Последний раз премия была присуждена поэту в 1996 году: награду получила полька Вислава Шимборске.
Тумас Транстремер является крупнейшим шведским поэтом XX века, автором 12 сборников стихов и прозы. Его первый поэтический сборник "Семнадцать стихотворений" был опубликован в 1954 году. Талант Транстремера отмечен многими литературными премиями, в том числе премией Петрарки. Он также является профессиональным пианистом и музыковедом. В начале 1990-х поэт пережил инсульт, в результате чего у него отнялась правая часть тела. После этого Транстремер научился писать левой рукой.
Русские переводы Транстремера начали появляться в 1970-х годах.
Транстремера букмекеры называли одним из фаворитов Нобелевки-2011. Кроме того, высокие шансы на получение премии были у сирийского поэта Адониса и японского писателя Харуки Мураками.
Размер премии составляет 10 миллионов шведских крон (около 1,4 миллиона долларов). Официальная церемония награждения пройдет 10 декабря в Стокгольме.
В прошлом году Нобелевскую премию присудили перуанскому писателю Марио Варгасу Льосе. За год до этого лауреатом Нобелевки стала немецкая писательница Герта Мюллер.
Сайт по теме: Нобелевский комитет
Несколько текстов автора.Перевод: Илья Кутик.
ТУМАС ТРАНСТРЁМЕР(1931– )
ГОГОЛЬ
Шуба холодная, негустая, как голодная волчья стая.В лице – белизна. Листаясвои страницы, он слышит из чащ протяжныйвой ошибок, фантомный смешок потери.И сердце лопается, как бумажныйобруч, когда в него прыгают эти звери.
Закат по стране продвигается, как лиса,задевая хвостом траву и не бередя лица.Небо гремит копытами, тень от бричкибросая на желтые окна (возьмем в кавычки)имения моего отца.
СПб упирается в меридиан(ты видел башню недоупавшую?) вымиранья,и во льду кварталов последний из горожанфланирует, как пиранья.
А он изнурен постом и стадным смехом. Но смехрасплылся над кромкой лесной. Трухлявыстолпы человечества. Как лоснитсяМлечный Путь душ, как белый сверкает мех!Так взойди в свою огненную колесницуи вон из этой державы!
СОН БАЛАКИРЕВА
Черный рояль, глянцево-черный паук,дрожит в паутине, сплетаемой тут же. Звук
в зал долетает из некой дали,где камни не тяжелее росы. А в зале
Балакирев спит под музыку. И снится Милиюсон про царские дрожки. Миля за милею
по мостовой булыжной их тащат конив нечто черное, каркающее по-вороньи.
Он в них сидит и встречается взглядомс собой же, бегущим с коляской рядом.
Он-то знает, что путь был долгим. Его часыпоказывают годы, а не часы.
Там плуг лежал в поле, его разрыв,и плуг был мертвою птицей. Там был залив
с кораблем, почти что затертым льдами,темная палуба, люди толпятся там, и
дрожки буксуют, скользят ободья,будто месят шелк, и корабль-то вроде
как военный. Написано: "Севастополь".Он поднимается на борт. Навстречу матрос, как тополь:
"Гибели ты избежишь, если сможешь сыграть на этом", –и показывает на инструмент, похожий по всем приметам
на трубу или фонограф, или же на запчастьнеизвестной машины. Есть, от чего запасть.
В столбняке от страха, он понимает: этото, что ход обеспечивает у корвета.
Он оборачивается к матросу, который ближек нему, и умоляет того: "Смотри же,
перекрестись, как я, перекрестись, не стой!"Матрос смотрит сквозь него, как слепой,
руки – раскинуты, голова – как спущенный шар.Поза – прибитого к воздуху. Тут удар
барабана. Еще один. Аплодисменты! Сонобрывается. Балакирев вознесен
тысячей крыльев, гремящих в набитом зале.Он видит, как музыкант покидает рояль, и
врываются звуки с улицы, куда уже бросили дрожжи.И дрожки во мраке тают секундой позже.
ВЕРМЕЕР
Крыши у мира нет. Есть – стена, сделай шаг –и начинается шум, тавернасо смехом и руганью, бой часов и битье по зубам, своякс поехавшей крышей, пред коим дрожат безмерно.
Дикий взрыв и топот опоздавших спасателей. Корабли,надутые ветром и важностью. Деньги, стремящиеся в основесвоей не к тем людям. Претензии, что леглина претензии. Тюльпаны в поту от предчувствий соцветной крови.
С этого места, сквозь стену – прямехонько в мастерскую,в мгновенье, живущее дальше самособой. "Урок музыки" и (я рискуюошибиться) "Женщина в голубом, читающая письмо" –она на восьмом месяце, у нее два сердца, но вераодна. Позади нее карта какой-то Terra
Incognita... Дыхание замирает... Неизвестная голубаядрапировка сливается с креслами. Золотыегвозди врываются в комнату, застываяв воздухе, как не забитые, а – влитые.
Уши заложены от глубины и высоты одновременно.Это – давленье на стену с другой ее стороны.Оно заставляет явленья парить. А стеныделают кисть устойчивей. Наличие же стены
рано иль поздно толкает напрохождение сквозь... Это – нужно, хоть после – нужна аптека...Мир – один, ну а стен... Стенаесть, по сути, часть человека,ибо знает он или не знает, а это – генвзрослых... Лишь для детей не существует стен.
Где кончаются стены, тамначинается небо. Как молитва стен пустоте.И талицо обращает и шепчет нам:"Я – открыта. Я – не пуста".
|