22 (10) апреля 1899 года родился Владимир Набоков, самый необычный и самый провокативный русский писатель.
<div style="text-align: center;"> </div>
На Западе он вошёл в моду после публикации романа «Лолита» (1955; русская версия — 1967). В России, его «чопорной отчизне», которую он так страстно (и до поры до времени безнадёжно) любил, его начали тайно читать во второй половине 1960-х.
Корпус текстов о Набокове сегодня устрашающе огромен (особенно на Западе, да и у нас тоже). Кажется, всё, что можно о нём сказать, сказано и разъяснено. Остались разве что мелочи, детали. Впрочем, сам Набоков считал, что как раз мелочи и детали заслуживают пристального внимания. В том числе даты.
В жизни
Так случилось, что на пасхальный месяц апрель пришлись особенно значимые события в жизни Владимира Набокова. Помимо дня его рождения, можно, например, вспомнить о том, что 17 апреля 1919 года семья Набоковых на пароходе с хорошим названием «Надежда» покидает Россию — навсегда. И что 15 апреля 1925 года Набоков женится на Вере Слоним…
В «Других берегах» (1954) — правда, только в главе восьмой (что, согласитесь, несколько странно для биографии, состоящей из 14 глав) — Набоков сообщает: «Я родился 10-го апреля 1899-го года по старому стилю в Петербурге…» И подчёркивает при случае: «По нашему календарю» — в противовес календарю советскому. («Это было в день рождения отца, двадцать первого, по нашему календарю, июля 1902 года».)
Однако неприязнь к советскому календарю постепенно рассеивается: не большевики же придумали Григорианское летоисчисление! В предисловии к последней версии автобиографии «Память, говори» (1967) Набоков объясняет: «По старому стилю я родился 10 апреля, на утренней заре, в последнем году прошлого века… но поскольку все дни моего рождения праздновались, со всё убывающей помпой, в двадцатом веке, все, и я в том числе, … привычно добавляли к 10 апреля тринадцать дней. Ошибка серьёзная… В самом последнем из моих паспортов указано «23 апреля»…» (пер. С. Ильина). Пусть и ошибка, но зато в этом случае день рождения Набокова совпадал с днём рождения (и, увы, смерти) Шекспира, что ему очень импонировало. Тешил самолюбие и год рождения — через 100 лет после Пушкина! Но вспоминать о том, что он родился в один день с Лениным, Набоков не хотел.
Время у Набокова течёт вспять, ходит по спирали, скачет то туда, то сюда. Прикладное (линейное) время ему не указ. Так, в первых же строках книги «Николай Гоголь» (1944) сказано, что её герой — «самый необычный поэт и прозаик, каких когда-либо рождала Россия — умер в Москве, в четверг, около восьми часов утра, 4 марта 1852 года». А вот о его рождении говорится лишь в самом конце, причём дважды: «Гоголь родился 1 апреля 1809 года. По словам его матери (она, конечно, придумала этот жалкий анекдот), стихотворение, которое он написал в пять лет, прочёл Капнист, довольно известный писатель. Капнист обнял важно молчавшего ребёнка и сказал счастливым родителям: «Из него будет большой талант, дай ему только судьба в руководители учителя-христианина». Но вот то, что Гоголь родился 1 апреля, это правда» (пер. Е. Голышёвой).
Здесь Набоков также отдаёт предпочтение новому стилю, дабы показать, что высоко чтимый им писатель родился в самый подходящий для себя День дураков (или День смеха). Дата 20 марта (день рождения Гоголя по старому стилю) выглядела бы менее эффектно. Ну а ещё Набокову хотелось, чтобы он и Гоголь родились в одном месяце.
Так, двигая даты то вперёд, то назад, Набоков потакал своей маленькой, такой детской (и простительной!) слабости — приблизиться к тем, кого любил. (В «Даре» (1938) день рождения Фёдора Годунова-Чердынцева совпадает с днём рождения Николая Чернышевского, что устанавливает между биографом и его героем особую, интимную связь).
«Чистое Время, осязающее Время, реальное Время, Время, свободное от содержания, контекста и комментария-репортажа, вот моё время и моя тема. Всё остальное — цифра или некий компонент пространства», — это из сочинения Вана Вина «Ткань времени» («Ада, или Страсть», 1969. Пер. О. Кириченко).
