Введение.
Данную работу можно было озаглавить (вслед за Вирджинией Вульф) "On not knowing Russian". В статье "On not knowing Greek" она пишет о значимости греческой поэзии для европейца XX столетия. Мы обращаемся к греческой культуре, устав от бесформенности жизни, от неясности христианства, от утешения, которое оно предлагает, от прожитых лет...
Говоря о «русской точке зрения», Вирджиния Вулф подчеркивает разрушительность перевода: «В живых остается только грубый, опошленный, приниженный вариант смысла. После этого русские классики выглядят людьми, потерявшими одежду в результате землетрясения или крушения поезда».
Для нас бесспорна мысль о том, что на небосводе русской поэзии Цветаева занимает одно из центральных мест, она родной и близкий каждому русскому человек; для нас несомненно, что она принадлежит к плеяде тех великих писателей, "творчество которых стало живым достоянием не только национальной, но и мировой литературы". В то же время иностранцы, говоря о русской литературе, прежде всего называют имена Достоевского, Толстого, Гоголя, Чехова.
Такая недооценка цветаевской поэзии за рубежом объясняется прежде всего тем, что перевод ее на иностранные языки чрезвычайно труден. Как, какими средствами того или иного языка донести до иностранных читателей всю неповторимую прелесть, простоту, задушевность, искренность поэтического слова Цветаевой, все богатство звукового строя ее поэтической речи, не потеряв при этом главного - бездонной глубины ее смысла, ее великой очистительной силы, ее духовной притягательности? Как сделать так, чтобы, читая Цветаеву в переводах, гражданин другой страны получал истинное наслаждение, сопереживал цветаевскому слову, чувству, мысли, как сопереживаем мы, русские, читая поэтессу на ее родном языке?
Теория перевода, в том числе и художественного, - наука, находящаяся в стадии становления. До сих пор многие проблемы, связанные с ней, не решены и вызывают острые дискуссии. Возникшая первоначально как отрасль литературоведения к середине ХХ века теория перевода переориентировалась на лингвистику.
Однако в последней трети ХХ в. многие переводоведы решительно заговорили о том, что, следуя по этому пути, наука о переводе зашла в тупик. Все настойчивее стала звучать мысль о необходимости преодолеть односторонность во взглядах на перевод. Австрийская исследовательница М.Снелл-Хорнби и близкие к ней ученые: К.Райс, Г.И. Вермеер провозгласили в своих трудах "новую ориентацию"[1]. Теорию перевода они предлагают рассматривать как междисциплинарную науку - самостоятельную и многоперспективную по своему характеру. Дж.Холмс и группа ученых, сложившаяся на базе католического университета в Лёвене (Ж.Ламбер, А.Левефр и др.) тоже отстаивают междисциплинарный характер литературного перевода, однако считают, что теория художественного перевода должна рассматриваться как часть комплексной, системной науки о всемирном литератур-ном процессе (иначе говоря, сравнительного литературоведения).
Переводчик художественного текста (как, впрочем, и переводчик вообще) не может рассматриваться как механический "переключатель" в процессе "перекодирования" - именно такая роль отводится ему с точки зрения семиотики".
I. Особенности перевода. Теория «концепта».
Перспективным направлением в развитии науки о переводе, которое могло бы способствовать преодолению ее односторонности, представляется обращение к теории "концепта", оперирующей на стыке лингвистики, литературоведения, культурологии, этнопсихологии и многих других наук.
Под "концептом" понимается некая "универсалия", "общая идея", закрепленная в ментальности, психике, языке и воспроизводящая картину мира и стереотипы поведения представителей того или иного этноса. Слово или действие становятся "концептом" только в процессе коммуникации, поскольку коммуникация приводит в движение "пучок" представлений, ассоциаций, переживаний, который сопровождает данное "ключевое" слово или действие.
"Ключевые слова" - вербальная форма концептов, составляющих концептосферу национального сознания. Они обращают на себя внимание частотностью употребления, всегда являются центром семейства фразеологических выражений, входят в пословицы, поговорки, названия популярных книг, фильмов. По словам Анны Вежбицкой "в словах языка закодированы определенные способы концептуализации мира".
