На одном из киевских литературных форумов я беседовал с известным российским литературоведом. На мой вопрос, кто сегодня определяет современную российскую прозу, он назвал пять человек. Среди них оказался и Дмитрий Данилов, автор книг «Чёрный и зелёный» и «Горизонтальное положение». Выбор литературоведа вполне логичен. Дмитрий Данилов, безусловно, уникальное явление в современной русской литературе. Собственно, об уникальности, романе и литературе я и решил побеиседовать с Дмитрием Даниловым специально для «ШО».
<div style="text-align: center;"> </div>
Известность среди любителей современной авторской прозы пришла к вам уже в зрелом возрасте? Можно ли говорить, что вы писатель «позднего призыва»?
С одной стороны, это, безусловно, так. С другой же – я начал писать, если не считать ранних, юношеских попыток, уже после тридцати. Вот если бы я начал в 20, потом писал, писал, писал, а какая-никакая известность пришла бы в 40 – то было бы да, поздновато, а в моем случае – наверное, всё вовремя. На ваш взгляд, важно, в каком возрасте приходит успех?
Мне кажется, что ранний успех, как, например, у Франсуазы Саган, может пагубно сказаться на писателе. Думаю, более органично, когда успех приходит в относительно зрелом возрасте. Хотя, конечно, строгих закономерностей тут быть не может. Вполне возможно, что кому-то ранний успех идет на пользу. Насколько я понимаю, ваши ранние попытки писать были незначительны. С мотивами двадцатилетнего, берущегося за перо, более или мене всё понятно. Но что, как Вас, побуждает писать в 30 лет?
Здесь я вынужден перейти в нелюбимый мною пафосный регистр и сказать, что тут сыграла роль врожденная каждому человеку потребность в творчестве. С тех пор, как я на много лет оставил ранние юношеские попытки писать, меня периодически посещала мысль о том, что это все было не зря и надо, может быть, попробовать продолжить. И вот продолжил. У меня при этом не было с самого начала намерения стать профессиональным писателем, чего-то там добиться и т.п., просто хотелось написать хотя бы пару-тройку хороших, необычных, не похожих ни на что текстов. Вам это удалась. Сложно сходу вспомнить, кто пишет в вашем стиле. Как вы считаете, Дмитрий, насколько важно, чтобы у автора был действительно свой стиль?
Полагаю, что наличие авторского стиля – это очень важно, едва ли не критично. Хотя, безусловно, есть авторы, которые берут идеями и сюжетом. Лично для меня стиль первичен, это любопытнее всего. При этом и стиль, и сюжет, и идеи, и всё остальное в замысленном и реализуемом автором произведении должны быть, прежде всего, интересны самому автору. А дальше уже – как пойдет. Джойс и Пруст да будут нам всем примерами.
<div style="text-align: center;"> </div>
Есть мнения, что все ваши тексты выдержаны в одной манере, не отличишь.
Со стороны, возможно, виднее, но я бы не сказал, что все мои тексты написаны в одной и той же манере. Между «Чёрным и зеленым» и «Горизонтальным положением» - пропасть. Да и новый текст («Описание города» выйдет в издательстве АСТ в сентябре 2012 года – П. Б.) написан уже во многом иначе. Конечно, есть какие-то базовые вещи, которые сохраняются от текста к тексту. Например, неупотребление местоимения «я», некоторая общая отстраненность повествования. Я считаю, что это нормально и естественно, в каких-то основных вещах писателю, наверное, лучше не изменять себе. Это и есть тот самый стиль письма. Впрочем, я ни от чего не зарекаюсь и оставляю за собой право на радикальные изменения способа письма. Вы упомянули ваш нашумевший роман «Горизонтальное положение». Эта книга о типичном человеке и типичных ситуациях. При этом типичность, обыденность в ней доведены до абсурда. Не хотелось ли поработать с «героикой»?
С «героикой» веками работала и продолжает работать вся мировая литература, а типичности (и людей, и предметов) уделяется гораздо меньшее внимание. Я стараюсь по мере своих скромных сил сгладить этот ужасный дисбаланс. Вся литература переполнена необычными людьми в необычайных обстоятельствах в необычайных местах. Надо, наконец, описать, как обычный человек стоит на обычной остановке и ждет обычный автобус. И потом едет в нем. Написать, например, о смерти или любви меня не тянет, наверное, потому что я мало знаю о смерти и любви. С другой стороны, литература для определённого круга читателей всегда была отчасти уходом от повседневности, а у вас, наоборот, постоянное напоминание о ней. Почему вы раз за разом описываете пресловутую бытовуху? Это потребность?
