванчиков". Если не сам Рэй Брэдбери, то его произведения оторвались от Земли и римской свечой ушли в небо.
И по-прежнему лучами серебрит простор Луна.
Александр Амзин
Он всегда был на стороне человека, а не масс; на стороне свободы, а не тирании; на стороне слова, а не силы; памяти и культуры – а не технологической цивилизации.
Умер Рэй Брэдбери. Он, разумеется, не был писателем-фантастом, элементы sci-fi в его книгах совсем немногочисленны, хотя технологические предсказания будущего оказались местами невероятно точны: он дожил до реализации многих из них. Более того, одной из основных — если не основной — его темой оказался страх перед будущим или по крайней мере недоверие к нему, соединенное с ностальгией по прошлому. О первом написан роман «451 градус по Фаренгейту». О втором — «Вино из одуванчиков». Эдем Брэдбери расположен в прошлом, в детстве, в сельском Иллинойсе, в Гринтауне-Уокигане, где вырос он и его alter ego Дуглас Сполдинг. Его ад — в будущем «451 градуса по Фаренгейту»: роман начинается сожжением книг и заканчивается всесожжением в пламени ядерной войны, оказавшейся самым распространенным эсхатологическим образом в книгах целого поколения (а может, и не одного) послевоенных писателей.
Гринтаун, описанный в «Вине из одуванчиков», в романах «Надвигается беда», «Лето, прощай!» и в сборнике «Летнее утро, летняя ночь», сродни скорее фолкнеровской Йокнапатофе, нежели какому-либо из топосов научной фантастики. Да и Марс Брэдбери — не Марс вовсе, о чем он сам прямо говорит: «Научная фантастика — изображение реальности. Фэнтези — изображение нереального. "Марсианские хроники” — не научная фантастика, а фэнтези. Этого не могло происходить».
Брэдбери — певец не будущего, а прошлого. Настолько, что иногда он и сам, кажется, пугается этого — см. историю мисс Фолей в «Надвигается беда». Тоска по утраченному — основная линия «Марсианских хроник» — в конце почти все поселенцы возвращаются на погибшую (снова) в ядерном пламени Землю — и еще как минимум нескольких десятков рассказов, разбросанных по разным сборникам. Брэдбери был и всегда оставался консерватором, но консерватором специфического толка: он — один из главных, по всей видимости, писателей-гуманистов в самом первом, буквальном значении этого термина. Пережив на своем веку Великую депрессию, Вторую мировую войну, холодную войну и распад послевоенного мира в конце восьмидесятых, он всегда был на стороне человека, а не масс; на стороне свободы, а не тирании; на стороне слова, а не силы; памяти и культуры — а не технологической цивилизации. Он постоянно напоминает нам, что жизнь без корней невозможна, в то же время — что корни человека — не в абстракциях больших нарративов, но в любви, которую он дарит другим и которую другие дарят ему.
В отличие от многих коллег Брэдбери по цеху, его не забудут, несмотря на то, что проза его во многом — о времени, в которое она написана. Однако сегодня уже мало кто разглядит за Темным карнавалом неясные детские страхи времен Великой депрессии, за «451 градусом по Фаренгейту» — политический памфлет эпохи маккартизма, а в части рассказов «Марсианских хроник» — отголоски борьбы за гражданские права или осмысление эпохи фронтира. Потому что книги Брэдбери — далеко не только об этом. Они, при всей их огромной печали и отсутствии в них порой видимого оптимизма, — о том, что зло уродливо и нежизнеспособно, а добро — невелико, но бессмертно. О том, что прогресса, возможно, и нет — или он не так уж важен, но свет, как правило, побеждает темноту, потому что человек по природе слаб, но принадлежит свету и в общем не склонен выбирать сторону мистера Дарка и мистера Кугера. О том, что слабость — вообще сильнее силы.
Его рассказы в прекрасных переводах Норы Галь, Дмитрия Жукова, Виталия Бабенко и других были настольным чтением как минимум двух поколений советских читателей — и одно из них в значительной степени на этих книгах выросло — в том числе и автор этих строк. Кажущаяся по нынешним временам немного наивной романтика этих книг — «темного» Брэдбери в СССР не переводили — делала их идеальным чтением для подростков: в том числе потому, что их автор, как верно замечает Остап Кармоди, лучше всех умел «передать душевный трепет, впервые охватывающий человека лет в 11-12, когда он начинает в полной мере осознавать всю необъятность, хрупкость, красоту и опасность мира». О том, как ему удалось на всю жизнь сохранить в себе этот душевный трепет, автор сказал в 2009 году в лекции, прочитанной для читателей маленькой библиотеки Южной Калифорнии, где он прожил всю жизнь: «Делайте то, что любите и любите то, что делаете». В случае какого-нибудь другого писателя это звучало бы дежурным трюизмом — но не здесь. Потому что труд всей его жизни — о любви. О том, что она неотделима от печали. О том, как она всесильна и уязвима. О том, что она длится.
Рэй Брэдбери читает свое стихотворение «If Only We Had Taller Been» 12 ноября 1971 года, перед запуском Mariner 9.
|