| Ольга Ермишкина, Санкт-Петербургский государственный университет В речевой деятельности человек достаточно часто прибегает к воспроизведению текстов, которые были услышаны им когда-то ранее. Потребность повторить чужой текст возникает по самым разным причинам, однако можно говорить по крайней мере о двух типичных ситуациях, когда это происходит: 1) необходимость сообщить собеседнику какую-либо информацию, имеющую практическую ценность, и 2) желание оказать определенное эмоциональное воздействие на собеседника, заставить его испытать то же, что перед этим испытал сам говорящий. При воспроизведении текстов поведение говорящего определяется действием двух противоположных тенденций: стремления к надежности (точности воспроизведения) и стремления к экономии ресурсов. Последнее связано с определенными ограничениями возможностей человека, таких как ограничение на скорость обработки информации и объем оперативной памяти. Дословное воспроизведение текстов не является невозможным, но требует достаточно больших усилий. В абсолютном большинстве ситуаций такая задача и не стоит перед носителем языка. Если бы это было так, то действия человека при воспроизведении можно было бы уподобить работе звукозаписывающего устройства, успешность воспроизведения которого определяется степенью соответствия оригиналу (идеальна ситуация - полное соответствие), а все несоответствия трактуются как результат плохой работы систем устройства. Однако вполне очевидно, что человек действует совсем не так. Воспроизведение текста, по сути, состоит из двух процессов, которые различны по своим целевым установкам: процесса восприятия одного текста и процесса порождения другого текста, который сам говорящий воспринимает как некий эквивалент первого. Сюда стоит также добавить процессы, которые гипотетически могут происходить между моментом восприятия и моментом пересказа, причем эти два момента могут быть сильно разнесены во времени. При восприятии какого бы то ни было текста человек, как правило, не планирует и не учитывает того, что когда-нибудь может возникнуть потребность его воспроизводить. Деятельность, направленная именно на пересказ, начинается в тот момент, когда такая потребность появляется, то есть, возможно, намного позже. Иначе говоря, механизмы восприятия того текста, который человек в дальнейшем будет пересказывать, ничем не отличаются от механизмов восприятия любого другого текста. Способность к пересказу позволяет носителю воспроизвести любой текст из всех тех, которые когда-либо были им услышаны (хотя здесь стоит учитывать то, что при восприятии происходит какой-то отбор, и часть текстов просто не запоминается). Таким образом, при описании способности к пересказу мы сразу же сталкиваемся с такими сложными явлениями, как процесс восприятия текста и формируемые в результате этого процесса структуры, которые могут храниться в памяти и при необходимости использоваться как основа для пересказа. Проблемы описания этих явлений входят в сферу интересов когнитивной лингвистики, которая, в числе прочего, занимается моделированием процессов когнитивной обработки дискурса (текста). Когнитивная обработка понимается как процесс интерпретации текста, в результате которого в памяти конструируется его ментальное представление. Для создания последнего используются как воспринимаемая информация, так и информация содержащаяся в памяти (пресуппозиционная информация) [1]. Из этого следует, в частности, что представление может быть сформировано, даже если в тексте присутствуют не все необходимые данные. Итак, если мы считаем, что в процессе восприятия текста происходит конструирование ментального представления, то при пересказе должен происходить обратный переход: ментальное представление, хранящееся в памяти говорящего, развертывается в текст. Иначе говоря, переход от текста-источника к тексту-пересказу происходит не непосредственно, а через ментальное представление. Сравнительный анализ текста-источника и текста-пересказа может позволить восстановить процессы конструирования ментального представления и его развертывания в текст. Те несоответствия между текстом-источником и текстом-пересказом, которые мы будем наблюдать, стоит рассматривать не как результат плохой работы систем "устройства по пересказу", а как результат взаимодействия прошлого опыта человека и информации, содержащейся в воспринимаемом тексте. Иначе говоря, таким образом мы получим косвенные данные о ментальных процессах, недоступных непосредственному наблюдению. Поскольку в большинстве случаев мы не можем достоверно установить, является ли какой-либо текст, возникающий в ходе естественного речевого общения, пересказом другого текста, а тем более зафиксировать текст-источник, возникает идея экспериментального исследования