В стихах
В ранних стихах Набокова — апрель, весна, Пасха. Картинки из жизни Иисуса. Много ангелов. Колокольный звон. Лазурь/синева неба, «апрельская пестрота берёз», жёлтые одуванчики, журавли… И умиление, и ликование. И светлые слёзы. «Ах, припади к земле дрожащей,/ губами крепко припади,/ к её взволнованно звенящей/ благоухающей груди!/И, над тобою пролетая,/ божественно озарена,/ пусть остановится родная,/ неизъяснимая весна!».
На смерть отца (он погиб 28 марта 1922 года, защищая от пули Павла Милюкова) Набоков пишет стихотворение «Пасха»:
Я вижу облако сияющее, крышу,блестящую вдали, как зеркало... Я слышу,как дышит тень и каплет свет...Так как же нет тебя? Ты умер, а сегоднясинеет влажный мир, грядёт весна Господня,растёт, зовёт... Тебя же нет.
Через год он посвящает памяти отца «Гекзаметры», в которых тема весны обретает ещё одно измерение:
Смерть — это утренний луч, пробужденье весеннее. Верю,ты, погружённый в могилу, пробуждённый, свободный,ходишь, сияя незримо, здесь, между нами — до срока, спящими...О, наклонись надо мной, сон мой подслушай /…/
(Ср.: в «Войне и мире» умирающий Андрей Болконский думает: «Да, это была смерть. Я умер — я проснулся. Да, смерть — пробуждение!— вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором».)
«Читайте же стихи Набокова, если вам непременно хочется знать, кто был этот человек, — говорил Андрей Битов. — …Вы увидите Набокова и плачущим, и молящимся».
В прозе
В интервью А. Аппелю (сентябрь 1966 года) писатель говорил: «Когда в романе нужно датировать какое-нибудь событие, я обычно выбираю в качестве point de repere [точка отсчёта, ориентир] дату достаточно известную, что помогает к тому же выискивать ошибки в корректуре, такова, к слову сказать, дата «1 апреля» в дневнике Германа в «Отчаянии» (пер. М. Мейлаха).
Будучи по натуре человеком весёлым и не испытывая «банальной боязни банального», Набоков вдосталь попользовался Днём дураков. Конечно, дата в дневнике безумного персонажа «Отчаяния» (1934) была поставлена не только для того, чтобы было легче держать корректуру. Это сигнал читателю, чтобы тот не принимал на веру сказанного Германом, весьма ненадёжным рассказчиком.
Первым апреля отмечена последняя страница дневника Германа (и романа «Отчаяние»). С одной стороны, День дураков. С другой — подтверждение высказанному им ранее восторгу: «Ти-ри-бом. И ещё раз — бом! Нeт, я не сошёл с ума, это я просто издаю маленькие радостные звуки. Так радуешься, надув кого-нибудь. А я только что здорово кого-то надул. Кого? Посмотрись, читатель, в зеркало, благо ты зеркала так любишь». В английском варианте присутствует более прямое указание: «The kind of glee one experiences upon making an April fool of someone». («Так радуешься, сделав из кого-нибудь апрельского дурака»).
Понятно, однако, что вконец запутавшийся бедняга Герман сильно преувеличивает свои возможности по части «надуть читателя». Изложив зыбкую историю про убийство человека, которого он слишком настойчиво называет двойником, Герман ищет для неё название: «Мне казалось, что я какое-то заглавие в своё время придумал, что-то начинавшееся на «Записки…» — но на чьи записки — не помнил…» Но дело тут не в забывчивости, просто он не хочет произносить называние полностью и тем самым объявлять себя сумасшедшим. Стоит также отметить, что у Гоголя в «Записках сумасшедшего», тоже в апреле, в определённый, хотя и несколько необычный день — «Год 2000 апрель 43», титулярный советник Поприщин догадывается, что он испанский король.
Именно первого апреля 1924 года, в воскресенье, Ганин, главный герой «Машеньки» (1926), знакомится в тёмном лифте со своим соседом Алфёровым, мужем своей давней возлюбленной. Более того, в русском пансионе, где разворачивается действие романа, на дверях комнат наклеены цифры: «… это были просто листочки, вырванные из старого календаря — шесть первых чисел апреля месяца». Алфёров (пошляк-математик, таких типов любил писать Чехов) живёт «в комнате первоапрельской — первая дверь налево». Это тоже сигнал читателю: дескать, всё так, да не совсем так. И возможно, Ганину лишь померещилось (фотография была плохой), что Алфёров женат на той самой Машеньке, которую он любил девять лет назад.