Мне кажется, что если в нашей жизни полно бытовухи, то литература именно её в первую очередь и должна живописать. Я бы даже сказал, что «должна» здесь – не совсем правильное слово; скорее, описание бытовухи – это интересная, увлекательная литературная задача. Я не очень поддерживаю стремление некоторых читателей уйти в литературные миры из повседневности, это вредно для душевного здоровья. Какую тебе реальность Бог дал, такую и осваивай, преодолевай. При прочтении складывалось впечатление, что рассказчик в «Горизонтальном положении» списан непосредственно с автора. Насколько это соответствует действительности?
Не совсем соответствует. Герой слишком аутичен, вязок, заторможен. Я же в жизни несколько другой человек. Многое из реальной жизни автора осталось за рамками описания. Например, у героя, в отличие от автора, совсем нет личной жизни. Скажу так: все, что написано в романе, было на самом деле, но не все, что было на самом деле, описано в романе. В романе рассказчик постоянно играет в футбольный менеджер на сайте и читает газету «Спорт-экспресс». В повести «Дом десять» - это соответствует реальности – вы описали, как стали болельщиком московского «Динамо». Насколько вы увлечённый болельщик? Скажем так, какова степень боления?
Да, я болею за московское «Динамо» с 1983 года. Сейчас степень боления низкая, на стадион выбираюсь в лучшем случае раз в год. Это связано, прежде всего, с тем, что «Динамо» играет в Подмосковье, в Химках, туда очень долго добираться, и элементарно нет времени. Когда построят новый стадион в центре Москвы, тогда, надеюсь, буду ходить чаще. А пока стараюсь смотреть матчи по телевизору или в интернете.
<div style="text-align: center;"> </div>
Играли, играете в футбол сами?
На серьёзном уровне никогда. Только в детстве и юности, на дворово-любительском уровне. Роман «Горизонтальное положение» попал в лонг-лист премии «Нацбест», стал финалистом премий «Большая книга» и НОСа? Что это дало вам, как вы в принципе относитесь к премиям?
Мне это дало интересный опыт, литературный и социальный. Интерес и внимание к моей книге «Горизонтальное положение» повысились. Появилось очень ценное для любого писателя ощущение, что книга прочитана. К премиям как таковым отношусь положительно, хотелось бы, чтобы значимых премий в России для начала было раза в три больше, не меньше десяти. Этот институт, как и критика, очень важен для формирования системы координат в национальной литературе. Кстати, кому бы дали премию «НОС» вы?
Николаю Байтову. Хотя Вишневецкий, считаю, тоже весьма достойный выбор. Некоторые критики назвали ваш роман «бормотанием графомана». Ваше отношение к литературной критике?
Критика важна для создания определённой системы литературных координат, поэтому меня радует нынешний, пока довольно вялый, но всё же подъем критики, связанный, в основном, с приходом в эту профессию талантливых молодых людей. Вы отметили «ценное ощущение, что книга прочитана». Насколько я знаю, ваши первые книги, изданные в маргинальных издательствах, нельзя было назвать читаемыми. Что бы вы посоветовали авторам, пишущим либо в стол, либо для друзей-знакомых?
Действительно, две мои первые книги, фактически, знал узкий круг знакомых и друзей, хотя это были такие знакомые и друзья, что дай Бог каждому. Однако постепенно ситуация выравнивалась, и читателей становилось всё больше. Поэтому главное: уметь ждать, надеяться и верить. Очень важно набраться терпения и, что называется, верить в свою звезду (да не воспримут это мои единоверцы-православные как некое язычество). Ну и, конечно, стараться писать хорошие тексты. Это, собственно, самое главное, без текстов никуда. Шансы обязательно появятся. Важно использовать их: выполнять договоренности, отвечать на письма, не пропускать встречи. Это на первый взгляд кажется довольно простым, но, как показывает практика, зачастую оказывается весьма проблематичным для писателя.
Продолжая вопрос становления автора: ваша биография несколько диссонирует с теми, кто сейчас на виду. Не было Литинститута, премий вроде «Дебюта» или форумов вроде липкинского. Как вы считаете, насколько это важно? Насколько важна литературная среда как таковая?