способности к пересказу. В связи с этим мы обратились к экспериментальной методике цепочечного пересказа, предложенной В. Андерсоном [2], которого интересовал феномен сохранности фольклорных текстов. В его эксперименте участвовали три группы студентов (A, B, C), каждая из которых состояла из 12 человек. Все три группы должны были пересказать по цепочке один и тот же текст (не очень известную немецкую сказку). Текст был медленно прочитан вслух трем первым участникам цепочек (A1, B1, C1). На следующий день они должны были записать его на бумагу, а затем прочитать вслух для A2, B2, C2, а те, в свою очередь, должны были сделать то же самое на следующий день для A3, B3, C3, и так далее. Три конечных варианта текста существенно различались между собой из-за многочисленных изменений и сокращений, вносимых каждым из членов цепочек, в то время как фольклорные тексты характеризуются удивительной устойчивостью. Эту устойчивость Андерсон объясняет с помощью закона самокоррекции фольклорного текста: ошибки и пропуски ликвидируются благодаря тому, что рассказывающий слышит текст более одного раза, от разных людей, в разных редакциях. При наличии только одного источника при пересказе неизбежно возникали бы различные опущения и искажения, поскольку "из-за слабости памяти и индивидуальной фантазии рассказчика в текст постоянно вносились бы все новые изменения" [3]. Мы использовали методику, предложенную В. Андерсоном, для проведения собственного эксперимента, внеся в нее определенные изменения: испытуемые должны были пересказать услышанный ими текст устно, а не письменно; для эксперимента был написан специальный текст, поскольку нам казалось не очень целесообразным использование в данном случае фольклорного текста. Кроме того, при анализе материала наибольший интерес для нас представляли именно ошибки и пропуски, толкуемые В. Андерсоном как "негативный" результат. Эксперимент был проведен в январе 2000 г. В нем приняли участие шесть групп испытуемых, каждая из которых образовывала отдельную цепочку пересказа. Каждой из цепочек был присвоен буквенный индекс (A, B, C, D, E). Испытуемыми были школьники и студенты Санкт-Петербурга, носители русского языка, в возрасте от 16 до 20 лет. Каждая группа являлась естественной малой группой. Две цепочки набирались из учеников десятого класса общеобразовательной школы (A и F), одна из учеников 11 гуманитарного класса Академической гимназии СПбГУ (B), и две - из учеников 10 контрактного класса Академической гимназии (D и E). Текст, использованный в эксперименте, приведен в Приложениях. Испытуемые, чей номер в цепочке был первым, слушали текст, зачитываемый экспериментатором (D, E, F) или читали его распечатку (A, B, C). Затем (непосредственно после этого или на следующий день) этот испытуемый должен был пересказать текст участнику под номером два, а тот, в свою очередь, - участнику под номером три, и так далее. Длина цепочек получилась неодинаковой (от 4 до 15 звеньев), поскольку в некоторых случаях текст в процессе пересказа разрушался настолько, что казалось нецелесообразным продолжать цепочку. В части цепочек, наоборот, последний пересказ был вполне жизнеспособен (конечные тексты цепочек приведены в Приложении). Всего от испытуемых было получено 53 текста. Для удобства анализа все тексты были поделены на простые предложения. Каждый из пересказов сравнивался со своим текстом-источником по составу и структуре составляющих его простых предложений. В результате анализа были выделены следующие типы изменений: 1. Изменения в структуре простого предложения, связанные с возможностью выражения того же смысла другими языковыми средствами; 2. Изменения в составе текста (количестве простых предложений), связанные с большей или меньшей подробностью изложения тех же событий; 3. Изменения излагаемых событий (замена одних событий на другие или добавление новых). В первом случае изменение может затрагивать как отдельные слова ("знакомый" - "приятель"; "таблетки" - "лекарства"), так и всю синтаксическую конструкцию ("любовь была взаимная" - "они любили друг друга"; "зазвонил телефон" - "раздался телефонный звонок"). По сути, речь идет о заменах на контекстуальные синонимы. Во многих случаях такого рода изменения обратимы (в одном из следующих пересказов слово или конструкция заменяются на первоначальный вариант). Что касается изменений в количестве простых предложений, то, как правило, мы имеем дело с сокращением объема текста, и, соответственно с меньшей подробностью изложения. Например: "...Покончить жизнь самоубийством. И вот когда она уже была близка к этому шагу, зазвонил телефон, это звонил ее старый школьный приятель. И он предотвратил этот шаг. Он ее спас" - "...