- Илья, Вы поэт теоретизирующий, скажите, каковы признаки и критерии современной поэзии.- Бывает же так: задание получено, а попытки приблизить его к себе, взять в своё распоряжение всё так же затруднительны. Но тут сквозь системное отчуждение проступают безотносительно-универсальные вопросы, сама по себе важность их приступает к делу, идёт на помощь, укрепляя определяющую (по Мартину Хайдеггеру) предметное размышление «решимость к сбывающейся истине», а уже та кстати напомнит о своей рождаемости в споре, столь банальной, сколь и жизненной. Теперь самое время (а оно не терпит...) взять на себя и нести ответственность за возложенные на меня тяжкие вопросы - и надежды.
<div style="text-align: center;"> </div>
Поэт теоретизирующий - это на подходе к вопросам. Есть основание приметить, что если предмет теоретизирования совпадает с чистой свободной мыслью, то оно станет тожественно философствованию в том поэтическом деле, что стихотворит мысли и обдумывает стихи. Такой философствующий поэт - мыслитель, метафизик, мистик, учитель (а вам добавят: пророк, целитель) - определит, произнесёт и герменевтически повторит формулу: поэзия учит мыслить, мышление - поэтизировать. Ещё один (из многих) подход востребован теми обобщениями, что определяют целостное восприятие поэзии как предмета и идеи. Я слышу так: Поэзия про-из-носит идею Человека в переходе границ времени и вечности и сама есть этот (рискованный, жертвенный, ибо сакральный) переход, устремляя в центр сферичной культурообразующей толщи материальных и духовных вещей обращение взгляда от себя и к себе как исход и возвращение, вопрос и ответ. Здесь культура представляет собой всеобщую и всевышнюю степень человеческого в образе его видового в себе и для себя бытия, утверждаемого священным законодательством. А форма собеседования, получается, имманентна самому-по-себе бытийному двуголосью поэзии, как Любовь, как Песнь песней. Дам ещё два определения - для прояснения моих подходов к теме.
Поэзия - язык молчания и молчание языка. Она овеществляет мысль - словом - и одухотворяет вещность - возвращением к дословесному источнику замысенного (в «пустоте») Творения. Эта человекопоэтическая рекурренция (взаимообусловленная подвижность) невербально-вербальной непрерывности в сознательной действительности человека указывает в его внутренней гармонии - души с телом - и внешней - духа с материей - на важнейшее со-бытие: здесь и теперь присутствует в так осуществлённой поэтической субстанции её центроположная категория - музыка. Время - форма языка, язык - форма времени. Условия публикации, ограничивающие, наряду со сложностью задания, возможности автора, оставляют данную двойную теорему в покое, при доверии к читателю. Теперь на языке вертится ещё одна категоричность: нет и не может быть поэзии несовременной. Если речь именно и действительно о поэзии. Можно себе представить, хотя вряд ли написать, идеальное стихотворение. Но в контексте поэтического времени актуальность выражается борьбой двух ситуаций: модерна и постмодерна.
<div style="text-align: center;"> </div>
Модерн, изображая и символизируя дискретное, вещное, хронологическое, поверхностное время, утверждает «что-то одно истинное» (Хайдеггер) как сугубо открытую формальность. Постмодерн утверждает «целую для восприятия сбывающуюся истину», помещая её в интимно-осевое, вертикальное, духовное, вечное время и тем самым (сакральным) образом возвращая плану содержания глубину и высоту. Подобным образом духовная работа Языка Молчания иначит проблему поэтического высказывания, гармонизируя идейные различия в понимании и проговаривая его в духе обновлённой традиции. Вернёмся к эпифеномену стихотворения, представленного как «идеальное». Эта перекодировка святописьменных речений для голоса и оркестра я-народа, возносящего Песнь песней-ступеней в пути образного самопознания духовного существа, - как такового Человека, в ныне живом, слава Богу, первообразе которого земное (эмпирическое) удваивается в небесном (трансцендентальном) и небесное - в земном.