Мне трудно говорить предметно, поскольку, как вы правильно сказали, у меня этого опыта не было. Есть хорошие писатели, которые через всё это прошли, есть те, которые, как и я, без всего этого обошлись. В целом же я считаю, что общение в профессиональной литературной среде очень важно и нужно. Я рад, что практически с самого начала моих попыток что-то писать у меня появилась возможность общаться с прозаиками и поэтами, группировавшимися, с одной стороны, вокруг объединения «Осумбез», с другой – вокруг проекта «Вавилон».
Важно, конечно, соблюсти баланс. С одной стороны, личные связи, профессиональное общение, участие в литературных группах, тусовка – вещи, которые для писателя могут быть полезными. С другой стороны, писательство – дело одинокое, всё самое главное происходит в процессе письма, а не тусовки. В нашем деле и совершенно один может оказаться вполне боеспособным воином в поле. Мои любимые писатели Осокин и Гаврилов ни с кем не тусуются и пишут шедевры. Хотя, безусловно, многое зависит от склада характера: насколько человек общителен, настолько ему показана тусовка и наоборот. Есть ли типаж современного писателя?
Сегодня нет какого-то единого образа писателя, типажа писателя. Их много разных: например, писатель для писателей (эстет), писатель-«горлан и главарь», в хорошем смысле (новый реалист), вымирающий советский писатель-соцреалист или деревенщик, и так далее. В целом в России сейчас не лучшее время для писателей. Хорошее время для актеров, певцов и т. п. Вообще не уверен, что в будущем, через пятьдесят, сто лет, сохранится такой род занятий, как профессиональный писатель. Главный враг писателя, на ваш взгляд?
Ориентация на читателя. Что можно сказать о современном читателе?
Я бы условно разделил современных российских читателей на три большие группы. Первая – так называемый массовый читатель, который кормится трешем типа Донцовой, его максимум – это чтение Марининой или Акунина, которое требует титанических внутренних усилий. Вторая группа – массовый интеллигентный, образованный читатель. Его кумиры – Улицкая, Пелевин, Прилепин, Быков, Дина Рубина, отчасти Сорокин – то есть, эта категория читает уже известных и даже выдающихся писателей. Третья категория – читатели, интересующиеся собственно литературой, назовем их для простоты «эстетами». Они, кстати, тоже читают тех, кто назван во второй группе, но помимо этого и ценят и таких герметичных авторов, как, например, Осокин, Гаврилов, Байтов. В продолжение сегментации читательских групп, их кумиров, есть ли конкуренция среди самих писателей?
Лично я стараюсь воспринимать писательскую среду как неконкурентную. Стараюсь относиться к писателям как к коллегам, а по возможности – к друзьям. Надо сказать, что с некоторыми получается. Если мы ведем речь о нормальных, интеллектуальных писателях, то они все разные, и, значит, не должны отнимать читателей друг у друга. Другое дело – писатели, ориентированные на массовый рынок – они более или менее одинаковые, и у них там, в их мире, царит, наверное, нешуточная конкуренция. Без следующего вопроса не обойтись. Кто из писателей повлиял на ваше становление как автора, да и как человека тоже?
Леонид Добычин, Даниил Хармс, Антон Чехов, Андрей Платонов, Франц Кафка, Юрий Мамлеев. Ну тогда назовите, пожалуйста, три ваши любимые книги.
Скорее, у меня есть любимые тексты, но если называть книги, то выделю «Встречи с Лиз» Леонида Добычина, «Овсянки» Дениса Осокина и «Моя жизнь» Чехова. Вы коренной москвич. Насколько отличается Москва вашего детства и нынешнего?
Кардинально. Во времена моего детства Москва была действительно «большая деревня». Можно было во дворе внутри Бульварного кольца наткнуться на украинскую хату или кособокий барак. Однако это был очень уютный город. На картине Татьяны Назаренко «Московский вечер» прекрасно передана атмосфера тех времён. И ещё в Москве того времени хватало мистики. Она хорошо отражена в романе Мамлеева «Московский гамбит». Я хорошо помню середину 80-х, время окончания школы – просто в воздухе было разлито какое-то волшебство. Теперь Москва совсем другая – это по-прежнему очень уютный и красивый город, в некоторых местах, но при этом страшно агрессивный. Я люблю Москву и прежнюю, и новую, хотя, конечно, разною любовью. Последний вопрос. Каково состояние вашей души в настоящий момент?
Каюсь, грешен. Беседовал Платон Беседин
|