покончить /.../ жизнь самоубийством. Но позвонивший старый школьный приятель предотвратил этот несчастный случай". Однако противоположная ситуация - ситуация более подробного изложения - тоже возможна: "Девушка переехала жить к своему парню. У нее была это первая любовь, и любовь была взаимная, она была очень счастлива" - "Жила-была одна девушка, у нее был парень, молодой человек. Вот. Они любили друг друга, были очень счастливы. И эта девушка решила переехать жить к своему молодому человеку. Когда она переехала к своему молодому человеку, они там жили какое-то время, были очень счастливы". Возможность более подробного или менее подробного изложения, на наш взгляд, является одной из наиболее существенных характеристик способности человека к пересказу. Особый интерес представляют случаи, когда текст представляет собой более развернутое повествование, чем его текст-источник, поскольку на этих примерах видно, что для воспроизведения текста человек не только запоминает его поверхностную структуру, но и выстраивает модель ситуации на основании данных текста и своих знаний о мире. Строго говоря, когда мы сталкиваемся со случаями более подробного изложения, не всегда можно однозначно сказать, что не изменяется сами излагаемые события (а также не всегда понятно, когда речь идет о синонимах, а когда - о наименованиях различных объектов). Иначе говоря, мы не всегда можем отличить изменения первого и второго типов от изменений третьего типа. Во многих случаях однако, очевидно, что описывается уже другая ситуация. Здесь мы можем говорить о том, что испытуемые используют при интерпретации текста свои стереотипизованные представления о ситуации. В этом плане весьма показательно, каким образом последовательно добавляются подробности в следующем примере: "Предложил ей сходить погулять, у него были билеты куда-то" - "он пригласил ее гулять..., поесть мороженого" - "он... пригласил ее погулять в парке, покататься на аттракционах, поесть мороженого" - "пойдем погуляем, пойдем сходим в парк, пойдем покатаемся на аттракционах... кажется, он ей принес еще конфеты какие-то или цветы" Нам кажется, что описанные нами изменения соответствуют универсальным процедурам, используемым носителями языка при пересказе разного рода текстов. Естественно, что на применение этих процедур будет накладывать определенные ограничения тип текста и параметры коммуникативной ситуации. Мы предполагаем, что в естественных условиях текст по ряду причин будет изменяться и разрушаться значительно медленнее (в частности, потому что в ситуации эксперимента испытуемый в тексте никак не заинтересован). Помимо выделения типов изменений (для чего необязательно использовать именно цепочечный пересказ), нас интересовала также дальнейшая судьба вносимых испытуемыми изменений. Степень устойчивости каких-либо элементов текста позволяет делать выводы о том, являются ли они достоянием языка или идиолекта. Практически все события, описываемые в тексте, имели как наиболее стандартный (частотный) способ выражения, так и более периферийные (индивидуальные) варианты. Например, одной из самых частотных была конструкция "решила покончить жизнь самоубийством", а среди ее периферийных вариантов были такие, как: "покончить с собой", "наложить на себя руки", "отравить себя", "повеситься". Стандартные варианты выражения имеют следующие свойства: 1) они значительно чаще воспроизводятся идентично; 2) если происходит замена на другой вариант, то возможно возвращение к исходной конструкции. За счет этого и достигается их сравнительно высокая частотность. Некоторых стандартных вариантов не было в исходном тексте, они появились в процессе пересказа (например, "парень" вместо "молодой человек"). Индивидуальные варианты, напротив, обычно в следующем пересказе заменяются на более стандартные. Особенно это заметно в тех случаях, когда испытуемые вставляли в свои пересказы элементы сленга. Тогда следующему испытуемому приходилось переводить текст на литературный язык, что он, как правило, делал достаточно успешно. Ниже приведен текст пересказа, содержащий особенно большое количество сленговых слов. "Ну, значит, жил-был один перец, у него была девушка. Перец был слегка тормознутый. И вот, значит, решили они перевести свои отношения на качественно новый уровень, и сделали, короче, они рандеву. Но на рандеву девушка не пришла. Ну, непонятно, почему. Ну, в общем, перец же, он был тормознутый, и он решил покончить жизнь самоубийством. Ну, по всей видимости, он был настолько тормознутый, что у него это долго не получалось, поэт C6 Жила-была девушка. И вдруг... когда <...> E7 Жила-была девушка, у нее был молодой человек, она его заподозрила в измене, решила отравиться таблетками, позвонил ее друг, сказал, что у него два, есть два билета... в театр, и предложил... ей... пойти... с <этим> |