Теперь от стихотворного события, в хронотопе которого молчание расширяется в язык, который сжимается в молчание (подобно вселенной, изначально пульсирующей элементами жизни, согласно новейшей астрономической науке), - обратимся к поэзии, в сущности которой бесконечное пребывает внутри конечного. В ней представлена история духа, а с учётом того, что история понимается нами как полнобытие духа во времени, поэзия есть удвоение духа во времени. Как же теперь, зная духовную историю в лицо, целостное восприятие которого открылось мне по угоде умозрительных и глаголющих просветов бытия, различить отдельные черты - «признаки», - менее чем ничтожные - и достоинства текста - «критерии», - более чем сомнительные?! Общее уже главным образом высказывалось, а на отдельные критерии найдётся «профанирующая» (согласно Мишелю Фуко) критика... - Что такое плохая поэзия?- «Плохая поэзия» - нонсенс, популярная оговорка, невольно дающая добро подходящим к случаю рассуждениям по существу дела. Дело в том умопостигаемом вос-произведении вечного момента, гдекогда взаимодействуют Поэзия и Свобода - так путеводная богоданная свобода выбора жизнеутверждает первообраз Человека как цель и средство Творения. Творец не устаёт благословлять человека Своим даром Ничто, что только и есть то, что свобода воли претворять в дела бытия сущего Добро и Любовь. И Чудо Поэзии стихотворит из Ничего То, что достойно Высшей оценки: очень хорошо. И хорошее (никогда, или неизвестно когда, не идеальное) стихотворение высокого и многообразного Искусства пробуждает духоподъёмным богосближением память о первослове Творца: Хорошо!.. Да, отдельное стихотворение может быть - и чаще всего бывает - плохим. В его существе не-поэзии правит не-свобода; путь благословенных испытаний чистым и правдивым риском свободного самопостижения (возвратиться к себе, понять - значит спастись) пресекается безудержно наполняющим сосуды ума и сердца лжеистинным пустословием. Но суешумный оксюморон «плохая поэзия» нишкнет в «начерно, шёпотом» Слове Правды - духочеловеческом восхождении непрерывных моментов ответственности: «Вот я» - перед Вопрошающим, взыскующим твоего всего, всего дара речи, всей души... Это «Вот я» и есть Поэзия, и она самим естеством своего благородного происхождения и самоотверженно действующего - по образу Божьему - присутствия всегда Хороша.
- Обязателен ли для поэзии зритель, читатель, или она нормально обходится без него?- Если вновь обратить внимание на моё «Вступление» (книга «Третий из двух»), то там найдётся ответ, а сам вопрос тут же лишится смысла. Я уже проводил разъяснительную профилактику от смешения и подмены понятий о поэзии и стихотворении. Здесь же опять называется первое, а имеется в виду второе. Для данного, по необходимости, ответа достаточно привести идею триединства: автор, текст, читатель, - взаимопринадлежного субъекту проникающего понимания. Но вот вдруг отвлёкся от уже так истолкованного вопроса - и вспыхивает новый поворот, даже не коннотация, а сама идея. Поэзия без стихотворения. Песня без слов. Наконец, одно-единое-самовитое Слово Первоначала. Именно то идеальное, невозможное стихотворение, тайная мысль о котором давно просилась на язык, ибо в конце концов должна стать явной. Достигнув предела, дна сущих вещей, она именно так должна вспыхнуть светом-из-тьмы, как знак знаков, имя имён, и дать вседушевный ответ на Хороший Вопрос: Вот я, Твой первенец, свободно избранный сыновней и вечной любовью странник в пути миросвета. И теперь значит, вопрос открытый. Как стояние перед глубокой пропастью, отчаянно смелый. Спасибо за него! - Чья поэтическая традиция сейчас в фаворе, мейнстриме, а чья, как Вы считаете, несправедливо забыта?- Я уже указывал: калькуляция, рационализация всего этого безмерного материала - специальное дело критиков, а вовсе не моё. Всей душой моего словесного дела смею надеяться, что, проведя в истории культуры титаническую работу, ответственную перед самим собой, Слово в заветном смысле конца времён наверное способно редуцировать, пресечь злую механику безудержного самовластия в уме и сердце, где не болит Красота, Музыка, суетную риторику, пустые нарративы, застойные до непристойностей мысли, чуждые слои, чтобы поставить себя в чистом, созвучном голосу и свету божественного бытия качестве в центр возвращённой исконному смыслу культурной революции, предсказанного мировой истории - как пророческое обращение Поэзии - конечного события Первоначала. Вот оно, то самое место - местечко для моей души - в жизни я-народа, где поэтизирующая свобода в пути образного самопознания подвигает встречу стихотворца и филолога, человека и языка, разлучённых эпохой Древа познания добра и зла, - в центр Сада, где ждёт своего первопоэтического хозяина и труженика вечное Древо жизни. Интервьюировал Андрей Краснящихфото: Анатолия Степаненко, из архива "Русской премии"
|