В столовой пансиона висит литография «Тайная вечеря» — своего рода (шутливое) предуведомление читателя о прощальном ужине в пятницу, шестого апреля, после которого Ганин — «будущий спаситель России» — исчезнет из пансиона.
В «Приглашении на казнь» (1936) пошляк-палач Пьер ораторствует перед несчастным Цинциннатом: «Кроме наслаждений любовных имеется ряд других, и к ним мы теперь перейдём. Вы, вероятно, не раз чувствовали, как расширяется грудь в чудный весенний день, когда наливаются почки и пернатые птицы оглашают рощи, одетые клейкой листвой…» «Мастерское описание апреля», — меланхолически констатирует директор тюрьмы. (И, добавим, — лёгкий выпад в сторону «клейких весенних листочков» Фёдора Михайловича).
«Мастерское описание апреля» находим и в рассказе «Весна в Фиальте»(1936): «Весна в Фиальте облачна и скучна. Всё мокро: пегие стволы платанов, можжевельник, ограды, гравий /…/ Ветра нет, воздух тёпел, отдаёт гарью. Море, опоённое и опреснённое дождём, тускло-оливково, никак не могут вспениться неповоротливые волны».
А вот знаменитое начало «Дара» (1938): «Облачным, но светлым днём, в исходе четвёртого часа, первого апреля 192... года (иностранный критик заметил как-то, что хотя многие романы, все немецкие, например, начинаются с даты, только русские авторы — в силу оригинальной честности нашей литературы — не договаривают единиц), у дома номер семь по Танненбергской улице, в западной части Берлина, остановился мебельный фургон...»
В апреле, на пасхальных каникулах, маленький Лужин («Защита Лужина», 1930) обнаруживает в себе дар шахматиста. В апреле происходят поворотные события в жизни героев «Камеры обскуры» (1933). И, конечно, надо вспомнить трогательный рассказ «Пасхальный дождь» (1924) об одинокой, старой швейцарке, которая когда-то была гувернанткой в России. И теперь, у себя на родине, отмечает русскую Пасху. Как умеет. За это Бог посылает ей выздоровление от тяжёлой болезни.
После смерти
Именно в апреле 2008-го Дмитрий Набоков объявил о том, что всё-таки будет публиковать The Original of Laura («Лауру и её оригинал», см.: Глеб Давыдов. «И весь в черёмухе овраг!».). Нельзя сказать, что решение сына писателя было совсем уж неправильным. Неправильно было выдавать черновик за полноценное произведение. Печатать его в журнале Playboy (наверное, это первый такой случай в истории журнала). И объявлять, как поспешила «Би-би-си», что эта публикация «возможно, станет литературным событием 2009 года».
Набоков говорил, что роман закончен в голове, но не на бумаге. Так что до завершения было ещё далеко. И 138 карточек уместно бы смотрелись в сугубо научном издании. Тем более что два отрывка из The Original of Laura в 1999 году были уже опубликованы в The Nabokovian.
Русскоязычному читателю повезло ещё меньше, чем англоязычному. В подобном случае (кажется нам) при переводе следовало сохранять по возможности нейтральный тон, однако Геннадий Барабтарло разгулялся вовсю (см.: Геннадий Барабтарло: «Не иначе какъ десницею…» ).
Презрев транскрипцию, созвучие и смысл, переводчик называет героиню Лаурой, тогда как с Флорой, так зовут её новое воплощение, рифмуется как раз Лора. Вместо «умирание» (в связи с нирваной) он почему-то пишет «вымирание», а это не одно и то же. Станцию Секс разъясняет так: «Топонимы с этим корнем образованы от латинского saxum — «скала» (например, Саксония)». Или возникает вдруг малопонятная «хихикающая плёха с раззолочёнными ногтями». И много другого странного.
Симпатично и симптоматично, впрочем, присутствие в этих последних набросках Набокова темы весны, что отразили русские издатели, поместив на обложке книги фрагмент «Весны» Боттичелли. Ну, и ещё то, что в апреле 1976 года Набоков уведомил издательство McGraw-Hill, что работа движется… Но больше ничего ему сделать не удалось. В дневнике Набокова есть подзаголовок, который он предполагал дать своему сочинению: «Умирать весело» (Dying Is Fun).
А сейчас, наверное, он смотрит сквозь лазурь с сияющего облака на всю эту катавасию и улыбается. В конце концов жизнь лишний раз доказала, что он был прав, когда утверждал: «Узоры сложенного ковра совпадают».
|