Всякий этнос имеет в своем распоряжении огромное число концептов, сложившихся за период его существования, а, следовательно, и "ключевых слов" для их выражения. Среди ключевых для английской культуры можно назвать такие концепты как "stiff upper lip", "fair play", "gentleman", "home", "freedom", "common sense", "sence of humour". В то время как для русской культуры это "воля", "душа", "судьба", "тоска", "беспредельность", "удаль", "соборность" и др.
Задача переводчика художественного текста, таким образом, состоит в том, чтобы проникнуть в суть "ключевых слов" культуры оригинала и суметь донести их смысл до своих читателей, сохранив, с одной стороны, национальный колорит оригинала, а с другой стороны, сделав восприятие перевода доступным для носителей совершенно иной национальной концептосферы.
Кроме того, каждый отдельный автор и каждое отдельное произведение будут иметь собственную картину мира, которая строится на определенных "ключевых словах". Игнорирование этого уровня смысла тоже ведет к разрушению единства поэтического мира автора и искажает его восприятие иностранным читателем.
А.Блок в своих записных книжках отмечал, что "всякое стихотворение - покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся, как звезды. Из-за них существует стихотворение"[2].
Понятно, что при переводе художественного текста (поэзии в особенности) с одного языка на другой нельзя не учитывать эти "опорные" - "ключевые" слова. Для этого переводчику требуется литературоведческая компетентность, так как о "наполненности" особым смыслом тех или иных слов произведения можно судить в полной мере только познакомившись с поэтическим миром автора во всем многообразии и хитросплетении тем и мотивов его составляющих.
Не меньшее значение при переводе имеют и те "опорные" - "ключевые слова", на острие которых, перефразируя Блока, "растянуто в тексте покрывало национальной концептосферы". Эти "ключевые слова", апеллируя к бессознательному читателя, принадлежащего к той же культуре, что и автор, создают дополнительные измерения в восприятии произведения. В то же время, переводчик, принадлежащий к другой культурной традиции, всегда рискует пройти мимо этих важных слов и, таким образом, "выхолостить" национальный дух оригинала. На этом уровне художественный перевод немыслим без сопряжения с этнолингвистикой, культурологией, психологией культуры, - науками, которые бурно развиваются в последнее время. Правда справедливости ради стоит отметить, что оба уровня на практике, как правило, трудно разделимы, так как каждый поэт (писатель) глубоко национален, вне зависимости от того выражает он это в своем творчестве эксплицитно или нет.
В качестве иллюстрации можно привести стихотворение М.И.Цветаевой "Родина" в сравнении с его переводом на английский язык, выполненным Джо Шепкотт к 100летию со дня рождения Марины Цветаевой в 1992 году. Он был опубликован вместе с переводами других поэтесс в журнале "Poetry Review" осенью 1993 года[3] под общим заголовком "Тринадцать способов видеть Марину Цветаеву". Кроме Джо Шепкотт, которая, по признанию многих критиков, является одной из самых ярких поэтесс сегодняшней Великобритании, в проекте также участвовали не менее знаменитые и талантливые Кэрол Энн Даффи, Венди Коуп, Энн Стивенсон, Флер Эдкок и другие.
II. Стихотворение М. Цветаевой «Родина». Особенности перевода.
Стихотворение Цветаевой построено на стержневой оппозиции "даль" - "близь", которая отчетливо сформулирована в первой строчке 4 строфы: "Даль, отдалившая мне близь". Выбор такой оппозиции в качестве основного стержня вполне закономерен, если вспомнить обстоятельства судьбы Марины Ивановны Цветаевой: стихотворение написано в 1932 году в эмиграции.
Слово "даль" на английский язык перевести без потери смысла невозможно, поскольку оно связано с "беспредельностью" российских пространств. Словарь С.И.Ожегова предлагает два значения: "далекое место" и "далекое пространство, видимое глазом". В стихотворении Цветаевой контекстом актуализируется сразу три значения:
"чужбина" (которой стала для лирической героини Россия). Называя ее "далью", Цветаева не только выражает идею удаленности территориальной, но и, возможно даже в большей степени, идею невозможности вернуться. Не случайно контекстуальным синонимом к слову "даль" становится выражение "тридевятая земля", вызывающее немедленную ассоциацию с русскими народными сказками, где так обозначается место, куда добраться практически невозможно и которое максимально удалено от говорящего, то есть воплощает идею недосягаемости;
- необъятные пространства России, которые открываются "и с калужского холма": "Но и с калужского холма мне открывается она - даль…";
- необъятные пространства Вселенной - "до горних звезд": "рок, что повсюду, через всю даль - всю ее с собой несу".
Строчка "даль, отдалившая мне близь" таким образом, становится для стихотворения ключевой. Причем трактовка ее, как это часто бывает у Цветаевой неоднозначна, "стереоскопична", поскольку слова, в нее входящие потенциально содержат в себе целый спектр значений. "Даль" здесь - Россия, какой она видится лирической героине с чужбины. "Близь" - это Россия до эмиграции (потому отдаление героини превращает "близь" в "даль"). Но это, возможно, и сама эмиграция, которая не принимается лирической героиней, не становится "близью" поскольку существует "даль, прирожденная, как боль" - Родина, которая не позволяет принять другую судьбу. В результате возникает сложная игра точками зрения, которая подхватывается также в других местах стихотворения, и нередко строится по принципу парадокса: "чужбина, родина моя!"; "даль, говорящая: "Вернись Домой!"
Основная оппозиция, которая построена на игре смыслами и перспективами, напрямую связана со словом "Родина", вынесенным в заглавие стихотворения. Более того, в одном из прочтений "даль" и "близь" выступают как контекстуальные синонимы, что подчеркивается на формальном уровне аллитерирующим "л". При пристальном чтении текста становится очевидным, что заглавное слово "Родина" (которое повторяется в произведении 4 раза) имеет разветвленную систему контекстуальных синонимов, объединенных в единую цепь аллитерациями, а в некоторых случаях связанных паронимической аттракцией:
Россия - родина - даль - близь - боль - чужбина
| |
рок
¦
распрь моих земля ¦
| домой
тридевятая земля
| ¦
гордыня
Таким образом, выстраивается следующая концепция стихотворения: Россия - родина лирической героини - теперь для нее недостижима - она - даль, тридевятая земля, чужбина. В то же время, Родина для нее, несмотря на географическую удаленность и недосягаемость - близь, дом, поскольку любовь к ней - часть существа героини, "прирожденная, как боль". Эта любовь-боль - ее рок.
Россия определяется и как "распрь моих земля", что невольно вызывает ассоциации с распрями, раздиравшими Россию в первой половине ХХ века. Но, прежде всего, здесь имеется в виду раздор и разлад в душе говорящего, перед которым - вопрос: возвращаться на родину или нет. Причем, предвосхищая реальные события жизни Цветаевой, лирическая героиня склоняется к мысли о возвращении, даже под страхом смерти: "губами подпишусь на плахе".
Кроме того, родина здесь представлена как источник творческого вдохновения: "Недаром, голубей воды, я далью обдавала лбы".
Заключительный контекстуальный синоним родины - "гордыня", что сообщает всем чувствам лирической героини оттенок греховности, сознание которой переполняет ее душу сладкой болью. "Родина"- "гордыня" - "прирожденная, как боль". Круг замыкается.
Даже беглое знакомство со стихотворением Джо Шепкотт убеждает нас, что поэтесса не ставила перед собой задачу дать верный перевод стихотворения Цветаевой. Она дословно переводит название цветаевского текста "Мotherland" и насколько это возможно средствами английского языка передает первую строчку: "Language is impossible…" (язык бесполезен/невозможен). Правда, в результате исчезает отмеченная при анализе оригинала текучесть смысла. Ведь "язык" во фразе "О, неподатливый язык!" может быть понят как в лингвистическом (то, на чем говорят), так и в анатомическом смысле (то, чем говорят).
Английское стихотворение, приняв только одно значение русского слова, переключается совершенно в иную плоскость: Шепкотт занимает не сама жизнь, а ее отражение в языке, в творчестве. Потому вслед за словом "language" появляются с